Дарион присел около трупа, едва веря своим глазам. Он принюхался и тут же вскочил с возгласом отвращения - тело уже тронуло тление; и перед смертью шпион обмочился!

Царевич выскочил из спальни, не владея собой.

- Кто это посмел? Кто посмел?..

Стражники смотрели на него невозмутимо. Так это был чей-то приказ!

Дарион пошатнулся, как громом пораженный.

- Моя мать, - прошептал он, запустив руки в густые короткие черные волосы.

Снова посмотрел на стражников. Те не пытались ни отпираться, ни даже лгать.

- Кто это сделал? - дрогнувшим голосом спросил юный наследник.

- Прости, господин. Таков был приказ твоей матери, - ответил один из стражников.

Дарион впал в неистовство. Он закатывал глаза, грозил изменникам страшными казнями; воины спокойно слушали его извержения. Наконец юноша выдохся и смолк, устыдившись себя.

Посмотрев на стражников, он вдруг понял, что эти люди о нем думают. Ну ничего.

- Я вас запомню, - пообещал Дарион обоим, ткнув в изменников пальцем. Черные глаза наследника, немного выпуклые, как у Артазостры, все еще блестели сумасшедшим блеском.

Царевич шагнул в спальню, но тут же отшатнулся назад.

- Это убрать, - приказал он, мотнув головой в сторону трупа.

Дарион сел под стеной в коридоре, опустив голову и сжав ее руками. Он не двигался, пока тело Эвмея не вынесли, не вымыли пол и не окурили спальню благовониями. Только тогда царевич вернулся в свою комнату. Бросившись в кресло, он потребовал вина.

Юный перс неподвижно глядел в огонь, горевший в чаше на квадратном постаменте.

- Она предупреждает меня! Так значит, эту эллинку моя мать любит больше, чем меня, - прошептал Дарион. - Будь она проклята!..

Тут же юноша вздрогнул от ужаса, красивое лицо стало совсем детским. Он выставил перед собой руку, точно отстраняясь от огня.

- Я этого не говорил, не говорил!..

Но пламя Ахура-Мазды уже поглотило его нечестивые слова, и бог среди богов не извергнет их назад. Дарион опустил голову.

- Прости меня, - прошептал он, обращаясь к единому богу. - И ты прости, матушка, - прибавил царевич чуть громче.

Он помолчал, сцепив руки и рассматривая свои перстни и браслеты, блестевшие из-под шелковых рукавов. Потом поднес руку к щеке, которую ему когда-то рассадил Никострат. На месте выбитого в детстве зуба так и осталась пустота.

Дарион вновь посмотрел в огонь.

- Но то, что по праву мое, будет моим.

***

После учений, окунувшись в море и переодевшись, Калликсен навестил царицу во дворце. Все равно ничего… почти ничего уже было не скрыть. Флотоводец попросил Поликсену позвать сына.

- У меня кое-что есть для царевича.

Поликсена увидела, как афинянин размотал принесенный с собой кожаный сверток. По его форме царица догадывалась, что там может быть; но когда увидела, не сдержала возгласа изумления.

- Это меч моего…

- Да, это меч Ликандра, сына Архелая, - подтвердил Калликсен. - Спартанская супруга твоего мужа сберегла этот клинок и передала со мной его старшему сыну! Меч Ликандра успел порубить только мессенийцев… но порубил как следует. А до того, как достаться Ликандру, этот меч принадлежал другим спартанцам. Ведь в Лакедемон из плена твой муж вернулся только с охотничьим копьем.

Калликсен держал и поворачивал иззубренный и затупленный меч в сильной руке как мужчина, привычный к оружию; но казалось, афинянин сомневается, достоин ли его держать.

- Что же ты молчал до сих пор! - воскликнула Поликсена.

- Не знал, стоит ли делать царевичу такой подарок, - усмехнувшись, ответил ее бывший возлюбленный. - Ведь тебе известно, царица, что славные клинки имеют свою волю. Они нашептывают свою повесть новым владельцам и жаждут крови врагов, если долго ее не пробовали…

Поликсена серьезно кивнула, нисколько не сомневаясь в справедливости этих слов. Ее собственный меч был выкован для нее совсем недавно; и теперь царица не знала - огорчаться ли этому или радоваться, что ее клинок чист.

Тут появился Никострат - и остановился, сделав несколько шагов. Его серые глаза расширились при виде флотоводца и грозного меча.

Калликсен, не тратя слов, подошел к сыну царицы и протянул ему оружие рукоятью вперед.

- Это меч твоего отца. Один из славнейших спартанских клинков, - сказал афинянин, глядя Никострату в глаза. - Адмета, вторая жена Ликандра, прислала его тебе в дар, царевич.

Никострат, в отличие от матери, не стал спрашивать, отчего Калликсен до сих пор это скрывал. Опустившись на колено, юноша принял меч и поцеловал.

- Я буду носить его с честью, - сказал Никострат.

Меч лег в руку, точно был выкован для него одного. Царевич встал, воздев отцовский клинок, и улыбнулся матери и ее союзнику.

========== Глава 116 ==========

Шаран не спалось, пока она дожидалась мужа с дворцового праздника. Царица позвала бы и ее, она никогда не обходила вниманием женщин: но Шаран была опять в тягости, и боялась появляться среди разгоряченных знатных мужчин. Кроме того, в последнее время женщинам во дворце стало небезопасно покидать свои комнаты: снова ужесточились нравы, смягченные эллинским влиянием. Персы относились к своим женщинам очень ревниво, и от чужих тоже требовали затворничества.

Пришли из своей комнатки дети - чувствовали, что у матери на сердце, и младший куксился и отказывался уснуть. Шаран обняла мальчиков и посадила ждать рядом с собой.

Но вот наконец загремел засов, радостно затявкал пес: Шаран улыбнулась и встала, положив руки на округлившийся живот.

- Отец вернулся! - сказала она Элефтераю и Ликомеду. - Идите в постель!

Черноголовый пятилетний малыш насупился.

- Мы его тут подождем! - капризно сказал он, и мать уступила.

Накинув шелковое головное покрывало, Шаран вышла встречать супруга; и столкнулась с царским скульптором в дверях. За спиной его стояла служанка, отворившая хозяину ворота.

Менекрат был румяным и веселым, и от него попахивало вином; но персиянка поняла, что почти весь хмель выветрился дорогой. Он обнял жену, подарив ей холодную дымную свежесть.

- Все не ложилась!

- А ты опять шел от дворца один, в темноте! - воскликнула персиянка: ее огромные глаза еще расширились, и она стала похожа на эфиопку. - Да еще пьяный!

- Царица дала мне проводника с факелом. И я уже совсем не пьян. Я с ними не напиваюсь, - ответил Менекрат. Веселье пира словно бы вмиг слетело с него.

Но тут к художнику выбежали дети. Мальчишки повисли на нем, отталкивая друг друга.

- Папа!

Менекрат расцеловал сыновей.

- Идите-ка спать, негодники! Скоро уже утро! - велел он, смеясь.

Когда они с женой остались вдвоем, Шаран проводила мужа в спальню, обнимая за плечи. Она надеялась на разговор, хотя видела, что Менекрат очень устал.

Но муж пожаловался, что голову клонит, и уснул, как только добрался до постели. Шаран легла рядом и некоторое время смотрела на художника, подперев голову рукой: точно пыталась по лицу отгадать его думы. Потом пристроилась к мужу и спустя какое-то время тоже уснула.

С утра Менекрат был невесел, бледен и морщился: но не жаловался на похмелье. Впрочем, он почти никогда не пил лишнего, и Шаран ничего ему не сказала. Персиянка только ждала разговора, отложенного на завтра.

Когда она принесла еду мужу, он попросил ее остаться. Шаран села рядом.

- Ну, как там?

Менекрат полил себе из кувшина на руку, намочил лоб.

- Было очень весело, - ответил он, морщась и не глядя на жену. - Царица умеет потешить… Твои персы сидели рядом с ней, гоготали, хлопали артистам и наливались вином как хозяева! Хорошо, что наших вообще пустили на праздник…

Он вдруг посмотрел на жену с такой ненавистью, что рот у Шаран наполнился желчью.

- Ты рада?

- Нет, вовсе нет, - персиянка обняла мужа за плечи. - Но неужели все так плохо?

Скульптор обвил рукой ее располневшую талию.