Дела Та-Кемет были в плохом состоянии - Арианда ненавидели не просто так: этот вавилонский царек оказался жесток, как многие маленькие люди, неожиданно возвышенные до такого положения. Камбис неудачно выбрал наместника: а может, вообще плохо разбирался в людях.

Уджагорресент сказал, при Поликсене, и, видимо, нарочно для нее, что надеется получить денежную помощь от Дария. Новый Ахеменид обещал стать великим правителем, вторым Киром и отцом для подвластных народов: и если переговоры не сорвутся, то скоро Та-Кемет, в которую потечет персидское золото, обретет прежнее могущество.*

“Нет, царский казначей, - подумала Поликсена. - Ты сам понимаешь, что твоя страна уже никогда не будет прежней, как одомашненному псу уже не стать дикой собакой! Скоро вы только и сможете, что есть с рук у персов, а ваши боги будут на посылках даже не у Дария, а у его сатрапов!”

Конечно же, это не может быть так: богов, если они существуют, нельзя принизить. Но Та-Кемет перестала быть обиталищем богов, вот и все.

Только Нейт еще живет здесь, и уши ее отверсты для молитв. Только бы почитатели матери богов не ошиблись в своем поклонении и в своих мольбах!

Уджагорресент прибавлял, что скоро Дарий, возможно, сам явится в Та-Кемет… но едва ли это будет сейчас, и едва ли он задержится так надолго, как Камбис. И это тоже предназначалось для ушей Поликсены. Чтобы греки уже трепетали - “сердца отсутствовали в них”, как выражались египтяне. Пусть эллинка передаст слова первого из благородных мужей Та-Кемет своим афинянам, спартанцам и ионийцам!

Однако пока эти скрытые угрозы только успокаивали Поликсену: она догадывалась, что Уджагорресент, когда обратил внимание на приближенную эллинку своей царицы, не раз обдумывал возможность избавиться от нее. Как из множества политических соображений, так и из обыкновенной мужской ревности. Теперь же эти общие трапезы и разговоры означали, что царский казначей намерен позволить и даже помочь жене Аристодема живой добраться до Навкратиса.

Скорее всего, она уедет из Черной Земли и назад уже не вернется. Женщины намного больше привязаны к местам, где они живут, и зависимы от мужчин, которые опекают их. А великую царицу и ее эллинку теперь разделит слишком многое.

Поликсена понимала, что, должно быть, расстается с подругой навеки… но пока не осознала этого, а только считала, сколько времени ей еще осталось до родов. Если она правильно рассчитала, осталось чуть более месяца. И Никострата она не видела уже больше двух месяцев!

Нитетис, чувствуя, что гложет подругу, несколько раз ласково просила ее задержаться в усадьбе до родов. Но этого Поликсена боялась больше всего. Остаться беспомощной, с беспомощным младенцем, во власти злейшего врага! Пусть сейчас Уджагорресент благосклонен к ней, царский казначей каждый миг может передумать!

Когда разведчики царицы, которых Нитетис послала обследовать окрестности, доложили, что все спокойно и можно отправляться в путь, Поликсена стала собираться.

Сборы заняли немного времени: Поликсена отправлялась к царице налегке. И сейчас ее повозку отяготил только окованный железом сундучок с подарками: Нитетис тоже понимала, что они расстаются надолго, быть может, навеки. Царица опять дарила Поликсене драгоценности, египетской и ливийской работы, - как память и, возможно, на случай нужды. Египет, получив поддержку и покровительство Персии, уже не будет расставаться со своими сокровищами так легко, как раньше: и ценность их в других странах снова возрастет.

- Я не останусь в такой нужде, как ты, филэ, - улыбаясь, говорила Нитетис. Слезы в ее глазах блестели как жемчужинки, украшавшие ее сандалии. - Мне принадлежат все богатства моей земли!

Поликсена опустила глаза, в который раз подумав, что дружбу нельзя отделить от политики.

- Ты вернешься в Саис и опять займешь дворец? - спросила эллинка.

- Да, - ответила Нитетис.

Поликсена посмотрела в глаза подруге и ощутила почти непреодолимое желание благословить ее на долгие годы царствования. Но не сделала этого.

- Говорят, Сафо Лесбосская бросала своих подруг из любви к мужчинам, - сказала она, коснувшись унизанной браслетами тонкой руки египтянки и невольно покраснев. - Но поэтесса, несомненно, не могла забыть ни одной женщины, которую любила. А твоего места, великая царица, в моем сердце никто никогда не займет!

Нитетис долго смотрела на нее без улыбки - и, казалось, в ее черных глазах, в безукоризненно накрашенном лице совсем не осталось жизни.

- Не сомневаюсь, моя дорогая.

Потом, кивнув, царица пригласила подругу сесть на траву под гранатовым деревом - поговорить, пока слуги укладывали последние пожитки Поликсены. Все необходимое она уже проверила сама.

Когда обе госпожи устроились рядом, царица со вздохом сказала:

- Знаешь, что сейчас больше всего печалит меня… как ни странно? Что мне ни с кем больше не доведется поговорить на языке эллинов - так, как с тобой. Лишь по делу, но не языком ума и сердца!

Нитетис усмехнулась.

- Ты, должно быть, совсем не так огорчена, что забудешь мой язык?

Поликсена промолчала: в такие мгновения притворяться было невозможно.

- Я буду писать тебе, - вдруг прочувствовав разлуку, она ощутила, как сдавило горло. - Писать о том, чего твои подданные не поймут, а значит, угрозы в этом не увидят!

Царица кивнула - и они крепко обнялись, в последний раз ощутив силу гибких гладких рук, упругость грудей, теплое дыхание друг друга.

- Ну, все, - Нитетис, вспомнив об осторожности, отстранилась первая. Ее голос тоже дрожал от слез, но только несколько слезинок прочертили обводку глаз. - Так мы никогда не простимся!

Она подняла подругу под руку. Поликсена пошатнулась, выпрямляясь: ноги у нее теперь чаще затекали, чем раньше, хотя она не позволяла себе забыть об упражнениях.

Держась за руки, царица и ее подруга дошли до повозки. Когда они остановились, Нитетис вдруг сказала:

- Я тебе положила статуэтку матери богов, на дно сундучка. Я ведь знаю, ты еще не успела посмотреть мои подарки! Эта Нейт золотая, но ее ты не продавай и никому не передаривай!

- Нет, конечно! - воскликнула эллинка.

И ей вдруг очень захотелось, еще не видев статуэтки Нейт, избавиться от этого египетского идола, который отныне будет надзирать за ее жизнью вдали от Черной Земли: как египтяне верили, что мумии видят свои погребальные камеры глазами, нарисованными на саркофагах. Но Поликсена уже знала, что не сможет и не посмеет этого сделать.

Поликсена посмотрела на воинов, которых госпожа давала ей в сопровождение: пятеро египтян, с кожей темной, как земля, с мускулистыми телами и хмурыми лицами честных служак. Это были воины царицы. Но не получил ли кто-нибудь из них тайного приказа от Уджагорресента, выполнить который для них первейший долг?..

Потом эллинка посмотрела на Та-Имхотеп, стоявшую в стороне рядом с сестрой: женщины держались за руки. Они были и оставались рабынями, но такое рабство для них было дороже любой свободы и называлось - Маат.

Та-Имхотеп вышла проводить бывшую госпожу, и когда Поликсена улыбнулась ей, египтянка широко улыбнулась в ответ, что было несвойственно прислужнице, всегда серьезной и углубленной в себя, как жрица. Выпустив руку сестры, Та-Имхотеп поклонилась эллинке, как египтяне почитали господ: простерев перед собой руки с обращенными к небу ладонями.

- Я буду молить Осириса перед его престолом за тебя, госпожа. Я буду тысячи и тысячи раз молить пресветлого бога даровать тебе тысячи и тысячи лет! - воскликнула Та-Имхотеп на языке Черной Земли. Никакого другого она не употребляла.

Поликсена изумилась, хотела ответить рабыне - но не нашлась. После такого напутствия все слова казались неуместными.

Она только кивнула и тут же отвернулась. Потом хотела еще что-то сказать царице, но тут подошла ее новая служанка, Мекет, с совсем коротко подстриженными волосами, которые всегда придерживал венчик из синих эмалевых васильков. Эта юная девица поклонилась, радостно улыбаясь и, как видно, еще не понимая до конца, что может ждать их всех впереди.