Сенофри взглянул на него с невольным уважением.

- Так идем сейчас, господин.

Изрубленное тело Арианда лежало посреди его собственной опочивальни - царской опочивальни, еще помнившей истинных сынов Амона. Уджагорресент, которому несколько боязливо и, вместе с тем, торжествующе предъявили это свидетельство измены, брезгливо присел над трупом, внимательно рассматривая. Волосы и борода азиата были всклокочены, будто его рвали за волосы и бороду; и черты искажены ужасом. Уджагорресент улыбнулся в лицо мертвецу, потом встал.

- Похороните его, - приказал он, обращаясь к солдатам. Дворцовые слуги и рабы все попрятались.

Уджагорресент в упор посмотрел на изумленного Сенофри.

- Я знаю, что у персов не принято хоронить мертвых, а вавилонянина вы не пожелаете удостоить погребения по нашим священным обычаям… но я приказываю бальзамировать его!

Уджагорресент дернул головой, гневаясь на непонятливость этого прирожденного солдата.

- Вы сделали меня фараоном или полновластным наместником, оком Хора на этой земле, - так исполняйте!..

Сенофри отдал поклон и быстро вышел. Вскоре в опочивальню явились жрецы-парасхиты, которых обычай считал нечистыми и презренными, ибо они взрезали и потрошили тела, которые следовало сохранить для будущей жизни: но это были самые ревностные служители Маат.

Уджагорресент сказал им, что надлежит сделать, и жрецы закивали, не осмеливаясь заговорить, дабы не осквернить комнату своим дыханием. Потом тело азиата завернули в полотно - так, чтобы его нельзя было узнать, - и вынесли вон.

Потом Уджагорресент приказал разослать во все концы Та-Кемет вестников со словами, что он, царский казначей и главный советник, принял власть над городом, Севером и Югом: но корону не принимает, поскольку не является сыном Ра и не желает навлечь на страну еще большее проклятие.

Если верховный жрец Нейт так ратует за восстановление чистоты Маат, об этом он должен был подумать прежде всего, размышлял новый наместник, холодно и мрачно усмехаясь.

Выйдя на балкон, он обозрел огромную мощеную площадку перед дворцом, огражденную пилонами, на которой Сенофри уже строил личную охрану фараона - “царских храбрецов”. Как будто ничего и не случилось за эти три года… и персы рассеялись, как огромное смрадное облако.

“О моя Нитетис, какое счастье, что ты не видишь всего этого”, - подумал Уджагорресент.

Он приказал убрать с улиц трупы и кровь и привести в порядок все, что порушено. Персов, оставшихся в живых, царский казначей велел не трогать: он знал, что его мало кто послушает на границах и в удаленных местах, где люди наконец напились персидской крови и не боялись больше ничего. Но в пределах Хут-Ка-Птах его власть была сильна, и вскоре город успокоился. Персы тоже присмирели, ожидая поддержки своего верховного повелителя из Суз.

Когда кончился этот длинный день, Уджагорресент вызвал писца и начал диктовать письмо Нитетис. Сон не шел к нему, несмотря на огромную усталость: и, меряя шагами спальню, царский казначей вызывал перед глазами образ возлюбленной царицы. Он говорил со своей воспитанницей и молодой женой так, как говорил бы с единственным другом. Он чувствовал, что, кроме нее, не может довериться никому.

Только после этого Уджагорресент снял свой кожаный панцирь, который все еще ладно сидел на его фигуре, и отстегнул меч. Велев приготовить себе ванну, самый могущественный человек в Та-Кемет омылся от чужой крови, грязи и пота.

Он долго сидел в покрытой глазурью терракотовой ванне, откинув голову на бортик и полузакрыв глаза, - в той самой ванне, в которой недавно купался вавилонянин Арианд и которую ему доставили из Персии вместе с великим множеством другого добра. Персидский мальчик, совсем недавно прислуживавший Арианду и оставленный в живых, стоял около нового господина на коленях, не смея поднять глаза.

Наконец Уджагорресент пошевелился с шумным плеском - вода уже остыла, и он поднялся. Юный перс тут же встал следом, гибким и быстрым движением, и вперил в царского казначея испуганный взгляд, ожидая приказаний.

Уджагорресент беззлобно усмехнулся.

- Ототри меня натроном, - приказал он. - Потом умастишь меня касторовым маслом и разотрешь мое тело… Умеешь?

Перс робко улыбнулся и кивнул: как видно, юноша пытался показать, что умеет не только это, но и много больше. Уджагорресент поморщился и вновь с тоской вспомнил о своей божественной супруге.

Слуга вымыл его и сполоснул длинные волосы лимонной водой, отчего они заблестели; потом, когда египтянин улегся на скамью, перс размял его тело мягкими, но сильными руками и умастил маслом. Уджагорресент чуть не задремал. Сейчас мальчишка-азиат с легкостью мог бы убить его… вернее сказать, Уджагорресент почувствовал бы угрозу по участившемуся дыханию и неверным движениям мальчишки и свернул бы ему шею. Но перс ничего не сделал.

Когда новый правитель Черной Земли вышел из купальни, обернув вокруг пояса мягкую льняную простыню, в окна-прорези уже сочился рассвет. Он вернулся в спальню, где уже убрали следы убийства, и приказал юноше принести себе простого пива и лепешку. Подкрепившись по-солдатски, как любил Яхмес Хнумибра, Уджагорресент лег на царское ложе.

Велев разбудить себя через несколько часов, он крепко заснул.

Разбудил его тот же персидский юноша, который провел ночь, скорчившись на тюфяке в углу, - спал ли он, неизвестно. Мальчишка, кутавшийся в пурпурный халат явно с чужого плеча, осунулся и глядел на Уджагорресента с еще большим страхом, чем ночью. Но, кажется, его предательства можно было не опасаться.

Царский казначей приказал опять приготовить себе ванну и завтрак. И велел азиату разыскать слугу-египтянина, из тех, что остались здесь со времен Амасиса: чтобы одеться подобающим образом.

Разумеется, не так, как подобало фараону, но как следовало знатнейшей особе, на которую были возложены полномочия Великого Дома.

Потом, одевшись в длинную юбку и золотой передник, тончайшую рубашку, укрепив на груди пектораль с сердоликом, зеленой бирюзой и лунным камнем, покрыв голову белым кожаным шлемом, Уджагорресент позвал к себе писца. Он послал за писцом, еще не осведомившись о состоянии дел в городе, - это было первейшее дело.

Уджагорресент стал диктовать письмо Дарию. Письмо царю царей у него сочинилось за ночь: и слова сами ложились на язык. Писец, покрывая папирус иератическими строчками, время от времени бросал на наместника взгляды, полные ужаса, но ни разу не сбился. Он тоже понимал всю важность послания Уджагорресента.

Потом царский казначей немедленно отправил гонца в Сузы.

Через два часа, хладнокровно думал Уджагорресент, он отправит к Дарию еще одного: на случай, если восставшие египтяне или персы перехватят и убьют первого вестника. А помешать переговорам могли и те, и другие.

Наместник совершил преклонение перед статуей Амона, потом перед статуей Нейт; а затем вышел на обращенный к городу балкон - показаться народу, который уже столпился перед дворцом. Уджагорресент теперь знал, что сказать и простолюдинам.

* Поучение к сыну фараона Аменемхета I (Среднее царство, XX в. до н.э.), один из самых известных памятников древнеегипетской литературы.

========== Глава 68 ==========

Дарий получил оба послания из Хут-Ка-Птах - сначала одно, а потом и второе, с опозданием в два дня. Когда пришло это второе, царь царей уже успел обдумать ответ и только усмехался предусмотрительности отправителя. Новый Ахеменид, разумеется, уже знал, что Египет опять восстал, - и знал, что немало египтян желает уладить раздоры с Азией собственными силами; и потому выжидал. Теперь же эти предположения подтвердились.

- Уджагорресент, царский казначей в Египте, объявил себя наместником и прислал мне два письма, которые повторяют друг друга, - сказал Дарий вечером своей царице, Атоссе, с которой сидел за столом вдвоем. - Что бы это значило?