- Пожалуй в сад, господин. Сейчас я позову спартанца.

Гермодор проводил лидийца тяжелым взглядом. Разумеется, раб прежде всего доложит о госте Мидию, а уж потом тот решит, одолжить ли скульптору ненадолго свою собственность и не прогнать ли его взашей. Что за боги правят миром, где сила и мужество служат вот таким хозяевам? И ведь это не исключение, а всеобщее правило!..

Выйдя на площадку, посреди которой был устроен фонтан, Гермодор некоторое время постоял в задумчивости. Потом, приблизившись к фонтану, наклонился и, погрузив руку в прозрачную воду, зачерпнул ее и оплеснул разгоряченное лицо: он очень ценил хорошую воду, как всякий настоящий эллин. Его обрызгало сверху, но художник только улыбнулся.

Потом Гермодор, посмотрев в воду, неожиданно вздрогнул от разноцветья, взвихрившегося в глубине просвеченного до самого дна водоема: его рука спугнула рыбок, резвившихся в фонтане. Новая затея Мидия!

Афинский художник потряс мокрой рукой и быстро отступил: лидиец отчего-то стал еще более мерзок ему, чем раньше.

И тут сзади послышались шаги и звон оружия - шел Ликандр со своей стражей. Гермодор быстро повернулся.

Спартанец выглядел как обычно - в некрашеном хитоне, хотя и в хороших сандалиях; волнистые темные волосы собраны на затылке. Стражники, выведя раба к посетителю, отступили под деревья, чтобы не слышать их разговора: как было уже привычно.

Художник проницательно посмотрел на свою модель.

- Как ты сегодня? - спросил он.

Ему хотелось выказать больше сочувствия; но он знал, что спартанцы этого не любят. Однако Ликандру, сыну Архелая, никогда не требовалось лишних слов, чтобы понять другого.

- Я здоров, - атлет не улыбнулся, пристально глядя на художника. - А как ты, мастер?

- Здоров, слава Аполлону, - Гермодор обтер рукой почти высохшее лицо. Конечно, это было не вполне так, возраст брал свое - и кости ныли, и бессонница, бич художников, приходила все чаще, - но он надеялся, что боги еще отпустили ему достаточно.

Оба сели на скамью.

Ликандр, опустившись рядом с Гермодором, оперся локтями о колени и склонил голову: как всегда, неспособный ни на что пожаловаться. А скульптор смотрел на него и гадал: какую еще боль может скрывать это непроницаемое лицо.

- Ты ведь скопил уже достаточно для выкупа? - спросил афинянин.

- Да, - отозвался лаконец, не глядя на него. - Уже два месяца как скопил. Но Мидий прекрасно знает, что я не уйду один.

Он взглянул на Гермодора.

- Агий покончил с собой десять дней назад!..

Афинянин задохнулся, сердце часто застучало. Его теперь нередко одолевали сердцебиение и одышка: может, потому Ликандр ничего и не говорил… Он ничего не сказал художнику, когда тот работал с ним за пять дней до этого!

- Несчастный… Мне очень жаль, - наконец сказал Гермодор. - Будь прокляты эти негодяи!

- Несчастный? - воин усмехнулся. - Может, он счастливее меня!

Оба долго не нарушали молчания. Потом Ликандр неожиданно опять заговорил.

- Я думаю о том, что моему сыну скоро исполнится два года, а он ни разу меня не видел! И ничего обо мне не знает!

- Ты жалеешь об этом? - осторожно спросил художник.

Ликандр вздохнул и не ответил.

- Хотел бы я знать, помнит ли еще обо мне Поликсена! - произнес он.

- Конечно, - убежденно сказал Гермодор: хотя сам никогда не был женат. - Такого, как ты, женщина не может не помнить!

Ликандр улыбнулся. Афинянин знал, что память об этой далекой женщине, оставшейся в Египте, - одна из немногих радостей в его теперешнем тусклом существовании.

Лаконец редко говорил о своей любимой жене - и теперь Гермодор сомневался: стоит ли ему высказать сомнения, пришедшие ему на ум. Но, с другой стороны, такого случая может больше и не представиться!

Все-таки скульптор решился.

- Ликандр, ты ведь не был дома уже больше двух лет, - сказал он: со всей осторожностью.

Атлет быстро распрямился и посмотрел ему в лицо.

Долго ни один из них не произносил ни слова. Но когда Гермодор попытался продолжить, Ликандр прервал его:

- Я знаю, что ты хочешь сказать, мастер!

- Ты… - Гермодор остановился. - Ты осудил бы ее, если бы узнал?..

- Нет, - лицо воина опять было непроницаемо. - Я знаю, что она любила меня… и всегда буду благодарен за то, что она мне подарила. И ведь Поликсена не спартанка!

Ликандр помолчал.

- Мне всегда казалось, - тут лаконец снова улыбнулся, в уголках глаз собрались морщинки, - что я слишком прост для нее.

Скульптор некоторое время не произносил ни слова. Потом склонился к пленнику, тронув его за плечо.

- Я давно понял, что мало найдется на свете людей, сравнимых с тобою в величии души. Теперь я в этом убедился! Для меня было бы честью, - тут голос Гермодора дрогнул, - если бы ты считал меня другом!

Он поколебался.

- Я постараюсь помочь тебе, чем могу!

В серых глазах заиграли искорки.

- Я благодарен тебе, афинянин, за эти слова и за твою доброту. И я расскажу о тебе своему народу, если мне суждено вернуться к ним.

Гермодор, собравшись с духом, протянул своей модели руку; и едва не охнул, ощутив ответное пожатие.

Еще некоторое время оба сидели рядом, все так же молча. Но в воздухе как будто потеплело.

Наконец очнувшись и подняв голову, старый художник посмотрел на небо между деревьями: оно уже розовело. Гермодор вспомнил о страже; потом подумал, что и сам намеревался… сегодня же ему следовало поговорить с Мидием из Лидии. Если Гермодор не хотел, чтобы его слова о дружбе и помощи, сказанные лаконцу, остались пустыми словами!

- Ты бы хотел вернуться домой, если… когда освободишься? - спросил художник.

- Да, - серые глаза обратились к небу, алевшему между далекими черными, будто вырезанными, соснами. - Только не в Египет. На родину, в Спарту.

Ликандр усмехнулся.

- Я даже благодарен тем, кто пленил меня и моих братьев! Здесь мы отвыкли от того, к чему совсем не следовало привыкать!

Художник заледенел, увидев выражение в глазах спартанца. Но это длилось недолго: потом Ликандр опять склонился головой на руку и вздохнул.

- Если я больше не нужен тебе, мастер, позволь мне уйти.

- Разумеется, - Гермодор быстро встал, и воин поднялся следом. - Я приходил просто узнать, как ты живешь!

Ликандр кивнул.

Он уже направился прочь, но тут афинянин окликнул его.

- Погоди!

Пленник быстро приблизился снова.

Гермодор хотел схватить его за руку; но вовремя отдернул свою. Понизив голос, художник проговорил, бросив быстрый взгляд на стражу:

- Ты знаешь, что я сам беден и на самом деле мало значу в Афинах, как и другие люди моего занятия… но если бы ты согласился принять от меня…

Гермодор увидел, что первым порывом спартанца было отказаться; но потом он снова кивнул.

Пленник быстро скрылся между платанами, и охрана последовала за ним.

Афинянин некоторое время смотрел ему вслед, будто не зная, идти ему немедленно за своим атлетом или остаться, - потом опять сел на скамью.

Некоторое время старый мастер слушал безостановочное журчанье воды в фонтане, а потом прошептал с глубокой скорбью:

- Ты не вернешься.

========== Глава 60 ==========

Аристодем, конечно, спешил, как всякий мужчина, охваченный любовным нетерпением. А может, спешить сына Пифона вынуждала еще какая-то причина, о которой афинянин умалчивал?

Позже, когда Поликсена вновь пригласила его к себе, он рассказал возлюбленной в подробностях о свадьбе ее брата и о том, как идут дела и устроено управление в его сатрапии: Поликсена не сомневалась, что рассказ поклонника правдив, но, вместе с тем, была уверена, что он составил о виденном свое собственное представление, которого не открывал никому. Таков этот философ был во всем: как бы искренне афинянин ни говорил, в душе его всегда оставался тайник, в который лучше было даже не пытаться заглянуть.