Эонвэ смотрел на то, как сильно мятежный отступник потрепал его повелителя, и взгляд его метал молнии.

— Позвольте, я накажу его!

Манвэ, прикрыв себя перьями, колебался.

— Не стоит, друг мой. Я не хочу, чтобы сердце его озлобилось.

Но Эонвэ все же был полон планов отыскать и сурово покарать Саурона, который осмелился покуситься на его Господина, хотя вслух не сказал ничего.

— Господин, Ауле сказал, что не желает больше терпеть его в мастерских. Он вносит смуту, учит мастеров дурному…

— Я думаю, мы должны оставить его тут, при моем дворце. Тем более, что он и сам просил этого.

Эонвэ принял эту инициативу с сомнением. Тем временем, Манвэ после ухода своего глашатая успел немного прийти в себя, тщательно смыл с себя все следы низменной страсти в ближайшем источнике, пригладил и расправил встопорщенные перышки и убрал из волос все запутавшиеся в них травинки и лепестки, после чего вернулся в свою обитель, где долго сидел на своем высоком троне, и взор его был туманен и задумчив.

— Ты кажешься столь опечаленным, о супруг мой, — обратилась к нему Варда, что вышла к вечернему времени зажигать на небосводе новые звезды и убирать старые. — В чем дело, скажи мне, и я, быть может, помогу.

Но Манвэ, увы, вовсе не мог рассказать супруге откровенно, в чем же дело.

— Видишь ли, исправить Гортхаура оказалось не так уж просто. Он не хочет внимать моим речам, заводит собственные, столь возмутительные, что… — Тут Манвэ вспомнил признания в любви и вновь зарделся.

Варда глянула на него недоуменно, присматриваясь, а затем заметила синяк и следы острых зубов у него на шее.

— Погоди-ка… Что это у тебя?

— Ох, — Манвэ по привычке вкинул крылья, чтоб укрыться от ее глаз, но его супругу этим было не провести, и она так же бесцеремонно, как недавно Саурон, отогнула ему крыло.

— Как это понимать, Манвэ Сулимо?! — возмущенно вскинулась она. Манвэ жалобно нахохлился, как обиженный орленок.

— Сама посуди, что я только не делал, чтобы заставить его вести себя прилично и благонравно: увещевал, просил, беседовал о пристойном поведении! А он, как видишь, набросился на меня со всей страстью, то есть, злостью!

— И укусил?

Что ж, Варде ничего не оставалось, кроме как поверить благоверному на слово. Но тень сомнения все же закралась в ее душу.

— Подобное недопустимо, — строго отчеканила мужу она. — Я прошу, нет, требую, чтобы ты заточил этого мятежника за гранью мира! Пусть отправляется к своему черному господину!

— Но дорогая, я лишу его всяких шансов на исправление, — возразил Манвэ.

— Тогда заточи его здесь. И никаких развлечений, вина, разврата! — сказала Варда, подходя к окну и между прочим увидев внизу в садах вальяжно улегшегося в бассейн Саурона. Рыжие волосы каскадом падали на бортик бассейна, некоторые волнистые пряди упали в воду, и в них, как в водорослях, запутывались золотые рыбки. Саурон отдыхал от жары, что стояла в кузницах Ауле, медленно отпивал из большой бутыли понемногу ягодного вина и чувствовал себя уж слишком вольготно для несчастного пленника, каким должен был быть.

Однако скоро этому отдыху пришел конец, и на воду упала тень Эонвэ. Он, в отличие от Манвэ, лично пленил Саурона и был готов еще раз объяснить ему, что трогать светлого вала недопустимо. Едва почувствовав присутствие Эонвэ, Саурон сразу понял, что тот явился отнюдь не с мирными целями. Он поднялся из воды, смутив немного его своим обнаженным видом. Однако этого было недостаточно, чтобы Эонвэ растерял свой воинственный настрой, на него было сложнее повлиять, чем на Манвэ. Но и распускать кулаки, сражаться с обнаженным и безоружным противником он не мог. Поэтому светлый майа угрожающе навис над Сауроном и прорычал ему в лицо:

— Ты что себе позволяешь с Владыкой, темная тварь?!

— Только то, что он сам мне позволил. — Язвительно ответил Гортхаур.

Он поднял голову и взглянул на балкон, где стоял Манвэ после ухода своей супруги.

— Владыка Манвэ, Эонвэ мне угрожает! — крикнул ему Саурон.

Эонвэ обомлел от такой наглости. Вот уж не думал он, что Саурон будет жаловаться его вале.

— Да как ты смеешь, нечестивец! — разъярившись, он схватил Майрона за плечо.

Увидев это, Манвэ расправил крылья и взлетел. Вид у него был самый недовольный, и Гортхаур улыбнулся, уже догадываясь, что сейчас будет.

— Смотри, мой ангелок тебя сейчас накажет за то, что ты недостаточно учтив со мной. — Насмешливо шепнул Саурон на ухо Эонвэ.

И ведь так и произошло. Мягко опустившись на землю, Манвэ Сулимо сурово взглянул на своего глашатая.

— Я велел тебе не трогать его, Эонвэ, — строго сказал вала.

Гортхаур, одарив собрата презрительным взглядом, шагнул за спину Манвэ. Он положил ладони ему на плечи и, мягко погладив, склонился у уху и начал шептать. Эонвэ до этих пор не верил, что такое возможно. Его отчитывал собственный вала по указке Гортхаура Жестокого.

— Уйди с глаз моих. Ты наказан, Эонвэ.

Саурон, проводив недруга торжествующим взглядом, прижался грудью к спине валы и обнял его за талию. Белоснежные крылья затрепетали, выдавая волнение своего хозяина.

— И ты наказан, Майрон, — уже мягче добавил вала.

— Что?! Но я-то в чем виноват, дорогой мой! — не смог сдержать возмущения Гортхаур.

— О, даже не спрашивай, Майрон. Если уж на то пошло, ты виноват даже больше, чем кто бы то ни было.

— Что, Варда обо всем узнала? — проницательно осведомился майа, незаметно шлепнув своего собеседника.

Вала покраснел, возмущенно вскинулся и распушил перья. Однако спорить не стал. Майрон все верно угадал. Элберет настаивала на наказании. Что ж, придется действительно запереть Саурона хотя бы на некоторое время. Манвэ не хотел этого делать. Но с другой стороны, так он смог бы незаметно навещать Саурона, не вызывая подозрений. Манвэ вздохнул и подозвал стражу.

— Отведите Майрона в подземелье и заприте там. — Велел он им, а потом тихонько шепнул. — Прости, Майрон, так надо.

Саурон фыркнул и шагнул за стражей, не потрудившись одеться. Он лишь захватил с собой бутылку вина и направился за ними. Однако Манвэ велел отобрать вино, и вот тогда майа обиделся по-настоящему.

— Это ужасное наказание! Ты бессердечен!

Манвэ потупил взор. Он не желал наказывать своего любовника, но ничего не поделаешь.

Обычно Саурон не пил вовсе, даже по праздникам. Но здесь, в Валиноре, делать было абсолютно нечего. Ковать в кузне Аулэ он не хотел, служить и исполнять поручения светлых — тем более. Пленников, кроме него самого, не было, так что пытать тоже некого. Чтение их скучных книг лишь навевало сон. Вот и оставалось лишь пить, творить разврат и совращать невинные души. Это было не сложно и очень даже приятно, поэтому Саурон расстроился, когда лишился своего единственного развлечения. В покоях в подземелье, которые почему-то называли тюремной камерой, делать было абсолютно нечего. Сбежать так сразу он не мог. На небольшом окне в коридоре решеток не было, но по высокой отвесной стене крепости спуститься не было возможности. Можно было бы обратиться летучей мышью, но днем мыши не летают, а ночь в Валиноре ничего интересного, к сожалению, не происходит и шанс поймать кого-то для развлечения был совсем невелик. А возиться с мудреным дверным замком было лень.

Саурон повалился на постель и, закинув руки за голову, решил подождать, когда явится Манвэ. Было ясно, что долго без своего нового любовника тот не протянет. Майа чувствовал, что уже все мысли валы обращены к нему. Саурону удалось произвести на него впечатление и, возможно, даже заставить поверить в любовь, которой, разумеется, не было и не могло быть.

========== Часть 3 ==========

Манвэ вернулся обратно после той беседы в совершенно расстроенных чувствах. К счастью, Варды, чтобы учинить ему новый допрос, рядом не было, и пернатый немного успокоился. Хотелось выпить и немедленно побежать вслед за Сауроном, но Манвэ еще не потерял остатки гордости, да и потом, мысль перевоспитать прекрасного майа все еще была сильна.