Рота была разделена на два взвода. Слева находилась рота обеспечения (куда, кстати, попали наши герои), а справа транспортная рота. В каждом взводе насчитывалось чуть более тридцати человек.

Кинув взгляд мимо спальных помещений, за чертой, где они заканчивались, можно было лицезреть небольшой бильярдный стол. Он был уже далеко не новый, но вполне пригодный для той цели, ради которой, собственно, здесь и находился, а именно: для игры. Слева от стола распахнутая дверь любезно приглашала в бытовую комнату или «бытовку», как ее называли. Здесь солдаты имели возможность погладить одежду, подшить воротнички, словом, привести себя в порядок. Напротив «бытовки» располагался кабинет командира роты. Тут защитники отечества имели возможность получить взбучку, получить внеочередной наряд на кухню, или получить увольнительную в город. Словом, это был кабинет, воплотивший в себе все радости и горести нелегкой солдатской жизни (исключая, разумеется, каптерку, и уже известную нам небольшую комнату в темном подвале).

Ваш покорный слуга забыл упомянуть о ленинской комнате, которая располагалась слева от входной двери и представляла из себя небольшое помещение, заставленное столами и стульями. Там солдаты могли подучить устав, почитать книгу, сыграть партию в шахматы, и конечно же, написать письмо. Письма в жизни военнослужащих играют особую роль и занимают очень большое место. Во времена службы Бориса ни о каких мобильных телефонах даже не слышали. Это сейчас любой солдат может хотя бы раз в неделю позвонить домой и пообщаться с родными. А в то время письма из дома все ждали с нетерпением, а получив, перечитывали по несколько раз. Письмо было неким глотком свежего воздуха, глотком гражданской жизни, возможностью хотя бы на миг, хотя бы в воображении оказаться с дорогими и близкими тебе людьми. Впрочем, мы немного отвлеклись.

На этом, пожалуй, можно закончить знакомство с казармой, и вернуться к нашим героям.

Кое-как, не без помощи новых товарищей, Борис отстоял вечернюю поверку и смог добрести до своей кровати. Им с Колькой определили две кровати, стоявшие рядом и находившиеся в первом ряду от коридора. Николай помог товарищу раздеться, сложить форму и тот с превеликим удовольствием завалился на кровать. «Ну наконец-то» – подумал Колька, и облегченно вздохнул, резонно полагая, что на сегодня приключения закончились. Эх, если бы он знал, что его ждет одна из самых беспокойных и нервных ночей в его не такой уж длинной жизни.

Спустя несколько секунд Борис уже тихо посапывал. Вскоре и Николай, после того как его несколько взвинченные нервы успокоились, задремал. Дремота перешла в крепкий юношеский сон, который, увы, продлился недолго.

Спустя какое-то время казарма погрузилась в сон. Тишина продолжалась минут тридцать. Затем по казарме пронесся храп. Причем это было не тихое похрапывание, а жуткий, я бы даже сказал, душераздирающий храп. Храп был настолько мощным, что проснулась добрая половина казармы. Первыми на кроватях поднялись дембеля, те, которым до увольнения оставалось лишь несколько дней. Близость окончания порядком поднадоевшей службы, скорая встреча с родными, друзьями, подругами, не давала им спать также крепко, как тем, кто об этом старался пока не думать. Так вот, эти ребята проснулись первыми. Что такое? Что случилось? Кто это? Где это? Раздались многочисленные голоса. Это храпел Борис. Никогда в своей не такой уж продолжительной жизни Борис не храпел. Но все в нашей жизни когда-то случается впервые. И надо же было такому случиться, что Борис захрапел. Захрапел впервые в жизни. И где? В солдатской казарме. Пожалуй, более неподходящего места трудно было найти. Храп громогласно разносился по казарме, но его дружок Колька продолжал спать как ни в чем не бывало. Видимо, воспользовавшись усталостью и перипетиями минувшего дня, Морфей очень крепко сжал свои объятия и не собирался выпускать Николая из этого сладкого плена. И Бориса, видимо, тоже.

Чего не смог сделать Борис своим храпом, то смог сделать солдатский кирзовый сапог, прилетевший Кольке прямо на голову. Он тут же проснулся, и хотел вскочить, но вспомнив, где он находится, решил этого не делать. И тут же возле его уха раздалась очередная волна ужасного храпа. Колька хотел тряхнуть своего товарища, но не успел. Еще один прилетевший сапог, также попал в голову. Но теперь в голову Бориса. Борис, однако, не проснулся, а лишь перевернулся на спину. Храпеть, впрочем, прекратил. Колька облегченно вздохнул. Прибежал свободный дневальный, и, подняв сапоги, отнес их владельцам, которые располагались на другой стороне «взлетки» т.е. в транспортном взводе. Вскоре Кольку опять сморил сон. На этот раз, дабы избежать болезненных попаданий сапогами в голову, он предусмотрительно укрылся одеялом вместе с головой, и с надеждой, что храп больше не повторится. Но, к сожалению – надо думать не только Колькиному – его надежды на оправдались.

Спустя несколько минут, тишину казармы вновь разорвал храп. Он исходил от Бориса. Едва только первые звуки разнеслись по казарме, несколько сапог, предусмотрительно подготовленных дембелями, тут же прилетели туда, куда их и нацеливали. А именно – на головы и остальные части тел наших героев. К вящему сожалению и удивлению бойцов, должного эффекта это не произвело. Храп продолжил свое торжественное звучание по казарме. Прилетело еще несколько сапог. Храп не прекращался.

– Б…ть, да успокоит его сегодня кто-нибудь или нет?! – перекрывая храпение Бориса, раздался громкий голос, судя по акценту принадлежавший выходцу из Кавказа.

Сообразив, что дело может кончиться плохо, и опасаясь возможного прилета табуреток, Колька вытянул руку и зажал Борису и рот и нос, пытаясь таким образом разбудить своего товарища, и прекратить раздражающий добрую половину роты солдат, храп. Несколько секунд Борис молчал, затем замотал головой и судорожно вздохнув, приоткрыл глаза.

– Ты чего? – он смотрел на Кольку ничего не понимающим взглядом, пытаясь сообразить, что происходит.

Тот в ответ помахал у его лица кулаком, затем прижал палец к своим губам, давая понять, что надо молчать.

– Что? Что случилось? – Борис, кажется, совсем позабыл где находится, по-прежнему ничего не понимая.

– Да заткнись ты! – угрожающий шепот Николая все же подействовал на Бориса и тот замолчал. – И не храпи, сука!

От удивления глаза Бориса широко раскрылись.

– Я? Я храпел? – Николай едва разобрал еле слышный голос Бориса.

– Ты!

Борис хотел что-то ответить, но их разговор был грубо прерван все тем же обладателем голоса с характерным акцентом. Они замолчали. Дневальный собрал разбросанные кругом сапоги и вернул хозяевам.

Несмотря на неожиданную и ошеломительную новость о храпе, Борис вскоре заснул. Просто он был пьян. И снова захрапел. Но его друг был на чеку. Едва только его товарищ попытался огласить помещение могучим звуком, Колька тут же треснул его по лбу. Раз, другой. Борис открыл глаза. И разглядел прямо у своего носа кулак верного товарища.

– Ты… – Борис хотел возмутиться, но Колька зажал ему рот. Несмотря на хмель в голове, Борис все же сообразил, что, по всей видимости, снова храпел. Он перевернулся на другой бок и вскоре вновь оказался в объятиях Морфея.

Какое-то время кругом было тихо. Лишь дембеля, разбуженные Борисом, негромко беседовали между собой. И тут снова раздалось могучее храпение. И вновь Колька проделал все то же самое, что и несколько минут назад. Борис перевернулся на другой бок, лицом к Николаю. Несколько секунд друзья молча смотрели друг на друга. Потом закрыли глаза и уснули. Точнее, уснул только Борис, Колька же по-прежнему был настороже. Лежа с закрытыми глазами, он чутко прислушивался к дыханию своего друга. Тот мирно спал, и, кажется, не делал никаких попыток захрапеть. Вскоре и Николай погрузился в глубокий сон.

Колька, как и Борис, был парнем провинциальным. Они были земляками, родом из одной области. Но если Борис вырос в городке, пусть и небольшом, то Колька до службы в армии проживал в самой настоящей деревне. Небольшая серебристая речка; заливные луга, заросшие высокой сочной травой; лес, манящий своей тенью в жаркие летние дни, и полумраком в дни пасмурные – все это было родным и знакомым для Николая. И в эту первую по-настоящему армейскую ночь, нашему герою снилась тихая речка, стоя на берегу которой, среди зарослей плакучих ив, он с друзьями, крепко сжимая самодельные удочки, надеялся выловить самую большую рыбу, когда-либо водившуюся в тихой и удивительно чистой воде. Солнце взошло только наполовину, окропив красными каплями зеленые листья высоченных тополей, росших вдоль крутого противоположного берега. Над рекой поднимался пар. Вода в такое время бывала удивительно теплой.