– Нет, спасибо, – отказался Борис, – вино очень вкусное, так что и закусывать не надо.

– Как знаешь, – он бросил конфеты на стол. – Достань табуретки из-под полки, – Пилис вытянул руку и указал, откуда их надо достать.

– Ну давай, рассказывай, – после того как они расположились возле стола, Пилис вопросительно посмотрел на Бориса.

– А что рассказывать? – он взглянул заблестевшими от вина глазами на сержанта. На щеках Бориса заиграл румянец, доброе домашнее вино делало свое дело и парень немного захмелел. Вместе с хмелем пришла и некоторая расслабленность, напряжение спало, и Борис почувствовал себя уверенней. Ему захотелось еще вина.

– А можно еще? – он глазами указал на бутыль.

– Отчего же нет? – улыбнулся сержант. Он налил еще полстакана. Борис выпил. Сержант тоже.

Трудно сказать, почему этот литовец, не отличавшийся особой щедростью – впрочем, справедливости ради надо отметить, что и скрягой он никогда не был – вдруг проникся симпатией к Борису, и решил выразить ее таким необычным способом. Не зря говорят, что человеческая душа – потемки.

Итак, попивая ароматное вино, привезенное старослужащими, побывавшими в командировке в одной из среднеазиатских республик Советского Союза, наши герои просидели около получаса. Борис, до службы в армии редко пробовавший спиртное, быстро захмелел. Заметив это, сержант перестал ему наливать, но в казарму идти не предлагал. Борис, в обычной жизни не отличавшийся болтливостью, тут вдруг разговорился. Не зря говорят, что алкоголь развязывает язык. Он рассказал Пилису многое о своей жизни. Тому, видимо, было интересно. Но всякая интересная беседа когда-то подходит к концу. По разным обстоятельствам. В данном случае, нашим слегка хмельным героям предстояло идти на вечернюю поверку.

– Да, чуть не забыл, ты же теперь летчик, почти настоящий летчик. Почти. Чтобы стать настоящим, ты должен выпить стакан чистейшего авиационного спирта. Впрочем, стакана, кажется, будет многовато. А?

– Стакан спирта? – при одной только мысли о такой перспективе, Борис даже протрезвел. Он и водку-то выпивал с трудом, а про спирт даже и не думал никогда.

Пилис между тем уже наливал спирт из пол-литровой бутылки, невесть откуда появившейся в его могучей руке. Он налил примерно треть стакана.

– Вот, так нормально. Пей. – Литовец протянул стакан Борису. – Чистый, не сомневайся, – он ободряюще подмигнул.

От таких добрых, греющих душу слов, Борису, несомненно, стало легче.

– Запомни, спирт запивать нельзя. Ничем. Только закусывать. Иначе, рискуешь заполучить язву желудка или еще чего похуже. И после того как выпьешь, задержи дыхание как можно дольше. Вот, возьми, – добрый самаритянин протянул Борису ириску. – Ириску – Бориске! – сострил литовец.

Наш герой поднял стакан, и, выключив обоняние и выдохнув как можно больше воздуха из груди, опрокинул его в рот. Сказать, что по его глотке, мгновенно охватив грудь и полыхнув где-то в животе, пронесся огненный смерч, значит, не сказать ничего. Борису показалось, что у него в груди вдруг началось извержение вулкана. Огненная лава охватила все его тело, перехватила дыхание и выдавила из его уже не совсем ясных глаз, слезы. Он оперся одной рукой о стол, задерживая дыхание, а второй все еще крепко сжимал порожний стакан. В этот момент ему вдруг вспомнился один советский фильм о войне, в котором главный герой выпивает стакан водки, любезно предложенный гитлеровцами и после того, как нацисты предлагают закуску, гордо ее отвергает, произнеся при этом: «после первой не закусываю». Борис хотел поступить также, но, открыв рот, смог лишь промычать что-то невнятное, чем вызвал оглушительный смех Пилиса.

– Закуси, – вдоволь насмеявшись, заговорил, наконец, литовец, любезно предлагая ириску. Борис сунул в рот конфету и рухнул на стул.

– Что, не понравилось? – улыбаясь спросил сержант.

– Ну почему же, – выдавил из себя Борис, – очень даже… ничего. – При этом выражение лица нашего героя явно свидетельствовало об обратном.

– А ты молодец, – похвалил его каптерщик.

– Стараюсь.

– Ну что, – глянув на часы, он поднялся, – пора на поверку. Пойдем.

Борис поднялся, но тут же ухватился за край стола, чтобы не упасть. Чистый спирт сделал свое пагубное дело. Борис был пьян. Чертовски пьян. Шатаясь, он держался за стол, дабы не упасть.

– Ну, брат, ты и наклюкался. Так, кажется, у вас говорят? – каптерщик широко улыбался, наблюдая за Борисом.

– Да, можно и так сказать, – пролепетал Борис.

– Ну ничего, Пилис тебя напоил, и Пилис тебя не бросит. Пойдем. Слушай только меня и никого больше.

Сержант, поддерживая Бориса, несмотря на то, что сам был подшофе, привел его в расположение роты и усадил на табуретку в каптерке. Затем быстро вскипятил воду в кружке с помощью самодельного кипятильника, представляющего из себя два лезвия для бритья, разделенные между собой спичками, и связанные ниткой. К двум разным концам лезвий были прикручены электропровода, заканчивавшиеся вилкой, которую вставляли в розетку. Вода в кружке закипала за несколько секунд. Пилис заварил крепкий чай, и заставил Бориса его выпить. Вскоре дежурный по роте приказал строиться на вечернюю поверку.

Пилис вывел Бориса в расположение, и поставив во втором ряду, приказал стоявшим рядом с ним солдатам поддерживать его. Присутствовавший на поверке командир взвода, старший лейтенант Антипов, так называемый «ответственный» офицер, мало обращал внимания на службу. Несколько месяцев назад он подал рапорт об увольнении, и с тех пор охладел к своим обязанностям. Так что поверка прошла без каких-либо эксцессов, и вскоре Борис уже лежал на кровати, посапывая и наблюдая, как мы надеемся, сладкие сказочные сны.

А что же Колька? Чем же был занят он, пока его дружок преспокойно напивался в подвале? Николай ответственно отнесся к полученному заданию. Он навел в каптерке такой порядок, какого тут не бывало, наверное, со дня основания части. Пилис, несмотря на то, что был в подпитии, все же заметил, что в каптерке все расставлено и развешано по своим местам, причем сделано это аккуратно и бережно. Заметив, что Борис с трудом держится на ногах, Колька сначала подумал, что его товарища избили.

– Не бойся, – обратив внимание на его реакцию, литовец решил прояснить ситуацию. – С ним все нормально. Просто твоего друга Пилис сегодня принял в летчики. Теперь он самый настоящий летчик. Ну почти, – чуть подумав, добавил сержант. – Поэтому, он немного пьян.

Пьян! Ничего себе! Что же теперь с ним будет? Наверное, на «губу» (так сокращенно в армии называли гауптвахту, предназначенную для наказания провинившихся военнослужащих) отправят. Такие мысли пронеслись в голове Кольки, но вслух он ничего не сказал. Дальнейшие события, произошедшие до отбоя, мы уже знаем.

Теперь будет не лишним познакомить читателя с самим помещением, в котором нашим героям предстояло провести полтора года своей жизни. То есть, с казармой. Напротив входной двери, как и положено, стояла тумбочка дневального. За его спиной находилась оружейная комната, в которой, соответственно, находилось все оружие личного состава роты. Рядом с оружейной комнатой, чуть левее, располагалось помещение дежурного по части, в котором постоянно находился либо сам дежурный по части, либо его помощник. Они, впрочем, обращали мало внимания на то, что происходило в роте. Для этого был дежурный по роте. Справа от дневального находилась комната для умывания и туалет. В этих двух помещениях в любое время дня и ночи (исключая, разумеется, время, когда солдаты умывались и приводили себя в порядок) все сверкало и блестело. Напротив этих комнат был кабинет старшины и уже известная нам каптерка.

Повернув от входа налево, мы окажемся перед двумя рядами шинелей, висевшими справа и слева в углублении стен, между которыми раскинулся широкий и длинный коридор. Прошагав несколько метров мимо развешанных солдатских шинелей, мы непременно попадем в святая святых – спальное помещение. Справа и слева от «взлетки» (так солдаты называли коридор), можно было лицезреть стройные ряды кроватей, аккуратно заправленных одинаковыми синими одеялами с несколькими белыми полосками. Все полоски находились строго на одной линии, и ни один, даже самый предвзятый человек, не смог бы найти ни малейший изъян в этой искусно выстроенной гармонии.