Микоян, если брать на веру содержание недавно рассекреченного документа ЦРУ, привез с собой из Москвы директивы для восточногерманского правительства. От имени советского руководства он «предписал» лидерам ГДР воздержаться от принятия незамедлительных мер против ратификации ФРГ Парижских соглашений. Но тогдашний партийный лидер В. Ульбрихт, якобы по собственной инициативе, дал распоряжение своим подчиненным изменить письменный текст привезенного Микояном «указания» в сторону акцента на большую конфронтацию ГДР с НАТО.

Как опять же следует из содержания справки ЦРУ, Микояна вовремя об этом предупредили сотрудники советского посольства в Восточном Берлине, и он выразил свое неудовольствие таким «самоуправством» восточногерманских союзников[69]. В итоге в Кремле приняли принципиальное решение о некотором снижении конфронтации с ФРГ и об установлении с ней дипломатических отношений.

В сентябре-октябре 1954 г. Микоян вместе с представительной делегацией во главе с Хрущевым побывал в Пекине для участия в торжествах, посвященных 5-летию образования КНР. В ходе этой поездки он от имени советской стороны двусторонний договор об экономическом сотрудничестве[70].

В ноябре того же года Микоян приехал в Финляндию, с президентом которой Ю. Паасикиви и премьер-министром У. Кекконеном Кремлю удалось наладить хорошие отношения[71]. Формальная цель поездки – участие в качестве официального представителя в церемонии спуска на воду специально построенного для Советского Союза ледокола «Капитан Воронин»[72].

Микоян своим обаянием и открытостью, ставшими в эти годы его «фирменным» стилем в отношениях со странами Запада, даже из этого вроде бы рядового события смог извлечь максимальный эффект в плане еще большего улучшения отношений СССР со своим северным соседом.

Большую роль Микоян сыграл и в восстановлении советско-югославских отношений после их фактического разрыва по единоличной прихоти Сталина в 1948–1953 гг.[73]

Конечно, формальная инициатива любых внешнеполитических инициатив исходила персонально от Хрущева (вернее сказать, от той группы консультантов, которые за ним стояли). Позднее Микоян так оценивал его роль в международных делах: «Внешней политикой Хрущев очень увлекся после смерти Сталина. Многое делал правильно. Например, налаживал отношения с развивающимися странами, нормализовал отношения с Югославией. И было очень разумно именно нашей делегации во главе с самим Хрущевым поехать туда, чтобы хоть как-то загладить оскорбления в адрес этой страны со стороны Сталина»[74].

Микоян в этот период по поручению советского руководства продолжил лично курировать развитие советско-китайских экономических отношений. Так, например, 19 мая 1955 г. на заседании Президиума ЦК КПСС ему вместе с Сабуровым и Кагановичем было поручено рассмотреть представленный текст заключения Госплана СССР по первой пятилетке в КНР[75].

На июльском 1955 г. Пленуме ЦК КПСС, полностью посвященному международным вопросам, Микоян принимал участие в проходивших в его рамках дискуссиях. Так, он активно полемизировал с Молотовым относительно закрепления позитивных результатов переговоров с Югославией, признал, что Северная Корея первой напала в 1950 г. на Южную и язвительно заметил, что об этом знают все в мире, кроме советских граждан[76].

В сентябре 1955 г. в Москве подчеркнуто торжественно приняли канцлера К. Аденауэра, Микоян активно участвовал во всех проведенных по этому случаю мероприятиях. Немецкий политик позднее дал высокую оценку Микояну, охарактеризовав его как «великого дипломата» и одновременно «наилучшего экономиста». Однако, по его мнению, «в беседах с ним человек должен быть очень внимательным, так как он одновременно великий переговорщик»[77].

На заседаниях Президиума ЦК 6 и 7 ноября 1955 г. Микоян принимал участие в обсуждении предложений советской делегации по проблемам европейской безопасности и роли в ней Германии. И вновь ему пришлось оппонировать Молотову по этому вопросу[78].

Конечно, в каждой «бочке меда» всегда найдется своя «ложка дегтя». Нельзя не упомянуть еще одно «побочное» обстоятельство, связанное с хрущевскими нововведениями в сферу практической реализации новых идей в советской дипломатии, с которым не мог не считаться Микоян. При Сталине такое было трудно представить, но настали новые времена.

Постепенно стал набирать обороты ранее не практиковавшийся ни в СССР, ни в остальном мире специфический вид внешнеполитических контактов – личное участие руководителей высшего ранга в торжественных приемах, устраиваемых по разным поводам в посольствах, аккредитованных в Москве.

Такой вид общения, что называется, «не по чину», вызывал много вопросов[79], и, самое главное, отнимал у советского политического истеблишмента много времени. Хрущев, видимо, так не считал, а возразить ему никто не решался. И все они, включая Микояна, вынуждены были постоянно участвовать в таких мероприятиях ради иллюзии выработки нового «имиджа» Страны Советов в глазах иностранных дипломатов.

А. И. Микоян и Г. М. Маленков на приеме в посольстве США. Москва, 1955 г.

Логика простая: при Сталине такого не было, а теперь имеет место «открытость» советских лидеров внешнему миру, которая подразумевала взаимность со стороны не только традиционных союзников из «лагеря социализма», но и противников, которым предлагалось стать, как минимум, «партнерами».

Дело оставалось за малым – добиться от них согласия в этом вопросе. И решения XX съезда КПСС были призваны, по мнению Хрущева и его единомышленников, в числе которых оказался и Микоян, стать своеобразным катализатором процессов сближения с остальным миром.

Как все это выглядело «со стороны», наглядное представление дает приведенный ниже материал.

Из воспоминаний В. М. Суходрева[80]

После смерти Сталина новая «команда», наверняка под влиянием Хрущева, решила проявлять гораздо большую открытость: руководители страны стали чаще появляться на людях, общаться с иностранцами. И как нередко это у нас бывает, начали перебарщивать. Даже на рядовых приемах в посольствах стали появляться члены Президиума ЦК и другие высокопоставленные лица. (…)

Никогда не забуду этот момент. В зал входили «ожившие портреты» – люди, которых я с детства привык видеть на полосах газет, на плакатах, висящих на фасадах зданий, во время демонстраций.

Хрущев, Маленков, Каганович, Молотов, Микоян.

Вот они – в трех метрах от меня…

Первое впечатление – все они одинаково невысокого роста. Все сверх нормы упитанны, за исключением, пожалуй, довольно худощавого Микояна. В одинаковых костюмах – темно-серого цвета, белых рубашках и с какими-то незапоминающимися галстуками.

Они прошли в зал, где были накрыты столы.

И началась моя работа. Иностранные дипломаты стремились хоть на короткое время завладеть вниманием кого-нибудь из наших руководителей, завести беседу. Каждый дипломат не просто вел разговор, а «набирал материал», чтобы в тот же вечер отослать шифровку своему руководству, что сегодня, мол, имел беседу с таким-то и он мне сказал то-то и то-то. В те годы открывалось широкое поле деятельности для иностранных дипломатов. В Москве, в прошлом одной из самых закрытых столиц мира, они теперь могли несколько раз в неделю (посольств было много, праздников – еще больше) встретиться и даже побеседовать с высшими руководителями страны.