В 10.30 утра по местному времени Микоян и другие члены советской делегации вылетели в Москву, куда прибыли 10 апреля.

Кроме поездки в несоциалистические страны Азии и Монголию, Микоян в течение лета-осени 1956 г. принимал активное участие в состоявшихся в Москве непростых переговорах с лидерами стран, являвшихся южным и восточным соседями СССР: шахиншахом Ирана и премьер-министром Японии, а также с индонезийской парламентской делегацией[232].

Приезд в Советский Союз с государственным визитом шахиншаха Ирана Мохамеда Реза Пехлеви с официальной мотивировкой «в целях укрепления добрых отношений» был анонсирован в центральной советской прессе еще осенью 1955 г.[233]

Визит иранского лидера должен был стать первым в истории двусторонних отношений. Особую пикантность этому событию придавал тот факт, что в 1953 г. шах установил в стране, при активной поддержке США, жесткую антикоммунистическую диктатуру[234].

В последний день 1955 г. Президиум ЦК обсуждал весьма больной для советской дипломатии вопрос: о проекте ноты правительства СССР правительству Ирана по поводу присоединения Ирана к Багдадскому пакту[235]. Микоян предложил такую ноту не посылать, а выждать. Остальные члены Президиума (за исключением Сабурова, поддержавшего Микояна) с этим не согласились, предложив ноту все же отправить, но использовать при ее составлении «более мягкие» формулировки[236].

Новое советское руководство политическая ориентация шаха волновала не слишком сильно, а визит, как представлялось в Кремле, должен был продемонстрировать миру «открытость» советской дипломатии в обсуждении самых непростых вопросов, в том числе с ближайшими соседями, находившимися по другую сторону противостояния в «холодной войне».

С Ираном (до 1935 г. страна официально именовалась Персией), у большевиков отношения складывались очень непросто. В 1920–1921 гг. они, в ожидании мировой революции на Востоке, даже отправляли свои войска для помощи местным левым силам[237].

После прихода к власти в феврале 1921 г., в результате военного переворота, Реза-хана, был подписан договор о дружбе, ставший, наряду с аналогичными договорами с Афганистаном и Турцией, важным этапом в прорыве политической и дипломатической блокады РСФСР, а затем и СССР[238].

В первой половине 1930-х гг. Реза, в 1925 г., возведенный на престол в статусе шаха Ирана и основателя династии Пехлеви, стал ориентироваться на гитлеровскую Германию. В конечном итоге, после оккупации страны в августе 1941 г. советскими и британскими войсками, он вынужден был отречься от престола, передав трон сыну – Мохамеду, «добровольно» отказавшемуся от ряда важных полномочий, ранее имевшихся у монарха.

Во время Тегеранской конференции 1943 г. молодой шах от имени своей страны вел переговоры со Сталиным. У советского лидера о нем сложилось явно неправильное мнение как о слабом политике. Видимо, поэтому вскоре после окончания Второй мировой войны Сталин захотел видеть Иран в сфере советских геополитических и экономических интересов. Вскоре эта недальновидная линия привела к международному конфликту и фактическому переходу Ирана в проамериканский лагерь[239].

После смерти Сталина новые руководители СССР решили исправить неблагоприятную ситуацию и помириться с соседом. Как раз для этого и были приглашены шах с супругой. Как вскоре выяснилось, круг вопросов, обсуждавшихся на состоявшихся в Москве встречах, оказался значительно шире и сложнее.

Микоян, как главный знаток в руководстве СССР ситуации в регионе Среднего Востока, стал одним из ключевых участников переговоров. Во время беседы, в которой в качестве формально основных действующих лиц принимали участие Хрущев, Ворошилов и Булганин[240], Микоян играл одну из главных ролей. Он, в частности, проинформировал гостя о своей недавней поездке в соседние с Ираном государства[241] и констатировал, что с Советский Союз хочет улучшить свои отношения с Пакистаном, а руководители этой страны напрямую увязывают это с улучшением советско-турецких и советско-иранских отношений. В свою очередь, турецкие лидеры связывают улучшение советско-турецких отношений с улучшением общей международной обстановки. Но улучшение общей обстановки не наступит, подытожил Микоян, если не будут улучшены отношения между отдельными соседними странами[242].

Понимая, что страна, которую он представляет на переговорах, находится в несколько иной «весовой категории», Микоян в ходе беседы сделал ряд оговорок. Во-первых, Советский Союз не в таком положении, чтобы просить у Ирана «дружбы», и, во-вторых, Иран нуждается в «хороших отношениях» не меньше, чем Советский Союз. В нашей искренности, заявил Анастас Иванович, обращаясь к шаху, можете не сомневаться. Необходимо также, чтобы «страх был отброшен в отношениях Турции и Ирана с Советским Союзом».

Во время переговоров с шахом Ирана (газетный снимок)

Будучи политиком, тонко чувствовавшим ситуации такого рода, Микоян не отрицал, что во время Второй мировой войны и вскоре после ее окончания, «имели место события, которые усилили недоверие Ирана к Советскому Союзу». Но, подчеркнул Микоян, Хрущев «от имени всех нас высказал уже сожаление по поводу того, что в тот период имело место в отношении Ирана и Турции[243].

Хрущев не мог не вмешаться в ход этого весьма показательного разговора и бросил реплику: вина, прежде всего, лежит на Сталине, а также к этому был причастен Берия.

Микоян продолжил «наступательный» характер общения и задал прямой вопрос: почему бы Ирану не иметь с Советским Союзом таких же отношений, какие Афганистан имеет с Советским Союзом? Естественно, что в качестве главного препятствия выступал факт вступления Ирана в Багдадский пакт.

Шах, видимо, ожидал нечто подобное, поэтому поблагодарил Микояна за сделанное заявление и отметил, что поскольку беседа «приняла откровенный и сердечный характер», теперь можно свободно поговорить в духе «дружбы и откровенности». Вы спрашиваете, продолжил шах, почему Иран вошел в Багдадский пакт, который он считает «оборонительным союзом»[244]. Это имеет свои корни в 150-летней истории отношений между нашими странами, истории, которую надо исправить. Можно ли привести хотя бы один факт, чтобы Иран в течение 150 лет напал на Россию или держал в голове идею нападения и захвата советской территории?[245]

Советским лидерам было нечего сказать по этому поводу, и диктатор Ирана продолжил свой «обвинительный» монолог.

Шах: Но с 1811 г. и до мировой войны на Иран 2–3 раза нападала Россия. В 1907 г. Россия разделила Иран с Англией, в Первую мировую войну русские войска вошли в Иран вместе с английскими войсками, во Второй мировой войне, в 1941 г. советские войска также вошли на территорию Ирана. Иран заключил договор с СССР, однако, несмотря на этот договор, дело дошло до того, что часть территории Ирана едва не была отторгнута. Поэтому фактор боязни существовал и это нас заставило, даже если это было бесполезно с точки зрения военной, принять некоторые меры…[246]