Вероятно, я был бы более восприимчив к историям о направленном взрыве, если бы мой отец, инженер-строитель, не проявил потрясающего терпения, объясняя мне причины обрушения башен. Если бы я не рос в Саудовской Аравии (где родились 15 из 19 террористов) и не был свидетелем ужасов, творимых фундаменталистами-ваххабитами, то, вероятно, я сомневался бы в том, что такая религиозная ненависть вообще возможна. А если бы не мое знакомство с Ираком, то, наверное, я тоже считал бы Саддама простодушным козлом отпущения, не сознающим собственной жестокости.
На мое счастье, я был осведомлен о контексте, и меня не перестает удивлять то упрямство, с каким движение правдоискателей продолжает относиться к сообщениям и доказательствам, которые не оставляют камня на камне от их позиции. Движение конспирологов по-прежнему и мощное, и сплоченное: приблизительно 15 процентов населения Америки убеждены в том, что это дело рук спецслужб, а половина американцев уверена в том, что все следующие администрации скрывали полную правду о том, что произошло 11 сентября. Неужели даже теперь, спустя много лет после атаки, эта позиция вообще может казаться кому-то здравой? Многое здесь объясняется вольным приложением ошибки конверсии: при полной уязвимости конспирологических теорий эта уловка действует как бог из машины для незаметного добавления вздора в утверждение. Несмотря на то, что гипотезы, предлагаемые правдоискателями, были исчерпывающе опровергнуты, они (правдоискатели), вопреки всем доводам, продолжают настаивать на своей правоте, используя беспроигрышную версию ошибки конверсии:
Посылка 1: Если имеет место сокрытие правды, официальные власти будут опровергать все, что способствует ее раскрытию.
Посылка 2: Власти опровергают наши утверждения.
Заключение: Следовательно, имеет место сокрытие правды.
Такое логическое ухищрение превращает вопиющее отсутствие обоснованности подобных утверждений в причудливый подкрепляющий аргумент. Совершенно неважно, сколько авторитетных и независимых агентств и специалистов опровергло утверждения конспирологов, – ведь та же самая ущербная логика используется и для ниспровержения авторитетов. Быстрый поиск в Google дает список буквально тысяч сайтов, в которых “официальные сообщения” о трагедии 9/11 отвергаются на основании именно такой ущербной логики. Кажется, что искатели “правды” подписываются под своим мнением, не осознавая собственного невежества. Это касается не только трагедии 9/11 – любое параноидное мировоззрение можно, разумеется, обосновать, если отбросить по-настоящему убедительные аргументы и искренне ухватиться за ошибку конверсии. Как мы увидим в следующих главах, это заблуждение лежит в основе практически всех конспирологических теорий[4]. Логика, используемая для обоснования таких внутренне пустых аргументов, придает налет интеллектуальности эмоциональному или идеологическому спору. Несмотря на полное отсутствие сущностного содержания, эти аргументы могут использоваться для возражения против аргументов, основанных на фактах, что часто и делается.
Опровержение таких мифов – сизифов труд: на месте одной отрубленной головы этой гидры тут же появляется новая. Как заметил по этому поводу социолог Тед Гёрцль, “когда мнимый факт опровергается, конспирологический мем часто просто заменяет его другим таким же фактом”. Ошибка конверсии служит щитом от признания реальности, тотемом, призванным сохранить веру, невзирая на самые мощные доказательства, ее опровергающие. Интересным в этом отношении является живучее убеждение в великом научном заговоре – например, многие верят, что фармацевтические компании скрывают средства излечения рака или что климатические изменения – это ложь, пропагандируемая учеными; 7 процентов американцев убеждены, что никакой высадки на Луну не было, а еще больше людей уверено, что вакцинация – это коварный заговор власть имущих. Общим для всех этих выдумок является твердое убеждение в том, что ученые принимают участие в массовом обмане. Всякий, кто имел возможность наблюдать ученых вблизи, найдет это мнение смехотворным, потому что привести ученых к согласию – это практически то же, что согнать кошек в послушное стадо.
Мне приходилось много раз сталкиваться с такими верованиями за время моей работы по распространению научных знаний. Эти ложные убеждения с регулярностью часового механизма материализуются в отношении предметов, относительно которых общественное восприятие не совпадает с мнением науки. Когда я пишу на такие темы, как вакцинация, ядерная энергия, фторирование воды, онкология или климатология, то основной стратегией маргинальных элементов становится стратегия “подсадной утки”: оппоненты настаивают на том, что я – скрытый агент, услуги которого оплачивают заинтересованные фирмы и компании. На самом деле это вздор, простое повторение ошибки конверсии (“подсадная утка сказала бы так; следовательно, автор – подсадная утка”), которое используется таким образом, чтобы обвинитель мог отбросить информацию, противоречащую его позиции, но не признать, что эта позиция может оказаться ошибочной. Меня всегда поражало вездесущее проникновение конспирологических взглядов и их эффективное влияние на способность общества понимать суть научных данных. Этот интерес побудил меня написать в 2016 году статью о живучести конспирологических воззрений, где я попытался оценить, возможен ли в принципе такой массовый заговор ученых: сумело бы НАСА имитировать посадку на Луну, или смогли бы ученые дружно поддержать обман относительно глобального потепления? Простейшая математическая модель приводит к однозначному выводу: даже если все заговорщики умеют держать язык за зубами, масштабные заговоры не имеют практически никаких шансов оставаться тайной на протяжении длительного времени.
Результат был неудивительным: заговоры, конечно, случаются, но удержать крупный заговор в тайне практически невозможно. Об этом еще в 1517 году предупреждал Макиавелли, который писал, что “многие [заговоры] были раскрыты и раздавлены в самом начале, а если какой-либо из них оставался тайной, будучи известен многим людям, то это можно считать великим чудом”. Двумя столетиями позже Бенджамин Франклин выразился еще более кратко: “Три человека могут сохранить тайну, если двое из них мертвы”.
В нашу эру всепроникающих связей удерживать что бы то ни было в секрете стало еще более трудно. Тем не менее мой вывод сотряс главный постулат конспирологического дискурса. Через несколько часов после публикации я сделался героем писем, блогов и видеоклипов, авторы которых злобно утверждали, будто мое предположение об отсутствии научного заговора само по себе доказывает, что я являюсь его частью. Это просто образцовый пример ошибки конверсии, утверждения консеквента. Мой опыт в этом отношении не уникален – argumentum ad conspiratio (аргумент к конспирации) является типичным обвинением, которым бросаются сторонники конспирологических теорий, когда сталкиваются с теми, кто опровергает их утверждения. Люди, предъявляющие такие обвинения, отрицают противоречащую их мнению информацию, не дав себе труда разобраться в ней хотя бы на элементарном уровне, так как желают избежать когнитивного диссонанса, который может возникнуть при признании противоречия. За это стыдно вдвойне, потому что, как мы увидим, сами противоречия могут очень многое сказать о нашей реальности.
Глава 2
Доведение до абсурда
Представьте, что вам кто-то сказал, будто сталь легче воздуха. Вы станете возражать; еще бы, ведь будь это правдой, сталь парила бы в воздухе, как семена одуванчиков на ветру. Не проводя никаких измерений и взвешиваний, мы знаем, что этого просто не может быть. Автомобили не надо привязывать к вбитым в землю колышкам, а военные корабли не ведут себя, как воздушные шарики.
Если бы мы поверили в такое утверждение, то возникло бы непримиримое противоречие между ним и тем, что мы наблюдаем в реальности. Очевидная абсурдность высказывания приводит к тому, что мы его отвергаем. В этом суть философского понятия reductio ad absurdum (доведение до абсурда), в котором посылки отвергаются, потому что приводят к непреодолимому противоречию. В этом отношении противоречия чрезвычайно полезны, они говорят нам, что мы ошиблись в наших допущениях или рассуждениях. Выдающийся математик Г. Харди описывал их как “гамбит, намного более изящный, нежели гамбит шахматный; шахматист может предложить жертву пешки или даже фигуры, а математик может предложить пожертвовать игрой”[5].