XIX в. был чрезвычайно богат холерными эпидемиями. Именно холеры русские крестьяне боялись больше всего. Древней родиной холеры считается Индия, и именно оттуда начинались холерные пандемии: их насчитывается пять в течение XIX в. Россия не оставалась в стороне. Около 12 тыс. солдат погибло от холеры во время русско-польской войны 1830–1831 гг., тысячи гибли во время Венгерской кампании 1848–1849 гг. Во время Крымской войны от холеры умирали как русские, так и французские солдаты. Обращаясь же к истории повседневности, важно заметить, что городская среда была отличной почвой для распространения холеры. В 1823-м, 1829-м, 1830-м, 1837-м, 1847-м, 1852-м, 1865-м, 1892-м – восемь раз холера вторгается в Россию. В начале XX в. она часто появляется в городах, где процветает разруха. Чаще всего зараза проникала в Центральную Россию с юга, через Астрахань, на эту специфику местности мы еще обратим внимание, когда будем рассматривать эпидемию сыпного тифа в этом городе. То, что было важно для холеры, станет благоприятным и для сыпняка: Астрахань с ее жарким климатом лежала на перекрестке торговых путей и транспортного потока, проходившего через Волгу. Исторически в Астрахани много людей занималось рыбной ловлей и жило около реки в плохих санитарных условиях. Именно поэтому холера каждый раз находила здесь подходящую почву. Много ли было жертв холеры в России? Самый надежный источник XIX в. в этом отношении – данные медицинского департамента Министерства внутренних дел. Если во время первой эпидемии 1823 г. жертв около 200 человек[6], то во время второй пандемии в 1830-е гг. холерой переболело около полумиллиона русских и умерло более 200 тыс. человек. Третья пандемия последних лет царствования Николая I совпала c Крымской войной и особенно была сильна в южных губерниях, в Одессе, Киеве, Севастополе. Великий врач Николай Иванович Пирогов помогал бороться с этой эпидемией, зафиксировав множество важнейших наблюдений, в дальнейшем способствовавших развитию эпидемиологии в этом направлении. Четвертая и пятая эпидемии также унесли сотни тысяч жителей. Средства от холеры в середине XIX в. не знали, поэтому старались сделать, что могли: выставляли заставы, организовывали карантины, закрывали все учреждения. Москвичи сидели по домам взаперти, трупы умерших вывозили за город и сбрасывали в яму, засыпая известью. Всего за XIX в. холерой переболело – по официальным сведениям – более 4738 тыс. жителей Российской империи, умерло – чуть менее 2 млн. Забегая вперед, отметим, что сыпной тиф менее чем за десятилетие забрал гораздо большее количество жизней.
Именно холера в XIX в. – символ народного страдания. Именно ее прежде всего боялись в городах. В конце XIX в. во всех городах медики периодически проверяли воду из местных водоемов на наличие холерных вибрионов. Холера в первые советские годы была во многих городах: Самаре, Астрахани, Ярославле. Но ее вспышки 1918–1919 гг. растворились в цифрах другой эпидемии[7].
Моры от «сибирской язвы» случались на Руси, согласно летописям, в 1050-м, 1158-м, 1284-м, 1308-м, 1393-м, 1444-м, 1448-м. Называемая «скотским падежом», сибирская язва считалась болезнью кожевенников, а слободы кожевенников были практически в любом древнерусском городе. Неслучайно ремесленники, специализировавшиеся на выделке кож, проживали компактно и часто довольно далеко от средневекового посада. В XVII–XVIII вв. экономический ущерб от сибирской язвы был настолько большим, что для решения проблемы было решено готовить специалистов-врачевателей домашнего скота, что стало точкой отсчета для создания системы подготовки ветеринаров. В XVIII в. «коновальские ученики» тренировались на заболевших лошадях в городских конюшнях, большинство падежей лошадей исследовалось, однако бактериологические знания находились еще на низком уровне, поэтому с болезнью не могли справиться очень долго. Сибирская язвы молниеносно поражала животных: например, за 10 дней в 1745 г. в трех волостях Владимирского уезда пало 2085 лошадей[8]. От людей заражались люди, вспышки сибирской язвы были подобны крупному пожару, так как болезнь развивалась очень быстро. В Сибирской губернии в середине XVIII в. она была зафиксирована среди солдат и довольно скоро возникает в столичном регионе. Эпизоотия (сибирская язва) в Петербурге была настолько сильна, что палый скот валялся на улицах города. Трупы животных рекомендовали закапывать подальше от поселений и дорог. В 1761 г. эпидемия сибирской язвы в столице повторилась, и от животных – при снятии с них шкуры – заражаются люди. Умершие люди валялись не только на городских улицах. Трупами был усеян весь тракт, ведущий к столице. В конце XVIII в. – новая волна эпидемии в Центральной России и в Сибири. Медики XVIII в. рекомендовали изолировать больных животных (но часто люди не успевали это сделать), а также усилить личную гигиену: чаще мыться в банях, не держать скот в избах (что было обычной практикой, особенно в холодное время года в северных губерниях). Сибирским крестьянам рекомендовалось использовать для вспашки земли быков вместо лошадей: было мнение, что быки менее восприимчивы к болезни. Сибирская язва и в XIX в. находила себе жертв. Например, в 1864 г. в европейской части России погибло около 90 тыс. животных и – по официальным данным – 667 человек, а в 1875 г. только в Сибири пало 100 лошадей. В конце XIX в. сибирской язвой заболевали, заражаясь от животных, около 15 тыс. человек ежегодно. С 1883 г. ввели вакцинацию животных, и их смертность пошла на спад, но случаи заболевания сибирской язвой были частыми даже в 1920-е гг. Бывают они и сейчас.
Проказа, или лепра, известная еще с древности, упоминаемая даже в Библии, столь часто пожиравшая Средневековую Европу (где создавались тысячи лепрозориев, проходили ритуальные похороны прокаженных), к счастью, не была в России широко распространена. Ее знали и, естественно, боялись в низовьях Волги – в Астрахани, куда она проникла из Крыма, отчего и получила название «крымская болезнь». В конце XVIII в. проказа наблюдалась среди донских казаков. Болезнь продолжалась около 7 лет и заканчивалась смертью. У зараженных темнело лицо, постепенно деформировались конечности и на коже появлялись уплотнения и язвы. Пальцы теряли чувствительность. В Крыму и на Урале для лечения проказы назначались ртуть и «кислая трава». Врачи в XVIII в. полагали, что проказа сочетается с сифилисом, так как усиливает в человеке влечение к «вожделению». Лепра была известна в Прибалтике, куда, вероятно, ее занесли рыцари в XII–XIII вв. из Европы, где была ее вспышка. В Риге и Ревеле создаются лепрозории. Ревельский лепрозорий, госпиталь Св. Иоанна, был расположен за городской стеной. С XIV в. существовал и рижский «госпиталь Св. Лазаря», также построенный за пределами города. В XIX в. в России были определенные проблемы с диагностированием проказы. Например, в романе Г. Шилина «Прокаженные»[9]описывается быт первого в России лепрозория, в связи с чем рассказывается о врачебной ошибке: врачи не диагностировали лепру, отчего погубили человека. «Человек повернул голову, и Зернов увидел обезображенное лицо, без носа, без одного глаза, без бровей, с темными отвисшими мочками. Он, взглянув на вошедших слезящимся глазом, неловко поднялся, держа молоток в руке, поклонился». Так описывает Г. Шилин человека, которому поставили неправильный диагноз и годами лечили от сифилиса. «Люди говорили, будто сифилис это. Ну и я тоже: ежели говорят – значит, верно». – «Что ж врачи-то говорили?» – «То же, что и люди». И только позже, когда у бедолаги отвалился нос, когда после отмирания нервных окончаний на руках пальцы пришлось ампутировать, диагноз был изменен другим врачом.
Малярия, или «болотная лихорадка», даже в начале XXI в. достигает огромного размаха: согласно доклада ВОЗ, от малярии в 2018 г. скончалось около 435 тыс. человек из более 200 млн заразившихся[10]. Эффективной вакцины от малярии до сих пор не изобретено. В истории России малярия вполне ярко проявила себя и унесла огромное количество жизней. О числах умерших от малярии говорить сложно, так как описания лихорадок в средневековых источниках не особенно отличалось друг от друга. Крестьяне считали, что 12 лихорадок – это 12 «иродовых дочерей», иродовых и простоволосых, которые ходят по белу свету и ищут себе жертв. «Трясовица» подкрадывается к кому-то, целует и уже не расстается с ним. Исследователи считают, что малярия была довольно распространенным заболеванием, но лихорадкой называли также целый ряд других болезней. Лечили их все огромным количеством народных средств: рвотным корнем, травами, имеющими слабительный эффект, чуть позже – чесноком, нашатырным спиртом и хиной. Выздоровление происходило далеко не всегда. Поворотный момент в истории малярии в России – это начало XVII в. Как только русские цари стали полностью политически контролировать Нижнее Поволжье и развивать торговлю на Среднем Востоке, ворота для малярии и иных заболеваний были открыты. В делах Аптекарского приказа XVII в. есть сведения об эпидемии малярии среди русских войск, причем малярию уже тогда называли «низовой болезнью», то есть пришедшей с Нижней Волги. Влажные южные земли, никогда не переживавшие настоящей снежной зимы, изобиловали мелкими водоемами и болотинами – любимыми местами обитания комаров – переносчиков малярии. От эпидемий малярии в XVIII в. страдала Новороссия по причине разливов Дона: после весеннего паводка оставалось много затопленных низин и озер с гнилой водой, где и размножались насекомые.
