Женщина не намеревалась нежиться в горячей воде. Ей требовалось смыть с себя грязь, освежиться и привести волосы в порядок. Это не должно было занимать лишнего времени. Поэтому она прогнала прочь слуг, которые продолжали подбрасывать дрова в огонь.

Пока она мылась, она критически осмотрела себя и пришла в уныние. Что мог бы полюбить в ней Хару? Десятки шрамов, покрывавших не только её руки и ноги, но живот и спину? Она не берегла себя, тренируясь и упражняясь, сражаясь и убивая. Разумеется, в походной бане, пусть даже и предназначенной для привилегированной стражи императора, не было зеркала. Лян Се видала эти волшебные штуки в некоторых покоях во дворце в Красном городе, но и без них было ясно, что её тело далеко от идеального: плоское, слишком поджарое. Говорят, у неё миловидное лицо и большие глаза. Наверное, это просто потому, что она такая худая, вот и выделяются глаза среди общих черт.

Когда она принялась расчёсывать свои волосы, то её печаль ещё больше усилилась. Лишь в детстве они были у неё ниже плеч. С тех пор, как её родители погибли и сама она оказалась на воспитании у одного сердобольного офицера, который передал её затем в приют, она не могла позволить себе роскоши носить длинные прически. А с началом военной карьеры лишние волосы только мешали ей, и она неизменно остригала их всё короче и короче. Обычно она обращалась к услугам цирюльника, пока жила в столице, но в походе ей приходилось всё делать самой. Если были ножницы, то подравнивала с их помощью, если нет, – брала нож и резала пучками, как режут траву.

Вот теперь она и пожинает плоды. Лян Се провела по волосам. Они были чистыми и приятными на ощупь, вот только даже прикасаясь к ним, она могла понять, что пряди разной длины и обрезаны, как попало.

Тем временем слуга принёс новую одежду и амуницию, положенную для гвардейского офицера. Лян Се провела кончиками пальцев по начищенным бляхам доспехов и не смогла сдержать вздоха. Ах, если бы она была также привлекательна, как и вот эти вещи! Но может быть она станет лучше выглядеть, когда наденет их?

Женщина с удовольствием натянула на себя чистую одежду, подогнала под свою фигуру кожаное облачение, на которое были нашиты стальные щитки. Немного великовато, однако сойдёт.

У неё оставался свободным ещё целый день. Вновь вернулась дерзкая мысль отказаться от милости государя. Хоть Лян Се отогнала её от себя, но идея осталась где-то на задворках её сознания.

Когда она вернулась в палатку, все уже не только успели подняться, но и закончить завтрак. Сейчас её товарищи суетились, собирая немногочисленные пожитки, купленные в Тян-Шуне, и явно готовясь продолжить путь. Мэргэн приметил её возвращение первым. За прошедшие дни в пути он стал относиться к ней значительно лучше, его открытая неприязнь прошла. Однако он не упускал возможности подколоть женщину, отпустить в её адрес какую-нибудь шуточку, пусть и не самую удачную и смешную.

– Привет, Лян Се! Как ты вырядилась! А мне тоже выдадут всё новое? Я бы взял сапоги, а то мои поизносились, – Мэргэн не изменил себе.

Его собеседница давно уже перестала остро воспринимать его безобидные выпады, и порой поддерживала словесную перепалку:

– Да, сказали, что для тебя были припасены новые мозги. Только вот беда, их порастащили мыши, немного осталось. Но всё равно больше, чем у тебя сейчас. В полдень можно получить.

Все рассмеялись её шутке, включая и степняка. Смеялся и Хару, и Лян Се стало тепло на душе. Хотя бы пошутить она иногда умеет.

– Там на огне стоит чай, можешь попить. Есть кое-что от завтрака, – сказала ей Севда и продолжила складывать вещи в перемётную суму.

– Спасибо, а что это вы собираетесь? – спросила Лян Се, присаживаясь на край походной кровати и наливая себе чаю.

– Так ведь скоро битва, – отвечал ей Мэргэн, – хотим убраться отсюда поскорее, пока не началось.

– Ну, до сражения ещё дня два, а то и больше, – махнула рукой Лян Се. – Нет нужды так спешить.

– Вот именно, – подхватил Бато, – мы могли бы вообще остаться в лагере и посмотреть на эту битву! Но этого хочу лишь я один!

– Ты не насмотрелся в крепости? Тян-Шуна тоже тебе было мало? – напустился на него отец. – Вон, Шима не ноет, чтобы ему представление показали.

– Просто я хочу в Красный город, – пожал плечами Шима и подбадривающе улыбнулся другу, – не нахожу ничего против того, чтобы посмотреть битву, но в столице мне было бы интереснее. И я очень хочу, кроме того, увидеть море.

Лян Се с беспокойством взглянула на Хару:

– А что скажешь ты?

– А что мне сказать, – дёрнулся он, – это не наша война. Мы вдоволь поучаствовали в ней. Кто бы ни одержал победу, на наших планах это не слишком сильно скажется. Если победит император, то оно и к лучшему. Если же мятежники, то нам следует поскорее покинуть это место, чтобы как можно раньше добраться до столицы. Вот по всему и выходит, что нам следует поторопиться.

Лян Се нервно сделала глоток чая, который показался ей горьким. Она попыталась изобразить улыбку, когда Хару обратился к ней:

– Интереснее, что ты собираешься делать дальше? Я так понимаю, что ты остаёшься в лагере? Возвращаешься на службу?

Женщина коротко кивнула.

– Ты не поедешь с нами в Красный город? – удивился Мэргэн. – Ну да, можно было догадаться, раз ты всё новое получила.

Лян Се отставила чашку с недопитым чаем и поднялась.

– Хару, – решилась она, – мне нужно переговорить с тобой. Давай пройдемся. Твои вещи уже всё равно собраны.

Хару в растерянности посмотрел на своих товарищей, зачем-то заглянул в сумку и только потом ответил женщине.

– Да, конечно, давай.

Остальные как-то странно переглянулись между собой, но Лян Се было уже всё равно. Пожалуй, это страшнее, чем идти в бой, однако и там, и тут нужно просто сделать первый шаг, поборов свой страх. Так что она выдавила из себя улыбку, помахала рукой и, опережая Хару, вышла из палатки. Тот, чуть задержавшись, последовал за ней.

Они шли рядом друг с другом по лагерю. Вокруг сновали люди, завершая последние приготовления к грядущему сражению. Лян Се шагала довольно быстро в сторону холмов, окаймлявших луг с восточной его стороны, на склонах которых размещались позиции лучников и стрелков из самострелов. Хару не отставал от неё. Они молчали и между ними неизменно оставалось расстояние в один-два шага. Со стороны можно было подумать, что это идут офицеры, занятые каким-то своим делом.

Так, не проронив ни слова, они достигли склона ближайшего холма и поднялись на него, оставив в стороне и внизу укрепления. Они забрались на самый верх, откуда в ясную погоду, наверное, открывалась довольно приятная глазу картина: широкое поле, раскинувшееся по равнине, окруженное с одной стороны невысокими холмами, с другой, откуда должен был появиться неприятель,– рощицами. Однако сегодня всё скрывалось в густом тумане, и два одиноких человека словно бы оказались в каком-то бело-сером пространстве, в котором стороны света теряли своё значение.

Молчание становилось невыносимым, и первым не выдержал Хару:

– Сколько нам ещё идти? Лян Се, о чём ты хотела поговорить со мной?

Она замедлила шаг, остановилась и обернулась к нему.

– Ты помнишь ту ночь в купальне? – спросила она. – Я поцеловала тебя тогда. Ты ушёл, потом вернулся. У меня тогда сердце замерло: я подумала, что ты передумал. Как я обманулась!

– Да, я помню ту ночь, – кивнул Хару. Тон его был ровным и спокойным.

– И я помню, – подхватила Лян Се, – так всё странно тогда было. Ты сказал мне про свою жену, что она умерла. Прости меня, что напоминаю о ней.

Хару сделал какой-то неопределенный жест, который, вероятно, должен был означать, что всё в порядке, и он готов слушать собеседницу дальше.

– Хару, – продолжила Лян Се, пытаясь перейти в наступление, – ведь ты свободный мужчина и мог бы вновь быть с какой-нибудь женщиной.

Вновь никакого ответа, лишь короткое пожатие плечами.

– Ты ведь понимаешь, что я хочу сказать тебе, Хару? Проклятье, кажется, я люблю тебя, – не выдержала Лян Се и выпалила последнюю фразу, наподдав при этом по кучке прошлогодних листьев. Они были мокрыми и почерневшими, не имевшими ничего общего с красивыми желтыми и красными листьями осени, которые так излюблены поэтами.