О божечки.

— Прости. Я подумала…

Плохо. Опять плохо подумала, прежде чем что-то сделать — это её проклятая привычка. Рей вздыхает.

— Что-то случилось? — Должно быть, он высокий. Просто высоченный. Потому что его голос звучит так, будто доносится с трёхметровой высоты.

— Нет. Почему ты спрашиваешь?

— Потому что ты плачешь. В моей уборной.

В его уборной. Рей возвела бы к потолку глаза, если бы они сейчас не адски горели. Она больше похожа на уборную твоего частного детектива.

— Я не плачу. Ну, может, немного, но… это просто слёзы. Ясно?

Пауза.

— Нет. Неясно.

Рей вздыхает и прислоняется к кафельной стене, принимаясь массировать веки.

— Это всё мои линзы. Срок их годности уже истёк, да и не стоило вообще их носить. Глазам от них совсем паршиво. Я их сняла, но… — Она пожимает плечами, надеясь, что хотя бы стоит лицом к нему. — Нужно время, пока зрение восстановится.

— … что?

Походу этот чувак слегка тугой.

— Ну, срок годности моих контактных линз истёк, но я всё ещё…

— Ты носишь просроченные линзы? — Он словно получил личное оскорбление.

— Ага. Но они совсем чуть-чуть просрочены.

— Что значит «совсем чуть-чуть»?

— Ой, ну не знаю. Несколько лет.

— Что? — Согласные звуки резкие и чёткие. Словно чеканные. Музыка для ушей.

— Думаю, пару. Я не уверена.

— Пару лет?!

— Но всё норм! Срок годности — для слабаков.

Слышится резкий звук — что-то типа фырканья. Возможно, насмешливое — Рей трудно разобрать.

— Если бы срок годности был для слабаков, я бы не нашёл тебя в слезах в углу моей уборной.

Его уборная. Ну конечно.

— Ой, да всё в порядке, — произносит она отмахиваясь. — Жжение обычно проходит через несколько минут.

— Обычно?

— Ага. Потом глазам становится лучше и…

— То есть ты и раньше это делала?

Рей начинает хмуриться.

— Делала что?

— Носила просроченные линзы.

— Конечно. Слушай, линзы, вообще-то, недешёвые.

— Глаза тоже. — В его тоне что-то есть, хотя трудно сказать, что именно, не видя его лица. Рей пытается взглянуть на него, но глаза протестуют и начинают слезиться ещё больше. — Ты учишься на последнем курсе?

— Нет, — возмущённо отвечает она. — В магистратуре.

— А… ну ясно. — Он произносит это с лёгким оттенком снисходительности, словно разницы между последним курсом и магистратурой никакой нет. Наверняка он аспирант и думает, что лучше всех только потому, что у него есть сомнительная привилегия работать восемьдесят часов в неделю взамен дерьмовой медицинской страховки и сказанных невзначай оскорблений от своего научного руководителя. Все они так себя ведут. Однако Рей не собирается таковой становиться, когда — ладно, если — будет учиться в аспирантуре. Мериться письками она не станет и гнобить магистрантов тоже, чтобы повысить чувство собственного превосходства, и уж точно не будет называть уборную лаборатории своей.

Хотя, кто знает. Она просто не может устоять и добавляет:

— Не здесь, конечно же. Вообще-то, я тут на собеседовании. В аспирантский набор следующего года. Биология. — Она попала на собеседование в кампусе одной из самых престижных программ в стране. За это она должна заработать несколько баллов, верно? Боже, глаза всё ещё жжёт. — Ну, а ты? — спрашивает она, прижимая ладони к глазницам.

— Я?

— Сколько ты уже здесь?

— Здесь? — Пауза. — Шесть лет. Плюс-минус.

— Оу. Значит, ты в этом году выпускаешься?

— Я…

Рей улавливает его колебания и сразу же чувствует себя виноватой.

— Постой… извини. Ты не обязан мне ничего говорить. Я знаю, что первое правило аспирантуры: не расспрашивать о диссертации.

Удар сердца. Ещё один.

— Верно.

— Прости. — Боже, как бы ей хотелось его увидеть. Её способность к общению явно хромает на обе ноги, и последнее, в чём она нуждается, — это намёки, что ей пора проваливать. — Я, эм, не имела в виду подослать твоего дядюшку-злодея на День благодарения**. Или ещё что-нибудь.

Он вздыхает и… смеётся. Хоть и тихо.

— Тебе бы и не удалось.

— Ладно, у тебя действительно был плохой дядюшка?

— И кошмарные Дни благодарения.

— Вот поэтому у вас, американцев, всё не так, как у нас в Великобритании. — Она протягивает руку, надеясь, что в его сторону. — Кстати, я Рей. Пишется через «е». Рей Сандерс.

Она начинает сомневаться, а не представилась ли водосточной трубе, когда слышит, как он переминается с ноги на ногу и подходит чуть ближе. Ладонь, которая сжимает её руку, сухая, тёплая и… настолько большая, что она, наверное, могла бы обхватить весь её кулак. Наверняка всё в нём необъятных габаритов: рост, пальцы, голос.

И это… создаёт приятное впечатление.

— Бен.

— Бен. — Милое имя. И он тоже кажется милым. Хоть и слегка самоуверенный. Но, наверное, это связано с тем, где именно они находятся. — Мы не встречались вчера вечером? На приёме?

— Нет.

— Ты не ходил?

— Нет. Не люблю подобные сборища. — Он отпускает её, и Рей понимает, что до этого момента сжимала его руку. Блин.

— А как же бесплатная еда?

— М-м, это не стоит всякой болтовни.

Как же он ошибается! Но Рей не станет ему этого говорить.

— Слушай, если ты вдруг будешь с кем-нибудь общаться из приёмной комиссии, не рассказывай о моём позоре с линзами. Чую, из-за этого я не покажусь им столь звёздным кандидатом.

— Ты так думаешь? — спрашивает он с невозмутимым видом.

Она бы одарила его пристальным взглядом. Если бы могла. Но, видимо, у неё получилось, потому что он снова смеётся — это похоже на раздражающее фырканье, и Рей это понимает, но ей как будто бы нравится, — и спрашивает:

— С кем у тебя было собеседование?

— С доктором Холдо. Она клёвая.

— Она хороший учёный, — говорит он так, будто делает одолжение, что явно перебор для аспиранта шестого года обучения, который, судя по всему, на стадии сбора данных для своей диссертации. Да уж, этот Бен много на себя берёт. Но, наверное, это не так уж и плохо. — Думаешь, тебя возьмут?

Рей пожимает плечами.

— Даже не знаю. — Но во время собеседования они с Холдо нашли общий язык. А результаты теста GRE почти идеальные. У неё есть исследовательский опыт и одна публикация на стадии рассмотрения, а также четыре балла за старший курс и магистратуру. — Думаю, да. Наверное. Я надеюсь.

— Ты будешь записываться, если тебя примут?

Да. Конечно. Надо быть совсем дурой, чтобы этого не сделать. Это же престижная программа — однозначно лучшая кафедра биологии. Но вопрос немного странный. Каждый, с кем Рей разговаривала последние пару дней, вёл себя так, словно это и ежу понятно, что она согласится, если ей предложат место. И вопрос о выборе даже сбивает слегка с толку. Потому что аспирантура — это то, чем она должна заниматься. Все так говорят.

— Наверное. — Она прикусывает губу. Зрение постепенно восстанавливается. По крайней мере слёзы больше не застилают глаза. — А что? Разве ты бы не посоветовал?

Кажется, он колеблется.

— Это как посмотреть. Зачем тебе докторская степень?

— Ну, у меня всегда был острый проницательный ум, и я думаю, что аспирантура — идеальное место для ещё большего развития. Это даст мне профессиональные навыки и…

Он слегка фыркает, и Рей замолкает.

— Что?

— Только давай не по сценарию, который ты нашла в учебнике по подготовке к GRE и продемонстрировала Эмилин Холдо, или ещё кому-то, где ты проходила собеседования. Зачем тебе докторская степень?

— Но это правда, — утверждает она. И, видимо, не столь убедительно. — Я хочу отточить свои исследовательские способности…

— Это потому что ты не знаешь, чем ещё заняться?

— Нет!

— Уверена?

Да. Вроде как.

— Я могла бы выбрать производство, кое-кто из моего выпуска так и сделал, но это совсем другое.

— Да, но ты можешь отточить свои исследовательские способности, а также приобрести профессиональные навыки и на производстве. И с гораздо большей финансовой поддержкой в своём распоряжении.