— Я не готов! — выкрикнул он, ударяя кулаками по матрасу. Малфой почувствовал, как запал покинул его, плечи опустились, и тихая исповедь слетела с губ. — Я просто... хочу, чтобы меня оставили в покое. Я не... не готов с этим справиться.

Выражение лица Андромеды немного смягчилось.

— Я пытаюсь тебе помочь.

— Хочешь помочь? Тогда оставь...

— Нет, Драко, — сказала она твердым голосом. — Но я великодушно предложу тебе компромисс: если ты сегодня спустишься к завтраку, я больше не стану тебе докучать. Начну оставлять еду под дверью, а ты сможешь киснуть в этой комнате, сколько пожелаешь.

— А если я откажусь? — спросил он.

— Тогда я буду вытаскивать тебя из постели не только сегодня, но и каждый день, пока до тебя не дойдет, — предупредила она. — Не думай, что сможешь справиться со мной. На первом этаже есть несколько человек, которые в состоянии мне помочь. Уверена, ты не хочешь лишиться своей палочки, ведь ты только что вернул ее.

— Черт, уже тошнит от людей, которые указывают мне, что делать, — прорычал он, пряча лицо в ладонях. — Держу пари, тебе доставляет удовольствие наблюдать за сыном сестры, что предала тебя, в таком жалком состоянии.

Андромеда тяжело вздохнула.

— Это не правда, но у меня нет времени, чтобы переубеждать тебя, — сказала она, разворачиваясь и направляясь к выходу. — Я подожду тебя за дверью, и если ты не выйдешь через десять минут, тогда будем действовать по-плохому.

Драко услышал, как закрылась дверь, и снова зарычал в ладони, чувствуя горячий гнев, обжигающий глаза, когда мысли вернули его к Гермионе. Он никогда и представить не мог, что будет тосковать по пронзительному взволнованному голосу Грейнджер, но это было так. Он вспоминал свои первые недели в изоляции дортуара: безумие все ближе и ближе подкрадывалось к нему с каждым произнесенным ей словом, с каждым брошенным на нее взглядом; кислый привкус иронии его нынешнего положения почти заставил невесело рассмеяться.

Забавно, то, что однажды заставило его сомневаться в здравости собственного рассудка, теперь оказалось единственным, что ощущалось разумным и неподдельным.

Судьба та еще сука, притом со склонностью пудрить мозги.

По-видимому, так и должна ощущаться разлука с любимым человеком — словно кто-то запустил безжалостной Импедиментой в грудь, а после без каких-либо сожалений растоптал сердце. Он хотел кричать, уткнувшись в подушку, до боли в горле, или бить кулаками о стену, пока не раздерет костяшки; возможно, после этого он бы почувствовал себя немного лучше.

Он должен восстановить контроль.

В мыслях Драко видел Гермиону, говорящую ему принять предложение и прекратить всяческие нападки; она стояла, уперев руки в бедра, и закатывала глаза. Он готов был поспорить на свое сомнительное наследство, что она бы вспомнила день после того, как была вынуждена наложить Обливиэйт на родителей, и повторила бы ему его же слова, произнесенные в душе.

Поверь, бездействие сделает все только хуже.

И что? Будешь весь день сидеть в комнате и хандрить?

Возьми себя в руки! Ты сильнее обстоятельств.

— Драко, — позвала Андромеда из-за двери, выводя его из задумчивости, — у тебя осталось пять минут.

Он съежился от очередного болезненного спазма в желудке, обреченно выдохнул, понимая, что тело ослаблено отсутствием пищи. Малфой встал с кровати, подошел к комоду и рассеянно выбрал пару простых черных брюк и водолазку, оделся.

Направляясь к выходу из комнаты, он уловил свое размытое отражение в оконном стекле и замер. Воспаленными глазами он изучал полное муки лицо; его обычно ухоженные волосы были всклочены. Он выглядел слабым и неустойчивым, словно застрявший в лимбе призрак.

И ему было на это плевать.

— Ты ошибаешься, если думаешь, что я блефую, — предупредила Андромеда, — у тебя осталась одна минута.

Драко схватил палочку, бормоча под нос ругательства, выпрямил спину и, покинув спальню, одарил тетку негодующим взглядом.

— Счастлива?

— Я это не ради себя делаю, — спокойно произнесла она, шагая к лестнице. — Но да, я рада, что ты решил выбраться из кровати, показав хоть немного твердости характера.

— Я делаю это лишь для того, чтобы отвязаться от тебя, — обратил он внимание. — Не забудь, что ты обещала оставить меня в покое, если я спущусь к завтраку.

— Я помню свои слова.

— Тогда давай скорее покончим с этим, — пробормотал он, обгоняя ее и направляясь в предполагаемом направлении к кухне.

— Драко, — сказала Андромеда, нагнав его, — думаю, должна предупредить, что все в курсе твоего присутствия в доме, но я не говорила им ни где ты был все это время, ни с кем. Я решила, что ты сам должен принять решение, как много ты захочешь им рассказать.

Он нахмурился в замешательстве.

— Эти люди меня знают?

— О, да, — кивнула она, — и ты знаешь их.

— Тогда почему бы просто не назвать их имена?

— Отчасти потому, что будет легче их показать, — она пожала плечами, и он заметил, как дернулся уголок ее губ. — А отчасти для моего удовольствия.

Язвительный ответ вертелся на языке, но он промолчал, поскольку они остановились перед дверью, за которой, как предполагалось, находилась кухня. Аппетитный аромат каши и кофе наполняли коридор и вызывали много воспоминаний о неспешной воскресной рутине в дортуаре с Грейнджер, хрусте подгоревших тостов и ухмылке, вызванной ее по-утреннему спутанными волосами. Он прекрасно понимал, что Гермиона не будет той, кто окажется за дверью, Гермиона, утопающая в одной из его безразмерных футболок, с чашкой чая в руке и раскрытой на коленях книгой. Он понятия не имел, кто ожидает его на кухне Андромеды, но это точно не будет Грейнджер с ленивой, всепрощающей улыбкой, и неожиданная волна тревоги затопила его изнутри.

— Погоди, — сказал он, прежде чем Андромеда успела взяться за дверную ручку. — Эти люди, они знают, что я сделал?

Она недоуменно нахмурилась.

— Да, они в курсе того, что случилось с Дамблдором.

— Точно, — пробормотал он, испытывая отвращение к неловкости в голосе. — Тогда они ненавидят меня.

— Нет, — быстро возразила она, словно предугадала его реакцию, — они как я, Драко — запутаны и насторожены, но готовы дать тебе шанс доказать, что ты не тот злобный отпрыск, которым тебя все считают.

Она едва дала ему время, чтобы обдумать свои слова, открыла дверь и подтолкнула его вперед. Драко мгновенно потерял дар речи, как только увидел людей в кухне и попытался осмыслить происходящее. Пять пар глаз, полных сомнения и опаски, смотрели на него, и он даже не пытался скрыть свою озадаченность, беспорядочно переводя внимание от одного знакомого лица к другому.

Андромеда была права — он их знал. Знал хорошо.

Его мозг взрывался от вопросов, когда он посмотрел на Трейси Девис, сидящую на обеденном столе и нервно постукивающую пальцами по коленям. С одной стороны от нее с хмурым выражением на лице стояла Милисента Булстроуд, с другой — Майлз Блетчли, который был полон напряжения, словно готовился к нападению.

Драко перевел озадаченный взгляд на две фигуры, сидевшие за столом: Теодор Нотт, который с показной беспечностью развалился на стуле и скрестил руки на груди, все же не мог скрыть удивления; и наконец, Малфой перевел глаза на Блейза Забини и ощетинился под тяжелым изучающим взглядом бывшего одноклассника. Блейз сидел, упершись подбородком о руку, на лице — выученная маска безразличия. Только годы опыта позволили Драко заметить печать недоверия и печали на его лице.

И вдруг его осенило.

Когда-то он считал этих людей приятелями, некоторых даже друзьями, но больше они не были похожи на тех, кого он помнил. Это было настолько очевидно, поскольку на лице каждого читались сомнение и настороженность, которыми одаривают незнакомца, что ворвался в твое прибежище. Больше не было места уважению и духу товарищества, которые они делили в Хогвартсе.

Они не те, кем были прежде, и он — не один из них.

— Отшлепайте меня и назовите Морганой, — голос Тео, наполненный весельем, разрезал воздух. — Дромеда, мы думали, ты стебешься.