— Ты уезжаешь? — выпалила она.

— Нет, Грейнджер, успокойся. Я не уеду. Мама переезжает на Гернси, и, по-видимому, Грюм сказал, что какое-то время никто не сможет войти в Малфой мэнор. Хотя я и не планировал возвращаться туда после...

— ...всего, что там произошло.

— Вот именно, — кивнул он. — Но это все равно не имеет значения. Сегодня утром я разговаривал с Дромедой, некоторое время я поживу у нее.

Глаза Гермионы расширились.

— Правда?

— Ей понадобится помощь с Тедди, и я не хочу, чтобы она была одна. Конечно, она хорошо со всем справляется, но я посчитал, что ей нужен кто-то рядом, и когда спросил, могу ли остаться, она показалась довольно счастливой.

— Думаю, это отличная идея. Думаю, это... очень благородный поступок.

— Никакого благородства, Грейнджер, просто ответная услуга. Она помогла мне, когда я нуждался в этом, и теперь я ей отплачу.

— Ну, я нахожу это благородным, — настояла она, сжимая его руку. — Так... это все? Ты из-за этого заставил меня волноваться?

— Ты сама себя заставила.

— Ты был крайне серьезен.

— Я серьезный человек, Грейнджер.

— Хм-м, — рассеянно протянула она. — Ну, если это все, что ты хотел, тогда у меня тоже есть кое-какие новости.

Драко заинтересованно поморщился.

— Мне стоит беспокоиться?

— Нисколько. Я разговаривала с Макгонагалл, и она решила, что все семикурсники получат возможность в сентябре вернуться в Хогвартс, чтобы сдать ЖАБА и закончить школу должным образом. Я решила, что обязательно это сделаю.

— Правда? И вернуться может кто угодно?

— Кто угодно.

Драко склонил голову, тщательно обдумывая новую информацию.

— Как считаешь, она позволит вернуться мне?

Гермиона в замешательстве посмотрела на него.

— Я… не думала, что ты захочешь.

— Ну, я облажался на шестом и седьмом курсах. Мне бы пригодилась любая помощь. Как по-твоему, Макгонагалл позволит мне на выходных навещать Андромеду?

— Не вижу причин отказать. Ты уверен, что хочешь вернуться?

— Пожалуй, да. Я совсем не знаю, чем хочу заняться. Всегда предполагалось, что я унаследую от Люциуса семейное дело, но думаю, об этом стоит забыть, — вздохнул он, пожимая плечами. — Или я мог бы получить какую-нибудь профессию, пока решаю, что делать дальше.

Гермиона нежно улыбнулась ему.

— Только посмотри на себя, какой же ты благоразумный.

— Кроме того, все может сложиться довольно неплохо. Ты снова станешь Главной старостой девочек, и я смогу пробираться в твой дортуар, чтобы...

— Драко. Макгонагалл уже предлагала, и я отказалась. В прошлый раз, когда я была Старостой, Хогвартс оказался почти разрушен.

Он усмехнулся, но смех быстро угас. Фестралы и ласточки исчезли вдалеке, и облако поплыло в сторону солнца, накрывая темным одеялом. Они оба подрагивали в тени, близко прижимаясь друг к другу.

— Как твои родители? — спросил Драко. — О них есть какие-нибудь новости?

— С тех пор, как я разговаривала с австралийским Министерством в четверг, никаких новостей, — мрачно ответила Гермиона. — Я просто жду подтверждения дня, когда смогу отправиться в Брисбен и попытаться вернуть им память.

— Волнуешься?

Она посмотрела на нервные движения своих рук.

— Я... я знала о вероятности того, что не смогу все исправить, когда решила применить к ним Обливиэйт, так что... Наверное, нужно просто подождать, и мы узнаем.

Драко мог сказать, что она не хотела говорить об этом. Честно говоря, эта щекотливая тема уже несколько раз поднималась в течение последних дней, и медлительность процесса означала, что ничего нового сказать по этому поводу было нельзя. Когда через два дня после Битвы Гермиона впервые связалась с австралийским Министерством, она плакала и кричала, а затем снова плакала, но с тех пор она очень мало говорила о родителях, и Драко не собирался заставлять ее обсуждать их больше, чем ей хотелось.

Солнце все еще пряталось за густой тучей, и короткий, но резкий порыв ветра заставил Гермиону содрогнуться. Подавив собственную дрожь, Драко сбросил пиджак и накинул ей на плечи, но она попыталась увернуться.

— Нет, я грязная, — сказала она. — И тебе завтра снова нужно его надеть.

— Очищающие чары со всем справятся, — настоял он. — В любом случае, я подумываю надеть завтра другой костюм. Например, ярко-желтый. Думаю, Снейп оценил бы иронию.

Гермиона улыбнулась, натягивая пиджак.

— Что думаешь о похоронах Снейпа?

— Честно говоря, без понятия, — признался он с задумчивым выражением лица. — В смысле, я знал его с детства, но не в таком смысле. Мы не были особенно близки, но он всегда находился рядом. И он был таким странным человеком. Думаю, я нахожу его еще более странным после того, как ты рассказала мне о его жуткой одержимости матерью Поттера.

— Тебе это показалось жутким?

— Немного. Он был одержим женщиной, которая умерла семнадцать лет назад.

— Это была не навязчивая идея, а безответная любовь, — возразила Гермиона. — Опасная и трагически красивая. И я думаю, что делать что-либо во имя любимого — это замечательно, но делать ради того, кто тебя не любит — возможно, самое близкое к совершенству, на которое может надеяться любой человек. Когда Гарри объяснил все, что сделал Снейп, я потеряла дар речи.

— Потому что ты романтик, Грейнджер, — сказал он. — Но да, я на самом деле уважал этого человека и осознаю, что он для меня сделал. Когда ты рассказала мне о его чувствах к матери Поттера, я понял его слова.

— О чем ты?

— Я не говорил? Я видел его, когда пытался найти тебя во время Битвы.

— Ты упомянул, что вы пересеклись сразу после смерти Пэнси, но почти ничего не говорил о его словах. — Заинтригованная, Гермиона склонилась ближе. — Что он тебе сказал?

— Что мне стоит быть благодарным за то, — объяснил он тихим и задумчивым голосом, — что ты тоже меня любишь.

— Я правда тебя люблю, — призналась Гермиона с улыбкой. Наклонившись, она поцеловала Драко в щеку, не обращая внимания на его слегка раздраженное и задумчивое выражение. Похлопав его по ноге, она переместила вес, чтобы подняться с места и сказала:

— Пойдем, нам нужно вернуться и…

— Грейнджер, подожди минутку, — бросился он, хватая ее за руку, чтобы удержать. — Мне нужно кое-что сказать.

Посмотрев с любопытством, Гермиона повернулась лицом к Драко, чувствуя серьезность в его голосе.

— В чем дело?

— Я просто... Мне нужно, чтобы ты поняла, — нерешительно прошептал Драко, глубоко вздохнув. А потом продолжил: — Я никогда не стану человеком, который будет говорить, как мне повезло, что у меня есть ты, даже если и знаю, что это так. Я никогда не стану человеком, который каждый день будет говорить, как ты прекрасна, даже если это так. И я никогда не стану человеком, который каждый день будет говорить, как я люблю тебя, даже если это так. Все действительно так, Грейнджер.

— Я знаю, — ответила она. — Знаю.

— И мне жаль, что я никогда не стану таким человеком...

— Драко, не надо...

— Нет, Грейнджер, дай мне закончить, — перебил он. — Мне жаль, что я не скажу тебе об этом, но я буду показывать, пока ты не велишь мне прекратить, и, возможно, даже тогда я не остановлюсь. Мы неизбежно будем ругаться и кричать друг на друга, говорить глупости, но они ничего не будут значить. Сказанное мною прямо сейчас — совершенно серьезно, и это единственное, что имеет значение. Ты понимаешь?

— Конечно, понимаю, — спокойно ответила Гермиона. — Я знаю, что все будет хорошо, Драко. Даже лучше, чем хорошо. Уверена, что в будущем нас ждет еще больше препятствий и проблем, но худшее уже позади — и мы выжили.

Драко не ответил; он просто наблюдал за ней, но был вынужден прищуриться, когда это упрямое облако, наконец, соскользнуло со своего места, открывая путь солнечным лучам. Свет заглянул в спальню, как старый друг, заливая каждый изгиб и угол ослепительным сиянием, и тепло коснулось их лиц. Купаясь в лучах солнца и чувствуя себя полностью удовлетворенной, Гермиона наклонилась вперед, целуя Драко еще раз — просто быстрый поцелуй, чтобы насладиться почти ностальгическим моментом на их разбитом подоконнике.