И, возможно, она слишком напугала их проявлением своей силы. «Величие вызывает зависть», — подумала она. По крайней мере, в этом будущий Том был прав. Возможно, проблема была в этом.

Она осталась в комнате одна, пока девочки отправились на ужин, и оглядела свой новый дом. Это прекрасная комната, но не укрытие. Ей вряд ли удастся побыть здесь наедине. В комнате было еще восемь кроватей: Софии, Анчи, Клэр и других пяти студенток. Их присутствие до этого момента мало влияло на Гермиону.

Она легла на кровать и уставилась на синий бархатный балдахин. Гермиона ненавидела это — быть пойманной в ловушку и чувствовать себя беззащитной. Вскоре она ушла в библиотеку, а затем вернулась обратно в башню, в спальню, в свою новую постель.

Здесь было трудно спокойно заснуть.

Том и Гермиона отбывали наказание вместе, возможно, по молчаливому согласию преподавателей. Профессор Слизнорт ожидал их в течение первой недели, каждый вторник в девять вечера, и в основном оставлял их без присмотра. Как и Дамблдор, он, казалось, был больше разочарован тем, что их поймали, чем обеспокоен тем фактом, что Том был в ее спальне. В самом деле, Альбус взял за правило оставлять их наедине больше, чем на час. При этом, поручая совершенно простые задания, как чистка нескольких котлов. Символическое наказание только подчеркивало, какой глупой она была.

Но, возможно, неудивительно, что наказание сблизило ее и Тома. Он не извинился и не выразил сожаления, но Том был непривычно нежен с ней в течение нескольких дней. В конце концов, она рассказала ему, зачем ей нужна была та комната.

— Эти темные круги становятся еще мрачнее с каждым днем, Гермиона, — сказал он, проводя большим пальцем по синякам под ее глазами.

Она беспомощно пожала плечами.

— Я не могу там спать. Я боюсь, что закричу и проснусь, и что тогда они подумают обо мне? Как я смогу это объяснить?

Она хотела пойти в Выручай-комнату, но не знала, открывал ли уже эту комнату Том. И что будет, если она ему покажет. Или если он уже знает, то столкновение с ним вызовет еще больше вопросов.

У него не было ответа для нее, но выглядел Том обеспокоенным.

В конечном счете, она привыкла делить с ними комнату, и сон действительно пришел — беспокойный и недолгий, ей никогда там не спалось спокойно.

Сначала их притяжение друг к другу было осторожным, но потом все происходило так быстро, что у нее кружилась голова.

Из-за отсутствия ее комнаты, они нашли тайные и скрытые от глаз места, чтобы проводить время вместе, как и любые другие парочки. Весенние дожди перемещали их встречи в закрытое помещение, а в ограниченном пространстве между ними быстро что-то разгоралось, словно огонь, который был погребен, но постепенно превращался из робкого пламени в горячую печь. Дошло до того, что ночью она просыпалась не от кошмаров, а от неистовой жажды к нему, к прикосновению его губ, отпечатку его пальцев. Просыпалась от желания почувствовать его внутри себя.

Шли недели.

Он победил ее в финальной дуэли, и в итоге получил титул чемпиона школы. Их поединок длился почти два часа, и под конец Том обгорел, дрожал, но выиграл, а ей было все равно. На этот раз он хотел большего. Гермиона подвела его к самому краю — он использовал самые сильные заклинания, которые мог применить в присутствии стольких людей, и она удивилась собственной силе.

Шли недели нежных прикосновений под партой, случайных касаний его руки к ее руке, когда она проходила мимо него в коридорах. Недели совместных занятий в тихих уголках библиотеки, страстных поцелуев в тайных классах, где его тело прижимало ее к стене, губы касались губ, а поцелуи переходили все ниже к шее.

И даже когда она жаждала большего от него, он делал все, от чего она раньше отказывалась. Бросал ей вызов в многочасовых дебатах, соперничая в классе, чтобы узнать, кто кого превзойдет.

Его реакция на то, как она сражалась с ним на глазах у всей школы, избавила Гермиону от оставшихся сомнений в том, во что она ввязывается. Кем бы он ни стал в будущем, сейчас Том таким не был. А она… Она все еще была девушкой, вырванной из своего времени, которая сделает все, чтобы вернуться к прежней жизни и вернуть все то, за что боролась. Этот мир был не тем, за который она проливала кровь, из-за которого голодала и кричала ночами.

Ей предстояли десятилетия ожидания, прежде чем она вернется в мир, который спасла. Десятилетия, чтобы учиться и планировать, и, возможно, убивать. И всему было логичное объяснение, которое позволяет ей сейчас поступать так, как она хочет. Она не причинит ему такой боли, какую уже причинила Маркусу. Тому совершенно не нужны корни, которые она не могла пустить. Не будет никакого брака, никаких крошечных версий самих себя. Никаких темноволосых дьявольских детей с ангельскими лицами, шипящих на змей в саду.

Маркусу, который ушел от Клэр в объятия пятикурсницы с Гриффиндора с каштановыми волосами, зелеными глазами и такой же богатой родословной. «Наказание, — подумала Гермиона, — достаточное для девушки, которая сыграла с ней злую шутку». Девушки, которая теперь спала в двух кроватях от нее. Гермиона оставила его в покое, и ей было неловко из-за личного счастья и того безрассудного поступка, который она совершила.

Они держались сами по себе, особенно после такого неблагоприятного начала публичных отношений. Любопытные глаза всей школы могли лишь наблюдать за тем, как они прогуливаются по двору на перемене, или занимаются вместе в библиотеке, или перешептываются, когда он сидит с ней за одним столом когтевранцев. Обычно вечером по пятницам или субботам — это единственное время, когда студентам разрешалось пересекать границы их факультетов.

Люди пытались истолковать мимолетные улыбки и то, как теплели его глаза, когда встречались с ней через весь кабинет. И это было все, что они могли получить. Идеальный Том Риддл и его идеальные, правильные отношения. Слухи постепенно стихли, осуждающие взгляды поубавились, а вот завистливые — нет. Люди перешли к более интересным предметам для сплетен. Они стали скучными для них.

Эти люди не видели той страсти Тома, как в моменты ярости и страха, или того, как его пальцы впивались в кожу ее спины, скользили по обнаженной части ее запястья под столом. Они не видели воскресных вечеров, когда Гермиона всеми известными заклинаниями защищала дверь класса на шестом этаже. Вечеров, когда он подталкивал ее назад между столами в кабинете профессора Биннса, задирая мантию, и языком, губами, пальцами доводя ее до экстаза. Они не знали, как ей хотелось принять его в себя, ощутить внутри. Какой дикой и распутной он сделал ее, что она едва узнавала сама себя. Что ей больше всего понравился тот день, когда он удерживал ее запястья над головой, прижимая Гермиону к стене. А она говорила ему «да, сделай так еще раз». Как чертовски сильно она хотела от него большего, чем могли дать эти украденные мгновения.

И он … он не был посвящен в ее самые сокровенные мысли. Те мысли, где Гермиона сравнивала то, как она и Рон начинали изучать тела друг друга. Или в тайное отвращение, которое она должна была испытывать к Тому Риддлу, обладая всеми знаниями. Он не знал того самого сокровенного и сильно защищенного: что если она сейчас посмотрит в зеркало Еиналеж, то увидит их вместе, в своем времени, счастливыми, успешными и влюбленными. Она надеялась, что, несмотря ни на что, для Тома потребности в ней будет достаточно, чтобы изменить мир.

Но она не стала зацикливаться только на этом. Было слишком много отвлекающих факторов: ее исследования относительно Авалона, основателей и фейри. Елена Когтевран отсутствовала с самого Рождества. И для девушки, которая хотела, чтобы Гермиона помогла ей двигаться дальше, это было странно. Возможно, она тоже злилась на то, что Гермиону вышвырнули из рая.

И Гермиона все-таки нашла связь, вспомнив разговор друга Сердика в замке. Фейри исчезли, если они вообще когда-либо существовали, как раз в то время, когда Ровена Когтевран заперла двери в Авалон. Опять же, если это было правдой. Искать эту информацию было не просто.