Возможно, именно поэтому она вела себя так глупо, так безрассудно.

— Увидимся внутри, — сказала она Софии. — Счастливого пути, Абраксас.

И затем, обращаясь к Тому, храбро спросила.

— Ты сядешь с нами?

— Мне придется некоторое время патрулировать, но я оставлю свой чемодан у вас, — она заметила, что ему понравился ее вопрос.

— О, так ты староста? — спросил Карадок с тоном полным отчаяния, достойным шуток Фреда и Джорджа Уизли. — А мне уж показалось, что с тобой все в порядке.

Это несколько смутило Тома, который вежливо улыбнулся в ответ — он не привык, чтобы его дразнили.

И когда Карадок ушел, пообещав навестить ее, Том уже пропал. В отличие от ее кузена — который преподнес чудесный сюрприз — Гермионе Том показался грубоватым. Интересно, поздоровался бы он с ней, если бы она его не позвала?

— В чем это он так запутался? — спросила София, озвучивая мысли Гермионы.

— Я не совсем уверена, — задумчиво пробормотала она, удивляясь способности девушки улавливать суть, но зная ее достаточно хорошо, это не удивляло Гермиону. К тому же, она знала Драко, который был в состоянии точно определить, что нужно сказать, чтобы поддеть кого-то. Это была обратная сторона медали.

— Мужчины, — заметила София, — довольно глупы, когда речь идет о том, чтобы иметь то, что они хотят. А твой — еще… скажем так, сложнее, чем большинство из них.

— Он что-то с чем-то, — согласилась Гермиона.

«Ты в моих венах», — написал он ей после всего. И ничего больше. Любовное письмо от Темного Лорда. Она тяжело вздохнула.

— Хочешь совет?

— Вряд ли я смогу остановить тебя.

София довольно улыбнулась.

— Он никогда ни с кем не встречался, Гермиона. Никогда не проявлял ни малейшего интереса. Я думаю, ты не входила в его планы. И как бы вы ни справлялись с этим, я бы рекомендовала тебе делать все помедленнее. Это трудно, когда ты заставляешь кого-то полностью пересмотреть свои приоритеты. И называй меня приставучей, если я ошибаюсь, но именно это делаешь ты с этим парнем. Потряси его до глубины души.

В целом это был не самый худший совет, который ей когда-либо давали.

Возвращение в Хогвартс было нежелательной переменой после тихого мира в замке Дирборн. Гермиона скучала по добродушной магии дома, по тихому пространству для чтения, по тонкой мелодии воды, бьющейся о камни за стенами замка. Она скучала по Альхабору. И скучала по Сердику.

Хогвартс в сравнении — и, возможно, впервые для нее — казался рутиной. Июль и обещанная им свобода были еще так далеко. И все же, когда она встречалась взглядом с темными глазами Тома, это никогда не было скучным. Она знала, что ведет себя на редкость глупо. Но, по крайней мере, с ним она могла причинить боль только себе. Они почти не разговаривали после тех безумных поцелуев. Кажется, будто прошел год с момента, как звезды обожгли ее кожу с расстояния в миллион, пока настоящий фейерверк взрывался в небе.

Потом он молча обнимал ее на танцполе. И те прикосновения, взгляды, кожа говорили сами за себя. Кто-то подходил, будто хотел вмешаться, но Том бросал в них такой взгляд, что те уходили прочь. А Гермиона была слишком поглощена им, чтобы что-то заметить.

Она с трудом сдерживала радость, которая все еще переполняла ее, заглушая осторожность, отвращение и ненависть. Гермиона не верила, что такое на самом деле существует — поцелуи как из тех романов, которые она находила раздражающими, или из фильмов, которые она выключала на середине.

Взрывной. Опасный.

Ты в моих венах.

Но теперь, вернувшись в реальность, она столкнулась с тем, кем он был и за что боролся. Это было так легко забыть, даже в поезде, в этом ограниченном пространстве между внешним миром и этим местом. Не известно, что будет в Хогвартсе… В месте, где он в конце концов умрет, довольно холодно вспомнила она.

Семикурсники Когтеврана сидели на тех же местах, как и всегда, но поменялось всё так, словно кто-то прибрал со стола и вернул всё неправильно. Гектор и компания были как стена между Гермионой, Маркусом и Клэр. Настроение было напряженным, хоть и слишком громкая болтовня в середине их группы пыталась это скрыть.

Но на другом конце зала Том все еще смотрел на нее, сурово, гордо и озадаченно. Он смотрел так, как никто никогда не смотрел на нее. И, несмотря на все, что она знала о нем, этот взгляд заставлял ее светиться, а внутренности шипеть, будто открытое шампанское.

София толкнула ее в бок.

— Не очень-то незаметно, дорогая, — пробормотала она. Гермиона смущенно заставила себя вернуть внимание к столу.

— Я сошла с ума? — спросила она подругу.

София только ласково улыбнулась и протянула ей жареную картошку.

Как далеко она продвинулась менее чем за полгода. Как она здесь изменилась!

Дальше за столом она встретилась с холодным взглядом Клэр. На самом деле это было так глупо, но она невзлюбила девушку — не в последнюю очередь потому, что, несмотря ни на что, она липла к Маркусу, как банный лист. Гермиона же думала, что если бы мужчина обращался с ней так же, как он с Клэр, то у нее было бы гораздо больше гордости. К тому же, нелепо было обвинять ее в том, что он отказал ей в начале прошлого года.

— Скоро ты разберешься с этим, — пробормотала София, лукаво глядя в ту сторону дальше симпатичной блондинки, сидевшей за ним.

— Я не верю в то, что нужно бить лежачего, — возразила Гермиона. — Разве я недостаточно сделала?

— Посмотрим.

Дни шли за днями, а Том все никак не мог прийти в себя. Дело было не столько в том, что он игнорировал ее, сколько в том, что он стал вдруг необъяснимо занят и никогда не бывал рядом. Его приспешники уже не так незаметно прятались в библиотеке или следовали в десяти шагах позади нее по коридорам. Он что-то высматривал. И это было неприятно. И все же. И все же, если бы он подошел преисполненный ожиданием, то возможно, она сразу бы убежала, какими бы ослепительными ни были его поцелуи.

С другой стороны, эта неожиданная сдержанность завораживала. Том занимал ее мысли, пока она ломала голову над тем, что именно было не так. Это не было отсутствием интереса — по крайней мере, это было очевидно по горячим глазам и по тому, как однажды на Рунах его рука провела по ее бедру, или по его постоянному пристальному взгляду.

И вот, она недоумевала. Возможно, это страх. Или, как и у обычного человека (а для него это было неожиданно), это была тонкая грань между тревогой и страхом — как страх отказа и осознание собственной неопытности. Может быть, она подпортила его большие, злобные амбиции. Возможно, он никогда не подозревал, что будет искренне интересоваться другим человеком.

Что бы это ни было, оно становилось утомительным.

И она с головой ушла в учебу. Может быть, еще три месяца назад она столкнулась бы с ним лицом к лицу, затащила бы в какой-нибудь класс, и спросила бы, что случилось. Но это было тогда. Это была тактика для другой жизни. На этот раз та ее скрытая сторона, которая любила эту игру и любила одерживать верх, предугадывать и планировать, и та сторона, которая в двенадцать лет изготовила Оборотное — сделала шаг назад. Потому что она знала, что, в конце концов, он сломается. Он сам придет к ней.

И поэтому она ждала.

А пока Гермиона ждала, дел было предостаточно. О, не школьных. Они были самым меньшим, что ее интересовало. А более интересным проектом были слухи об Авалоне и яблоках, которые крутились в ее голове все Рождество, и поэтому она читала еще больше. Одним из таких произведений стало письмо Олливандера, которое она перечитывала, пока не выучила наизусть.

Кандида Когтевран, чья дочь часто посещала комнату Гермионы. Кандида Когтевран, дочь которой Гермиона, по-видимому, вернула из какого-то невидимого состояния.

Дочь, которая попала в Хогвартс, став призраком, и которая никогда не появлялась, чтобы поговорить, когда тебе это надо. Дочь, которую с замком связывала кровь основателей.

Что-то в этом беспокоило Гермиону, как что-то нелогичное обычно раздражало и беспокоило Гарри. Какая-то интуиция подсказывала, что это имеет значение. Что ей рассказали это не просто так. И действительно, она знала о мече, чаше и диадеме. Эти вещи сейчас не представляли особого интереса или тайны. Не считая их роли в прошлом-будущем, о чем она старалась не думать.