Генри оставался, пока дверь снова не открылась, заставив его поднять глаза и ахнуть. Он вскочил на ноги.

— Я … Я должен вернуться к своим друзьям. Увидимся позже, Гермиона. Желаю тебе чудесного Рождества.

Конечно, это был Том Риддл. А присутствие старосты автоматически наводило ужас на первокурсников.

— И тебе тоже, Генри. Пришли мне письмо, если ты все еще не разберешься с Трансфигурацией. Я подумаю, чем смогу помочь.

— О, спасибо. Я напишу, — ответил он, и с пылающими щеками выскочил из купе, нырнув под руку довольно забавно выглядевшего Риддла.

— Твой друг? — сказал Том, опускаясь на сиденье напротив.

— Вообще-то да, — отрезала она.

Он невинно поднял руки.

— Я должен сказать тебе, что он один из пуффендуйцев, так что, вероятно, не стоит твоего времени.

Она пристально посмотрела на него, и он улыбнулся в ответ.

— Не с соседями по факультету? — спросил он, указывая на пустое место, и она подняла бровь.

— Ясно, что нет.

— Я имел в виду, — сердито сказал он, — почему ты не со своими друзьями?

— Я могла бы задать тебе тот же вопрос.

— Гермиона, — теперь в его голосе звучало раздражение, — ты знаешь, о чем я спрашиваю.

Она сдалась. Так было легче, и она устала.

— Я порвала с Маркусом, — объяснила она, решительно не глядя на парня напротив. — Мне показалось вежливым не навязывать сейчас им мое присутствие.

Он ничего не ответил, только испустил вздох, который мог означать что угодно. Но поскольку она специально не смотрела на него, то не могла увидеть ту вспышку эмоций, которую она уже научилась замечать.

— Ты выглядишь усталой, — сказал он, наконец.

— Мило.

— Почему сегодня утром с тобой так трудно? Хочешь антипохмельного зелья?

На самом деле, да, именно этого она и хотела. А еще она умирала с голоду. После разговора с Маркусом завтрак показался ей на редкость неаппетитным.

Но она не хотела помощи от него!

— Я в порядке, спасибо, Том.

Он закатил глаза, и она заметила, какой он уставший. В его темных глазах горело что-то, чего она никогда раньше не видела. Что-то неосторожное и великолепное, и когда он пробормотал что-то об упрямых ведьмах, вытащил из кармана полупустую бутылку и предложил ей, она приняла ее.

Ее внутренний голос Гарри кричал ей, чтобы она не была такой сумасшедшей. «Тебя здесь нет», — твердо сказала она и выпила.

Она почти сразу почувствовала себя лучше.

— Чертов огневиски, — сказала она. — Спасибо.

Благодарить его было трудно. Эти слова казались ей горьким предательством, но потом он улыбнулся, и в этом было что-то настолько искреннее, что она не смогла не улыбнуться в ответ.

— Что читаешь? — спросила она, цепляясь за безопасную тему. С собой у него была только маленькая книжечка. Она выглядела странно знакомой и все же, определенно, не была волшебной. К ее удивлению, он покраснел.

— А, помнишь, как ты заснула, когда мы присматривали за нашим Оборотным зельем?

— Да…

Отчетливо. Она была в ужасе.

Как далеко они продвинулись с тех пор, подумала Гермиона. Каким бы ни был этот парень, она подозревала, что засыпая перед ним сейчас, почувствует только неловкость. Это было неприятное осознание, но она отмахнулась. Ее слишком интересовало, почему он впервые за долгое время выглядел смущенным.

— Что ж, я видел, как ты вытаскиваешь вещи из своей сумки в библиотеке, и я был в шоке. Мне стало… любопытно. И ты была мне интересна, как ты прекрасно знаешь, — добавил он, как будто все уже звучало не совсем жутко.

Не то чтобы на этот раз это прозвучало жутко. Не так, как в тот момент, когда он затащил ее в пустой класс и сказал, что предупредил слизеринцев, потому что находил ее интересной.

— Ну, как бы то ни было, я заглянул в твою сумку, кстати, очень хорошие чары незримого расширения. Говорят, с кожей работать труднее. И я сделал копию твоей книги.

— Да, люди обычно добавляют укрепляющее заклинание, но это делает предмет хрупким, ты должен… подожди, что? Какой книги?

— Потерянный рай, — пробормотал он.

— Мою магловскую книгу? Ты читаешь одну из моих магловских книг? — спросила она ошеломленно.

— Очевидно, — отрезал он, а она пожалела о своей вспышке. Она и забыла, насколько он мог защищаться.

— Я не это имела в виду. Я просто удивилась. У тебя, кажется, так мало… времени на них. Как и у большинства волшебников.

— У большинства волшебников не так много причин ненавидеть их, как у меня. Видела бы ты, что они сделали с Лондоном. Но, похоже, не все из них совершенно безнадежны.

— И что ты думаешь? — она была очарована. Том Риддл, читающий магловские стихи о Боге, Адаме, Еве и… Сатане. Неудивительно, что он вцепился в нее, как в спасательный круг.

— Я думаю, что это был действительно жестокий бог, который запрещал бы кому-то искать знания. Это… ловушка, причем бессовестная. Небеса для тебя слишком высоки, чтобы знать, что там происходит. Будь скромно мудр; думай только о том, что касается тебя и твоего существа; не мечтай о других мирах, о том, какие там существа и так далее. Невыносимо.

Она проделала героическое усилие, чтобы не впечатляться его способностью отматывать и запоминать куски текста.

— Я… думала точно так же, — сказала она, нахмурившись. — Это бессовестно. Казалось, что мы должны были не любить Бога. Но все, что я читала или слышала о Милтоне, указывало на то, что он был очень набожным человеком.

— Сатана… любит Еву? — спросил он, и в его голосе было что-то такое, чего она не могла понять.

— Любит ли? Не думаю. Он… завидует ей. Но … не в том смысле, что ревнует, а в том, что зависть и симпатия очень связаны, не так ли? Поэтому он чувствует эту связь с Адамом и Евой, с их невинностью и добротой. Я имею в виду, что мы, очевидно, настроены на него как на структурного героя. И мы чувствуем к нему огромную симпатию, но он просто… он не дотягивает. И, к тому же, слишком горд, чтобы раскаяться и вернуться к добру.

Она задавалась вопросом, какой резонанс могут иметь такие слова для его собственного будущего: «О, тогда, наконец, смилуйся: неужели не осталось места для покаяния, не осталось места для прощения? Не осталось никого, кроме покорности; и это слово презрение запрещает мне и моему страху позора среди духов внизу, которых я соблазнил».

— Типичное предупреждение против амбиций, — сердито сказал Том. — И кое-что еще… Я не думаю, что все, что говорит Сатана, так плохо, как «Он только для Бога, а Она для Бога в нем».

Он никогда не должен был выглядеть таким привлекательным, подумала она. Или удивлять ее еще больше. Он не должен был быть таким. Он должен был мучить первокурсников, контролировать миньонов и плести заговоры, а не сидеть и обсуждать, какой ужасной может быть антифеминистская магловская религиозная доктрина, в особенности, что она интерпретируется в поэзии.

— Я… Это я тоже ненавидела. Но, и я не эксперт. Я имею в виду, разве это не то, во что тогда верили маглы?

— Да, все это есть в Библии, — задумчиво сказал он. — Хотя я как-то указал на это сестре в приюте во время изучения Библии. Она была… недовольна.

— Ты изучал Библию? — спросила она с любопытством. Еще одна неожиданная грань его характера.

— Два раза в день, а затем в Церкви и Воскресной школе. В приюте были монахини, которые делали то, что они называли божьей работой, но нам так не казалось. Они считали меня маленькой мерзостью.

Его лицо потемнело от ненависти, и она задалась вопросом, что они делали с мальчиком, обладающим магией. Ее собственные, в основном добрые, учителя изо всех сил пытались примирить странные инциденты с чрезвычайно хорошо воспитанным и прилежным ребенком. Тем не менее, они никогда не наказывали ее за это, как и ее родители. Не физически. Конечно, ее отчитали, как и любого ребенка в магловском мире, владеющего магией. Она задумалась, как бы ее стихийные выбросы магии отреагировали на настоящее наказание, совершенное взрослым. Заставило бы девочку, пытающуюся украсть ее обед, обжечь пальцы. Или заставило бы зубы Камиллы Арнольд вырасти такими же, как у нее, когда ей уже надоела жестокость девочки.