И все же об этом лучше не думать, а что сделано, то сделано.

Наконец действие зелья прошло, и Элджи Лонгботтом снова стал самим собой, морщась от боли. Она прибралась в комнате, пока они разговаривали (ни один из мальчиков не помог ей, как обычно), так что она была готова вернуться к своему прежнему существованию.

— Ну вот и все, — сказала она.

— Спасибо за все. Увидимся за обедом! — и Лонгботтом ушел. Она повернулась к Риддлу, который все это время молчал.

— Увидимся позже, Риддл. Я пойду.

— Задержишься на минутку? — спросил он, но прозвучало это скорее как приказ. Его лицо ничего не выражало. Будто закрыто ставнями. Так похоже на него.

Она промолчала и задумалась. Он одержим твоими секретами. Это плохая идея. — Извини, мне нужно встретиться с Маркусом за обедом. Я уже опаздываю.

— Почему ты меня боишься? — спросил он, когда она подошла к двери и замерла.

— О чем ты говоришь? — спросила она, стоя к нему спиной.

— Когда мы впервые встретились, ты боялась меня. На прошлой неделе я затащил тебя в класс, и ты не удивилась, а испугалась. Почему? Я не сделал ничего, что могло бы внушить тебе страх.

Он говорил скорее неловко, чем коварно, но это не означало, что он чувствовал себя неловко. Обдумав ответ, она обернулась.

— Я тебя не боюсь. Я просто не верю в твою игру идеального старосты, вот и все. Ты заставил меня подпрыгнуть в поезде, потому что я не привыкла к людям! Я росла одна замке в компании отца и эльфа. Не могу поверить, что ты запомнил этот момент.

— Ну, а я не верю в твою сказку, так что же нам теперь делать?

— По обоюдному согласию оставить друг друга в покое? Ты мне не нравишься, я не нравлюсь тебе. Так, давай просто двигаться дальше.

Но ведь Дамблдор хотел совсем не этого, не так ли? Гермиона разрывалась между желанием убежать от этого одинокого темноглазого парня, который излучал неправильность, и между попыткой показать ему, что в жизни есть нечто большее, чем сила. Она не могла исправить его — не хотела — так что все усилия были напрасны, и все же вдруг ей очень сильно захотелось этого.

— Мне нравится разговаривать с тобой, — сказал он спустя некоторое время. — Я хотел бы продолжить это. С тобой очень интересно обсуждать вопросы по учебе, — его голос звучал резко и почти невыразительно, но было в нем что-то: напряженное выражение лица, которое заставило пробежаться мурашкам по ее спине. Он говорил так… будто нуждался в этом. И боже правый, это была самая неприятная и неправильная мысль, которая когда-либо приходила ей в голову.

Ты мне нравишься, Гермиона, и я позволю тебе хранить свои секреты, но ты дура, если думаешь, что Том не одержим ими и тобой… Неужели София была права?

— Не думаю, что это хорошая идея, Риддл. Слушай, мне надо идти. Извини, — ее сердце бешено стучало. Ей вообще не следовало впускать его, как бы ни было весело с ним общаться, и как бы ни было тяжело потерять единственного человека ее возраста, который когда-либо бросал ей интеллектуальный вызов.

— Я не согласен с этим. В тебе есть что-то такое, что интригует меня, Дирборн, и я собираюсь выяснить, что именно.

А потом он оттолкнул ее и ушел, шагая по коридору, даже не оглянувшись. В его ледяном голосе слышалась ярость. Гермиона задумалась, действительно ли она должна бояться его в этой жизни, как Гермиона Дирборн. Неужели она всегда будет мишенью для Волдеморта? И если это так, то почему он до сих пор не напал на нее? Была ли близость к Дамблдору гарантией ее безопасности? И почему он был таким неоднозначным? Что-то интригующее. Что за чертовщина?

***

Том был в отвратительном настроении. Разговор прошел не так, как планировалось. Он хотел начать вытягивать из нее секреты, но не смог, хотя всегда умело использовал свое обаяние. Она что-то сделала с ним, заставила вести себя по-идиотски. Она заставляла его чувствовать себя неуклюжим сиротой. Образ, который он с таким трудом оставил позади.

И он не совсем понимал почему, но в Гермионе Дирборн было что-то такое, что так смущало его, и так злило, что он швырял проклятия в стену. Это выглядело жалко, и вот он уже в Тайной комнате, один, выпускает пар. Было рискованно приходить сюда после неудачного эксперимента на пятом курсе, но сегодня он не смог устоять. Эта комната всегда успокаивала его, напоминая, что он особенный — как символ власти, которую он унаследовал. Власть, которую он хотел превзойти.

Он пытал всех ее маленьких друзей и даже пытался читать их мысли, но они не знали о ней ничего полезного. Он должен был быть осторожным, когда накладывал Обливиэйт, чтобы они не заметили, как потеряли время. В некотором смысле, он даже гордился своей работой. Никто его не заподозрил, даже эта потаскушка Анча, которой он помог подняться после того, как она упала и разбила голову. Она просто поблагодарила его и ушла. Остальные даже не помнили о его присутствии поблизости. Все сработало великолепно, за исключением того, что они ничего не знали.

И все они были так удивительно глупы — абсолютно все. Они совершенно ей не интересовались и не видели ничего странного в ее поведении.

Он попытался представить себе, каково это — жить в их маленьких головах. Это должно быть очень скучно. Они бродили вокруг, как безмозглые муравьи, не замечая и половины происходящего, принимая все, что им давали или говорили. Они никогда не пытались раздвинуть границы, никогда не пытались думать, видеть или говорить что-то новое. Они рождались с необычайным даром магии и не делали с ним ничего особенного, просто бродили по жизни, интересуясь незначительными вещами, такими как их жалкая любовь, никогда по-настоящему не задумываясь и ничего не видя.

Кроме нее. Эта, Салазар, проклятая девчонка с ее острым умом и безупречной работой заклинателя не боялась бросить вызов. Большую часть своего времени. Она была другой, и он не знал почему. Она была обворожительной и все же притворялась обычной. Бегая за этим полным придурком…

Он взорвал колонну и почувствовал облегчение, когда она рухнула, только чтобы вновь восстановить ее по щелчку палочки. Он был особенным. Он был намного могущественнее всех в замке, за исключением, может быть, этого дурака Дамблдора.

Какое это имеет значение, если девочка Дирборн не имеет для него смысла?

Она была совершенно… Слишком много всего, что его расстраивало. Она не была муравьем. Он не знал, кто она такая. Он взорвал целый ряд колонн и был в восторге от божественной силы, которую имел, чтобы уничтожать и восстанавливать все в считанные мгновения.

— Мой лорд?

— Эйвери. Ты опоздал.

Парень упал на колени, склонив голову в знак покорности, принимая обрушившееся на него проклятие. Эйвери был скучным, очень-очень скучным, но, по крайней мере, то, как его крики эхом разносились по комнате, разбавляло скуку. «Это было бы, — подумал Том, — акустически замечательное место для пыток. Интересно, как звучит голос Гермионы Дирборн, когда она кричит?» Он хотел бы рискнуть и выяснить это. Конечно, даже она рассказала бы все под пыткой — в конце концов, все так делают. Но она была слишком близка к Дамблдору, а он был уверен, что старик хороший легилимент. Возможно, более искусный, чем он сам. Как бы ему ни было противно признавать это. Хотя он должен был поблагодарить Дамблдора за открытие того, что это вообще возможно. Его дурацкий трюк с вещами, спрятанными в шкафу много лет назад, заставил его задуматься. Том понял, что этот человек, вероятнее всего, прочел его мысли. Ненависть к Дамблдору усилила Круциатус, и крики Эйвери зазвучали еще громче.

Он снял проклятие, чувствуя себя немного лучше.

— Что ты готов мне сообщить?

— Мой лорд. Вечеринка в честь Хэллоуина, как вы и просили…

***

Обед с Маркусом прошел в более приятной обстановке, чем ожидала Гермиона. Он написал ей на пергаменте, когда она была на Нумерологии: «Я вел себя как придурок. Я встречу тебя возле лестницы после урока Зелий, чтобы пойти на обед?».

Его сообщение вызвало улыбку на ее лице, что было удивительным.