Дай мне знать, что ты думаешь о статье, только не исправляй мою грамматику. Не знаю, откуда ты все это взяла.

С большой любовью, Сердик

***

Что за чертовщина? Даже намекнул, что ты могла встретить молодого человека? Ради всего святого. Она встала из-за стола, кипя от злости, и вышла из зала, не обращая внимания на две пары глаз, карих и очень темных, что невозможно было понять истинный цвет.

— Альбус, можно тебя на пару слов? — спросила она, положив руку на его дверь.

— Гермиона, какой приятный сюрприз. Заходи.

— Сегодня я получила интересное письмо от Сердика, в котором он упоминал, что вы намекали на то, что у меня может быть молодой человек, — теперь, когда она была здесь, то почувствовала себя очень глупо, но… — Мне просто интересно, кого вы имели в виду, потому что у меня нет ни малейшего понятия.

Он подмигнул ей.

— Я просто предположил, что ты захватила все внимание не у одного из наших семикурсников…

— Ничего подобного я не делала!

— Гермиона, прости, если я обидел тебя, но я не вижу ничего плохого. Это что, особо щекотливая тема?

Да, потому что все обвиняют меня в том, что я влюбилась в парня, который однажды попытается убить меня и всех, кого я люблю, и я не совсем уверена, как справиться с этой ситуацией.

— Нет, мне очень жаль. Я слишком остро реагирую. Просто… немного запуталась в том, как справиться с аспектом романтики, если это произойдет.

— Могу я быть с тобой откровенным, Гермиона?

— Да, я думаю… конечно.

— Я не думаю, что у нас есть хоть малейший шанс найти способ… эм… вернуть тебя. Ничто в моих исследованиях до сих пор не намекнуло на такую возможность. У нас есть 50 лет, чтобы найти что-то другое, но время не будет замедляться, поскольку оно только приближает нас, и при этом уводит все дальше от того места, где ты хочешь быть. Живи здесь так, как это возможно. Как я уже говорил во вторник — есть много людей, которые хотят быть твоими друзьями. И один из таких людей, даже выиграет от такой подруги, как ты. Я не думаю, что у него когда-либо был настоящий друг.

— Ты говоришь о Томе Риддле? — с недоверием спросила она.

— Несомненно. Боюсь, у Тома непростые времена, и он очень трудный мальчик… но в его общении с вами я вижу искру надежды. Просто… если бы с кем-то из моих учеников случилось что-то подозрительное или странное, ты бы рассказала мне, не так ли?

Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

Дамблдор хотел, чтобы она подружилась с Риддлом.

И еще Дамблдор хотел, чтобы она шпионила за ним.

Риддл, Риддл, Риддл. Неужели она никогда не освободится от этого имени? Разве недостаточно того, что он мучил ее и друзей в течение семи лет? Он был в ее снах и мыслях каждый раз, когда она месяцами носила этот дурацкий медальон. И здесь он тоже занимал большую часть ее мыслей и снов, мелькая между реальным Томом и Волдемортом. Смеясь, когда он мучил ее за ее секреты, шепча темные и чувственные слова на ухо.

— Конечно, сказала бы, профессор. Если только это не было чем-то, о чем знаю я, но вы до сих пор не знаете. В таком случае я не смогу упомянуть это сейчас или даже намекнуть, верно?

Для нее это был явный намек, но он только улыбнулся и кивнул.

Я не верю, что у него когда-либо был настоящий друг.

Это раздирало душу, и ее предательски сострадательное сердце было против рационального ума. Оно говорило ей, что она могла бы сделать или же не сделать. Например, создать время, которое бы изменило его прошлые действия, и ничего плохого вовсе бы не произошло. Но все это не имело никакого смысла, потому что он все еще оставался психопатом-убийцей — уже им стал.

Уже стал.

Комментарий к Заметная

После прошлой главы автор подметила, что она не хотела бы, чтобы вы подумали о том, что Гермиона оправдывает Риддла. Гермиона умеет сострадать и размышлять, подмечать изменения. Но никогда не говорила, что перестала ненавидеть Волдеморта.

Небольшой арт с просторов интернета с Томом: https://ibb.co/K62Rcmc

========== Наполеон против Гитлера ==========

И, кроме того, не обманывайте себя, Дориан: жизнью управляют не наша воля и стремления. Жизнь наша зависит от наших нервных волокон, от особенностей нашего организма, от медленно развивающихся клеток, где таятся мысли, где родятся мечты и страсти. Вы, допустим, воображаете себя человеком сильным и думаете, что вам ничто не угрожает. А между тем, случайное освещение предметов в комнате, тон утреннего неба, запах, когда-то любимый вами и навеявший смутные воспоминания, строка забытого стихотворения, которое снова встретилось вам в книге, музыкальная фраза из пьесы, которую вы давно уже не играли, – вот от каких мелочей зависит течение нашей жизни.

Оскар Уайльд «Портрет Дориана Грея»

Гермиона никогда бы не призналась в этом, но она приняла критику Ксенофилиуса Лавгуда близко к сердцу, чего никогда не показывала:

«Насколько я понимаю, вы не лишены интеллекта, но крайне ограничены. Ограниченная. И закрытая.»

Она никогда не забудет этих слов.

Его правоту доказало ее отношение к легенде о Дарах смерти — как предсказуемо Дамблдор полагался на нее — и с тех пор она пыталась держать свой разум более открытым, принимать альтернативные взгляды, учиться не только для того, чтобы доказать, что она умна, но и ради подлинного обучения.

Естественно, она не ожидала, что это пригодится ей для путешествий во времени или для спора с будущим Темным лордом. И это позволило ей спокойно принять, что ее отправили на 55 лет назад, вместо того, чтобы доказывать невозможность такого явления.

Впрочем, именно по этой причине она вообще смогла отправиться назад в прошлое. Магия зависела от веры, и если бы она не верила, то возможно ничего бы не сработало. К счастью для Гермионы, она уже извлекла этот урок, так что была в состоянии справиться.

Однако причиной, из-за которой ее считали «ограниченной», была ее способность разделять и рационализировать, что действительно сослужило ей хорошую службу в прошлом.

Именно поэтому она сидела и вела беседу с Томом Риддлом. Она устала и была сбита с толку — не было никаких других оправданий ее действиям, так что она даже не пыталась их найти.

Иногда было легче просто не думать.

Они еще долго сидели у котла после того, как закончились Зелья. Пора было идти на обед, но никто из них так и не сдвинулся с места.

— Что ты собираешься делать, когда окончишь Хогвартс? — спросил он.

— Изменять мир, конечно, — ответила она, и он удивленно рассмеялся.

— Амбициозно.

— Не совсем. Что насчет тебя? Мне сказали, что ты самый блестящий ученик, оканчивающий Хогвартс в этом столетии. О, не притворяйся смущенным, это тебе не идет — так что ты можешь делать все, что угодно… но ты никогда по-настоящему не обсуждаешь текущие дела, поэтому я не могу представить, что ты интересуешься политикой. Во всяком случае, ты, конечно, не хочешь присоединиться к Министерству, потому что, вероятно, видишь его как место для фарса, коррумпированное до мозга костей учреждение, полное бумажной работы. Не говоря уже о том, что ты ненавидишь быть на побегушках. Я думаю, что ты был бы замечательным ученым, но здесь нет университетов. И я не представляю, чтобы ты на кого-то работал. Так что же тогда?

По правде говоря, ей было любопытно, как он вел себя за тридцать лет до того, как пришел к власти. Любопытно, как он построил здесь свою маленькую базу, чтобы затем исчезнуть так надолго и вернуться совершенно другим. Любопытно, насколько рано проявились его безумие и жажда власти.

— Я хочу преподавать, — просто ответил он.

Ответ был предсказуем, но она удивилась, что он ей не солгал.

— Что ж, это очень достойно. Тебе не кажется, что ты сыт по горло глупостью большинства людей?

— Да, но я был бы в состоянии найти тех, кто еще не такой.

— Ты мог бы объединиться с профессором Слизнортом и устраивать совместные вечеринки для своих любимчиков, — съязвила она.