***

Дорогой Абраксас, 20 октября 1946 года

Я не могу представить, чтобы ты, при всем своем тщеславии, позволил хмуриться настолько, чтобы испортить этот породистый лоб, но мне приятно осознавать, что это все-таки возможно.

Если говорить о серьезных вещах, которые ты описываешь, то они действительно звучат тревожно и выбивают из колеи. Я понимаю, что многие люди чувствуют себя обделенными силой и тайнами древних волшебных семей, особенно новички в Волшебном мире, и, возможно, у них есть веские на то причины, если мы обратим внимание на то, с чем нам посчастливилось вырасти и чего мы ожидали. Но сводить всех к нулю, потому что они не могут начать с десяти, также явно несправедливо. Должен быть более мягкий путь реформ. Я прошу тебя не реагировать так остро, проклиная все, что они предлагают, а найти какой-то компромисс. Крайность опасна для обеих сторон.

Может быть, лоббирование важности семейной магии и согласие делиться ею будет эффективным противодействием? Мне кажется, что вместо того, чтобы оставить наших детей без наследства, мы могли бы поделиться им с теми, у кого его нет. Я была бы не прочь, если бы мой отец согласился на то, чтобы просмотреть архивы Дирборнов и опубликовать некоторые из наших знаний и исследований, и, возможно, мы могли бы заплатить гонорар по наследству, который пошел бы на помощь людям, чтобы адаптироваться к нашему миру?

Передай мою огромную любовь к Софии. Я вернусь в начале декабря, и мы сможем обсудить это за ужином. Пожалуйста, приезжайте на Новый год в Уэльс и останьтесь у меня на несколько дней.

С наилучшими пожеланиями, Гермиона.

***

Дорогая Н., 15 ноября 1946 года

Я действительно добился некоторого прогресса сама-знаешь-с чем, но должен сказать тебе, что ее усовершенствование, вероятно, займет несколько лет. Алхимия — дело медленное и неприятное! Кстати говоря, один мой старый друг (очень старый – ха) пригласил нас погостить. Нико слышал о твоих интересах, возможно со слов Альбуса, и хочет встретиться. Он живет во Франции со своей женой Перенель.

На прошлой неделе Карадок приезжал на ужин вместе с молодым волшебником, который был невероятно очарователен. Я подозреваю, что его юношеский интерес к юным ведьмам сменился на противоположный, по крайней мере, сейчас. Хотя прямо спрашивать о таком было бы невежливо. Это разозлит его мать — Гестия ужасно волнуется из-за внуков. Должен признаться, я уже забыл, как сильно люблю свою семью, и теперь мне кажется странным, что я так долго их не видел. Возможно, когда ты будешь дома на Рождество, я расскажу тебе немного больше о том, как это произошло.

То, что вы узнаешь, прозвучит чрезвычайно интересно — не слушай Альбуса. По-моему, он только немного отошел от всего этого, связанного с Гриндельвальдом. И все еще не может доверять себе древнюю магию, но это не значит, что она плоха. У тебя есть своя голова на плечах. А магия — это больше о балансе, насколько я могу судить.

С любовью, Сердик.

***

Гермиона,

Почему ты постоянно, черт возьми, путешествуешь или уезжаешь? Я ненавижу писать письма, и предпочел бы увидеть тебя лично! Но мне поручили передать хорошие новости от Айви — она выходит замуж. Небольшой шок, но все равно очень приятный. Очевидно, за Джеймса. Ее родители немного недовольны этим — они надеялись, что все это пройдет, и она выберет кого-то из волшебников. Но все не слишком драматично. Джеймс хорошо к ней относится, так что, какая разница?

На днях видел твоего папу с Ланвалем. Думаю, он тебе понравится, если он задержится надолго.

Увидимся на Рождество,

С любовью, Карадок.

***

31 декабря 1947 года.

Том Риддл был лжецом. Он всегда был лжецом, воспитанным в холодном месте, где за правдой следовало наказание. В месте для детей, где, казалось, ненавидят детей. Безопасное убежище, где он никогда не чувствовал себя в безопасности.

Том Риддл был лжецом, и, как все те, кто обманывает свою душу, он не столько хотел вводить в заблуждение, сколько просто не признавал другой правды. Лжецы — существа недоверчивые, и этот мальчик-демон с серебряным языком внутри него ничем не отличался.

Том Риддл был лжецом, мечтателем и скептиком, и он превращал свою ложь в реальность, его мечты становились правдой, а сомнения — способом для контроля.

Том Риддл был лжецом и, как все лжецы, он любил истории. В возрасте одиннадцати лет он обнаружил — в чем был всегда уверен — что его место в более грандиозном повествовании, чем в той истории, где он вырос. А затем однажды он встретил девушку из сказки. Он узнал эту сказку, потому что, как и все лжецы, любил истории. Но он не верил в нее, пока она не сделала его частью истории — ведь больше всего лжецы любят истории о себе.

Этот лжец, превративший себя в сказку, нашел кого-то другого, кто жил внутри нее. И как ни странно, именно этой сказочной девушке он мог предложить только правду. Ибо она не была лгуньей, хотя, как и все фейри, владела истиной, как тенью, которой прикрывалась.

Вокруг сказочной девушки, которая использовала правду как защиту, лжец обнаружил, что его язык повернулся вспять и стал презирать ложь.

Но когда утром в канун Нового года они одевались после особенно сытного завтрака в честь его дня рождения, состоявшего сначала из Гермионы, а потом из еды, он рассказал ей правду и понял, что, возможно, лучше было бы солгать.

— Я нашел работу. В магазине магических артефактов и антиквариата, — объяснил он ей, — под названием «Горбин и Бэрк». Знаешь такой?

Она сказала, что слышала о нем, но он распознал ложь в ее голосе, и в этой лжи он услышал разочарование.

— Ты уверен, что это действительно… соответствует твоим талантам? — спросила она, застегивая халат и хмуро глядя на него через плечо.

Она была права, и все же. Он должен был найти медальон. Это было частью его истории, как прошлой, так и будущей.

— Вряд ли это навсегда, но я думаю, что это будет полезно, и к тому же интересно.

Это были уже три истины, и она пожала плечами, соглашаясь с ним.

— Ну, тогда ладно. Когда ты начинаешь?

— На следующей неделе.

И на этом они закончили.

Позже, когда он с притворной улыбкой приветствовал гостей, то задавался вопросом, зачем им вообще нужны другие люди. Все эти люди в своих сверкающих нарядах тоже были лжецами, а Том знал лжецов и ненавидел их, потому что, как и все лжецы, он презирал обман в других. Он смотрел, как Гермиона разыгрывает любезную хозяйку, золотой компас на ее коже — он был правдой. Он знал многих гостей: это была вечеринка Гермионы и ее отца, но их общество ему наскучило.

Если ему и нравился кого-то из них, то только София Малфой, женщина, которую он очень хотел бы иметь на своей стороне и которая, вероятно, растратила свои таланты впустую на Абраксаса. И ему нравился Сердик — король в своем королевстве. То, что он был волшебником, с пальцев которого капало золото, и даже в его смехе звучало золото, тоже было правдой. Кроме того, он был лучшим сказителем из всех, кого Том когда-либо встречал. Ведь он превращал серебряные тонкости в золотой смех.

***

Первые несколько месяцев 1947 года Гермиона была несчастна. Отчасти потому, что она спорила с Дамблдором о своем пребывании в Норвегии во время ее первого урока в этом году, как раз перед началом семестра в Хогвартсе.

Он похвалил растущий в современном магическом обществе уклон от такой жестокой магии, ожидая, что она согласится с ним. Но она провела слишком много времени с теми, кто родился в другом мире, и теперь должна была спросить — стоит ли это все потери их силы и знаний?

Она не сможет простить магию, используемую против маглов, сказала она ему, решив не упоминать о собственных проступках в подростковом возрасте, когда стерла память родителям. И конечно, ей было нелегко принять человеческие или другие жертвы. Она все еще просыпалась, удивляясь всему этому. И все же было что-то, чем можно было оправдать древнюю магию, разрезание ладони в подношении земле за ее грубую силу.