— Через много лет другой парень тоже спросит тебя о ней. Парень по имени Гарри. И он уничтожит ее ради общего блага.

— Я буду ждать этого Гарри.

— Возможно, после того, когда диадема исчезнет, ты сможешь пойти дальше.

***

По возможности они сбегали в Тайную Комнату, хотя больше и не оставались там на всю ночь. Эти украденные мгновения превратили место в то, что она теперь считала порочно прекрасным. Она влюбилась в его страсть, в его нежность, в его руку на своей шее.

***

— Я не хочу уезжать, — сказал он ей однажды, глядя на сверкающее озеро, а острые скулы его лица выделялись от тоски. — Это единственное место, где я чувствую себя как дома.

Уже был третий день экзаменов, и повторение стало утомительным, а сама сдача — тревожно легкой. Гермиона прислонилась к его груди и проверяла Тома по своим записям. Она удивилась, что он так легко объяснил ей причину теперь уже редкого плохого настроения. Даже подозрительно легко, подумала она. Но потом попробовала новую тактику. И возможно, это был ее самый глупый и больше подходящий для Гарри план. Но никто из тех, кто имел для него значение, никогда не верил, что Том Риддл может быть кем-то лучшим, чем Плохим. Не просто плохим, а с большой буквы «П» — Плохим. Даже Альбус, который, возможно, вместо постоянных подозрений мог бы все изменить, если бы дал Тому шанс.

— Что ты собираешься делать, когда мы выпустимся? — спросила она, зная, что он не принимает сочувствия. И Гермиона не могла рассказать ему, что когда-то чувствовала то же самое. Для нее Хогвартс был местом, которому она больше всего принадлежала. И она не могла рассказать ему, как ей было тяжело возвращаться каждое лето в магловский мир и смотреть, как она медленно отдаляется от собственной семьи. И когда Гарри сказал, что пришло время, она последовала за ним. Потому что должна была. И потому что Гарри был для нее таким же домом, как и Хогвартс.

И как странно было не чувствовать, что это ее дом. Что она оставила собственный мир в таком недоступном для нее месте, похожем на мучительные воспоминания о счастье. И несмотря ни на что, она попала в новую семью, которая образовала внутри нее маленький горький клубок, иногда шепчущий, что на самом деле ее лишили магического воспитания. Она не могла сказать Тому, что понимает его горечь. Но она понимала.

Она любила своих родителей, любила воспоминания о детстве, но никогда не чувствовала себя полностью дома в их мире. Она прожила двадцать лет, стоя по обе стороны непреодолимой пропасти, задолго до того, как узнала о мире, в который попала.

Нет, она не могла рассказать об этом Тому. Но она могла показать ему, что человек тоже может быть домом.

— Я еще не совсем уверен, — ответил он, стараясь звучать непринужденно, но она удивилась тому, как напряглось его лицо. — Мы это давно не обсуждали.

Она улыбнулась и провела пальцем вниз по скулам, будто вырезанным из стекла.

— Я все еще хочу изменить мир, — сказала она, положив голову ему на плечо, вспоминая их первый настоящий разговор. Каким другим, каким человечным он казался ей сейчас, по сравнению с тем, кем был тогда.

— Я тоже.

— Ты назвал меня нелепым созданием, — поддразнила она его и получила улыбку в ответ. — Это был первый раз, когда ты произнес мое имя.

— Тогда ты меня очень расстроила. И все еще бываешь такой — со своей раздражающей моралью, лицемерием и тем, как ты используешь свою улыбку в качестве оружия, когда не хочешь отвечать на мои вопросы.

Его тон сменился с нежного на более мрачный, когда Том закончил фразу, и она почувствовала что-то скрытое за этим поддразниванием.

— Какой вопрос, — осмелилась спросить она, — ты хочешь мне задать?

Он повернулся и взял ее за подбородок левой рукой, пальцами крепко вжавшись в кость — резкая смена момента нежности ранее.

— Останешься ли ты на моей стороне, пока я буду делать все то, что захочу или однажды решишь, что я слишком сломлен, слишком мрачен и слишком безжалостен?

Они смотрели друг другу в глаза, напряжение нарастало, пока она впервые за несколько недель задумалась, действительно ли он причинил ей боль.

— Я же говорила тебе быть лучше, — ответила она. — В том-то и дело, Том. Будь лучше, или да, я просто уйду.

Он горько рассмеялся и отпустил ее.

— Я думал, что любовь должна быть безусловной, — усмехнулся Том.

Любовь? Так вот что это было? Еще некоторое время они сидели молча, ветер шевелил поверхность озера, а тени стали удлиняться.

— Я так не думаю, — ответила она спустя время. — Ты заслуживаешь Гермиону, которая бросает тебе вызов и подталкивает тебя, которая может не отставать и уравновешивает тебя. Захотел бы ты меня, если бы я выбрала обычную жизнь, которую хочет, скажем, Анча? Нет. Тебе нужна моя лучшая версия. И я хочу лучшую версию тебя. Мне нужен Том Риддл, а не кто-то, развращенный властью до безумия.

Он закатил глаза, и гнев растаял в нем, когда Том перевернулся на живот, вытаскивая другую книгу.

— Этого не случится, — сказал он ей недовольно.

Она ничего не могла высказать его высокомерному лицу, поэтому просто открыла книгу, и некоторое время они читали в тишине.

— Больше всего на свете, — нарушил угрюмое молчание Том, — я хочу учиться. Твой отец сказал, это лучше всего. Он сказал, что они учат нас основам и ожидают, что мы будем удовлетворены. Он сказал, что большинство волшебников и ведьм никогда не получают доступа и к частице своей силы. Они просто выучивают минимум заклинаний и идут толкать бумагу в Министерстве или заводят детей. Он сказал, что это потому, что слишком много магии может быть опасно… Но я уже опасен, любовь моя, и ты тоже, и я хочу выяснить, существуют ли какие-то рамки.

— Что, если ты потеряешь себя на этом пути?

— Этого не будет. У меня есть ты, чтобы удерживать меня рядом.

Теперь он снова был напряжен, она почувствовала, как что-то вибрирует между ними, пробиваясь сквозь ее собственное беспокойство от его слов. Если она действительно привязала его к себе, что может произойти между ними, чтобы разорвать эту связь?

— Я тоже хочу учиться, — призналась она. — Учиться так, чтобы узнать…

Он поцеловал ее прежде, чем она закончила свой следующий выдох. И его поцелуй был полон обещанием силы. Действительно, опасной вещью.

***

— Я знаю, у вас… отношения, — сказал Альбус, сидя за огневиски в ночь, когда у нее закончился ее последний экзамен. — И он, конечно, кажется от этого лучше. Но я не могу ему доверять. Если есть хоть что-нибудь…

— Я бы тебе сказала, — заверила она крестного. — Он добр ко мне, но он не хороший человек. Я надеюсь, что он сможет стать таким, но боюсь, что и нет.

— Тогда почему?

— Безусловно, — сказала она, — ты лучше всех можешь это понять.

***

— Я не уеду до августа, — сказала ему Гермиона, перекатываясь на кровати в Тайной комнате. — И это только на несколько месяцев.

— Почему ты не можешь сказать мне куда?

— Потому что, — твердо ответила она, — это не мой секрет. Это друг профессора Дамблдора. Я не могу сказать тебе, где именно, и я все равно не знаю точное место. Но это где-то в Северной Европе, так что мне будет ужасно холодно. И я буду скучать по тебе все это время.

Он улыбнулся и поцеловал ее.

— Я не могу винить тебя за жажду знаний, — сказал он. — Это то, что делает нас похожими.

— Где будешь ты? Уже решил?

— Нет. Я кое-что ищу. Кое-что важное. К тому же, такие люди, как мы, не нуждаются в работе. У нас есть все время, деньги и власть, чтобы проложить собственный маршрут.

И это было правдой. В этом они были похожи.

***

— Ты знаешь, — спросил он ее в последний вечер в Хогвартсе, почти на том же самом месте, их месте, скрытом от глаз большей части территории школы, — в чем формальная разница между светлой и темной магией?

Гермиона думала, что знает, но ей было любопытно узнать, куда приведет это отклонение от темы пересмотра Древних рун, и жестом попросила его продолжить.