«Ну, ничего, схитрю, – думал Нахаб, подъезжая к веси. – Не скажу, зачем пожаловал, – тот, может, и не догадается. Догадается – что ж с того? Не беда. Пред Баровитом тоже схитрю. Скажу – не глянулся парень, а лучше: не в таком Лютый и достатке, как молва разносит. Старик очами всё одно не увидит. А кто скажет обратное? – задумался Нахаб. – Когда скажут, тогда и буду выкручиваться», – решил он.

Нахаб цепко, по-хозяйски окинул владения Гуснара: и, правда, небогато. Бревенчатых изб – две. Низковатые. Одна недавно срублена.

«Видать, спешил. Показаться хотел, что забогател. Бревна тонковатые положил, в них тепла нет, считай, в хижине жить», – рассуждал про себя Нахаб. – «Молодых поселят в неё. Неужто Лютый себя обидит? Что тогда Велижане делать в морозы? Замерзать? Она привыкла к теплу и уюту».

Не приглянулся ему и частокол, возведенный вокруг жилища Гуснара. Первое, что строили северяне вокруг своих поселений, – это высокие крепкие частоколы. Где позволяла местность, выкапывали глубокий ров. Если поблизости были река или озеро, ставили запруду и в опасные минуты заполняли ров водой. Зажиточные северяне возводили частоколы и вокруг своих построек. Были они пониже, чем общие, но в трудную минуту любая преграда могла многим северянам жизнь спасти.

Вокруг построек Гуснара тоже возвышалось ограждение: с человеческий рост и с дубовыми воротами.

«Железом ворота не окованы, – отметил Нахаб. – Сами слабоваты, – двое поднатужатся и в один миг вышибут. Засов-то, засов! Право дело: одно название».

Он уже знал наверняка: Велижане не придется хорониться за ними. Бесповоротное решение было принято.

«Баровиту так и скажу, – думал Нахаб, – хозяйство Лютого ни в какое сравнение не идёт с боярским. От люда стыдно будет. Родниться с беднотой! Зачем такой позор принимать? Найдем Велижане другого».

Нахаб, довольный разрешением заботы, уже не так придирчиво осмотрел домовладение Гуснара и в очередной раз убедился, что его хозяйство лучше и надежнее во много раз. Это радовало и давало чувство превосходства.

Гуснар в широких кожевенных штанах и рубахе с открытым воротом, украшенным тонкой незамысловатой вышивкой, ловко управлялся топором, мастеря кормушку для телка. Он знал: в весе появились чужаки, сторожевые собаки никого не пропустят, не облаяв, но это его нисколько не интересовало. Время сейчас безопасное, и многие, словно им делать нечего, шляются по дорогам, не давая покоя порядочным людям.

Увидев трех всадников, остановившихся около его ворот, злобно сплюнул.

– Кого это несет?! Небось, ночлега будут просить, – одна растрата с ними.

Сначала он хотел кликнуть кого-нибудь из домочадцев. Но старший сын Чтирад вычесывал коня. Лазурна с младшей дочерью отбивали вытащенное из лохани с горячей водой полотно, – оно дымилось, из-за чего их почти не было видно. Младший брат Молк прилаживал свежеобтёсанное бревно в скотнике, – сегодня утром вол, почуяв весенний зов, рванул во двор, и старое бревно, загораживающее выход на улицу, треснуло, но устояло. Остальных членов своего рода Гуснар не видел, но знал, что каждый чем-то занят.

«Пускай работают» – решил он и медленно, вразвалочку пошел к воротам. – Ничего, подождут. Я их к себе не звал», – распалялся Гуснар.

Когда увидел, кто стоит у ворот, обрадовался, что не сплоховал и сам встретил важных гостей.

– Здорово, Гуснар! – степенно спешился Нахаб и низко поклонился. Хоть он был знатнее и выше в северянской воинской иерархии, но так требовал обычай. Это он пришёл в дом северянина и ему спину гнуть пред хозяином: принимай и угощай незваных гостей.

– Что ты, Нахаб! В моем доме тебя всегда рады видеть, – гостеприимно улыбался Гуснар, понравился ему и поклон – уважительный, до самой земли.

Пока Гуснар вёл беседу с гостями, домочадцы дружно взялись за дело. Чтирад и Молк обтерли и накрыли шкурами коней. О верховых у северян особая забота, а здесь еще и уважение к гостю показать надобно. Чуть позже лошадям дадут овса и напоят теплой водой из специальных лоханей в хлеву.

Женщины рода, скоро скинув рабочую одежду, нарядились в длинные, цвета спелой пшеницы платья с вышивкой красными петухами на рукавах и горловине, подпоясались кожаными поясками. Лазурна, как старшая жена, надела бусы из голубых неровных камней, старшая жена Чтирада Сметная – бусы из бисера. В доме – гость, стало быть, хоть и не праздник, но и не простой день.

Пока старшие женщины занимались собой, остальные, a насчитывалось их в семействе еще семь, готовили угощения. Все, что было в доме, ставилось на стол: горшок гречневой каши, жирно заправленный медвежьим салом, студень из кабаньих ножек, зайчатина, вымоченная в меде и отваренная в молоке, лепешки из проса, соленые грибы и, конечно же, мёд.

Когда Гуснар пригласил гостей в дом, добротный стол был уже заставлен яствами. По двум сторонам стола стояли, скромно опустив головы, северянки. В первую очередь Нахаб подошёл к Лазурне. Он назвал её по имени и низко поклонился. Она ответила таким же низким поклоном.

«Откуда такое чудо у Лазурны? – Нахаб задержал взгляд на голубых с черными крапинками бусах. Он знал цену такому украшению, даже для него она была велика. – Видать, и вправду Гуснар разбогател. Только что-то изба кой-какая, а жена в дорогих подарках балуется».

Подошел к Сметной. Последовали взаимные поклоны. Выказав уважение хозяйкам дома, Нахаб поклонился Роду[12] и Велесу[13], стоявшим на высоком, гладко обработанном чурбане.

«Неужели не мог божье место украсить? – удивление, a больше раздражение охватило Нахаба. – Церазиком[14] поработал, a нет, так у кузнеца заказал оправу. Жене вон какие бусы преподносит, а к богу нет уважения. Одно слово – Лютый».

За стол сели только мужчины. Нахаба посадили на место хозяина. Гуснар сел по правую руку. С левой стороны стола разместились два северянина, приехавшие с Нахабом, по другую сторону – Молк и Чтирад.

Почтительно отведав все угощения, выставленные на стол, Нахаб повел разговор о скорой весне, о тревожных сообщениях от пограничных северян. Гуснар, уважительно поддерживая беседу, ждал, когда гость перейдет к делу, ради которого пожаловал. Но Нахаб не спешил и продолжал говорить ни о чём.

Все это время Лазурна и Сметная без суеты и с достоинством ухаживали за северянами. Подливали меду в пустые кубки, подкладывали грибов и студня. И тоже ждали, когда гость встанет и скажет: «Благодарствуйте за угощение», что означало: за столом переходят к важным разговорам, и женщинам тут не место.

Когда Нахаб всё же произнес ожидаемые слова, Лазурна и Сметная, поклонившись, быстро вышли.

Гуснар зыркнул на Молка и Чтирада, те тотчас молча встали и последовали за женщинами. Нахаб не хотел оставаться с Гуснаром один на один, но и ему ничего не оставалось, как указать на дверь своим спутникам.

– Гуснар, – начал Нахаб, – видал, как весна силу взяла. Глядишь, скоро снег сойдет. Откроются дороги для лесного люда, и опять пойдёт их воровское дело.

«Об чём это он? – встрепенулся Гуснар, но виду не показал. – Про скорую весну уже говорил. Неужто прознал? Может, так просто разговор важный заводит».

– В прошлый год лесные много урону нам нанесли, – продолжил Нахаб. – Слыхал, что и ты от них пострадал.

– Как же?! Двух коз потерял. В одну ночь увели. Прикинуть, сколько сосельников пострадало от окаянных, то огого сколько получится!

– Вот и я говорю. Урон от них большой. Здесь вот какое дело – слушок прошёл, что кто-то из наших с ними дружбу завёл.

– Да неужто?! – умело изобразил Гуснар неподдельное удивление. – Со зверьём этим?! Ни в жизнь не поверю!

– Слушок верный. Сказывают, северянин привар имеет, и немалый.

«Прознали, – обреченно подумал Гуснар. – Пусть докажут!».

– Мужик ты серьезный, – невозмутимо продолжил Нахаб. – Головастый, таких не много, – решил он польстить хозяину дома. – Приглядись вокруг. Посмотри, может, кто и проявится.