– Какой плоскости? В какой плоскости они сейчас? – Клод был весьма раздражен.
– Я хочу, чтобы нас с тобой связывали спокойные дружеские отношения, – сказала она. – Я тоже, тоже устала от всех этих сложностей. Только я не думала, что смогу перестать любить тебя.
– Ты перестала любить меня? – с недоверием спросил Клод.
– Тебе это кажется настолько невероятным? – отозвалась Элизабет. – Пойми меня, я всегда буду сильно привязана к тебе, но ничего больше не буду ждать от тебя и, со своей стороны, верну себе свободу. Так ведь будет лучше?
– Ты бредишь, – сказал Клод.
Краска залила лицо Элизабет.
– Но ты с ума сошел! Говорю тебе, я больше не люблю тебя! Чувства могут меняться; ты даже не понял, что я изменилась.
Клод озадаченно взглянул на нее.
– С каких пор ты перестала меня любить? Ты только что говорила, что слишком любила меня?
– Это раньше я слишком тебя любила. – Она заколебалась. – Я даже не знаю, как я к этому пришла, но это факт, все не так, как прежде. Например… – И она торопливо добавила несколько сдавленным голосом: – Прежде я никогда не могла бы спать ни с кем, кроме тебя.
– Ты с кем-то спишь?
– Тебе это неприятно?
– Кто он? – с любопытством спросил Клод.
– Неважно, ты мне не поверишь.
– Если это правда, было бы честно с твоей стороны предупредить меня.
– Что я сейчас и делаю, – сказала Элизабет. – Я тебя предупреждаю. Ты же все-таки не думал, что я стану советоваться с тобой.
– Кто он? – повторил Клод.
Лицо его исказилось, и Элизабет вдруг испугалась: если он страдает, она тоже будет страдать.
– Гимьо, – неуверенно произнесла она. – Знаешь, это бегун из первого акта.
Это случилось; это было непоправимо, сколько бы она ни отрицала, Клод не поверит ее опровержениям. У нее уже не было времени подумать, следовало идти вперед, ни на что не обращая внимания; во тьме надвигалось что-то страшное.
– У тебя неплохой вкус, – заметил Клод. – Когда ты с ним познакомилась?
– Дней десять назад. Он безумно влюбился в меня.
Лицо Клода оставалось непроницаемым. Он нередко бывал подозрительным и ревнивым, но никогда в этом не признавался; он, скорее, готов был пойти на все, но только не высказать упрек, хотя это никак не успокаивало.
– В конце концов, это решение, – сказал он. – Я всегда думал, что художник не должен ограничиваться одной женщиной.
– Ты быстро наверстаешь потерянное время, – сказала Элизабет. – Да взять хотя бы малютку Шано, которая мечтает упасть в твои объятия.
– Малютка Шано… – Клод поморщился. – Я бы предпочел Жанну Арблей.
– И такое возможно, – согласилась Элизабет.
Она комкала свой носовой платок в повлажневших руках; теперь она осознала опасность, но было уже поздно, отступить не было никакой возможности. Она думала лишь о Сюзанне; а ведь существовали и другие женщины, женщины молодые и красивые, которые полюбят Клода и заставят любить себя.
– Ты думаешь, что у меня будет шанс? – спросил Клод.
– Ты наверняка не вызываешь у нее неприязни, – отвечала Элизабет.
Это было безумие, она продолжала упорствовать и с каждым сказанным словом увязала все больше. Если бы только было можно отказаться от этого тона. Проглотив слюну, она с усилием произнесла:
– Мне не хотелось бы, чтобы ты думал, будто я была неискренна.
Он пристально смотрел на нее; она покраснела, не зная, что говорить дальше.
– Это действительно была неожиданность; я все время собиралась тебе об этом сказать.
Если он и дальше будет смотреть на нее так, она расплачется. Этого ни в коем случае нельзя допустить, это будет трусость, она не должна бороться женским оружием. Однако это все упростило бы; он обнял бы ее за плечи, она прильнула бы к нему, и кошмару пришел бы конец.
– Ты десять дней обманывала меня, – сказал Клод. – Я бы не смог лгать тебе и часу. Я ставил наши отношения так высоко.
Он говорил с печальным достоинством поборника справедливости. Она возмутилась.
– Но ты не был честен со мной, – сказала она. – Ты обещал мне лучшую часть твоей жизни и никогда мне не принадлежал. Ты по-прежнему принадлежал Сюзанне.
– Не станешь же ты упрекать меня за то, что я соблюдал приличия в отношении Сюзанны, – возразил Клод. – Только жалость и признательность диктовали мое поведение по отношению к ней, ты прекрасно знаешь.
– Ничего я не знаю. Я знаю, что ты не оставишь ее ради меня.
– Об этом никогда не было речи, – сказал Клод.
– А если бы я поставила такой вопрос?
– Ты странным образом выбрала момент, – жестко ответил он.
Элизабет умолкла; ни в коем случае ей не следовало бы говорить о Сюзанне, но она не владела собой, и он этим пользовался; она видела его насквозь, слабого, эгоистичного, корыстного и исполненного мелкого самолюбия; он знал свою неправоту, но с безжалостной недобросовестностью хотел навязать свой безупречный образ; он был неспособен даже на малейшее благородное или искреннее движение души; она его ненавидела.
– Сюзанна полезна для твоей карьеры, – сказала она. – Твое творчество, твоя мысль, твоя карьера. Никогда ты не думал обо мне.
– Какая низость! – возмутился Клод. – Это я-то карьерист? Если ты так думаешь, как же ты вообще могла дорожить мной?
Раздался взрыв смеха, и послышались шаги по черному плиточному полу; Франсуаза и Пьер шли под руку с Ксавьер, все трое выглядели веселыми.
– Какая встреча! – воскликнула Франсуаза.
– Симпатичное место, – отозвалась Элизабет.
Ей хотелось спрятать лицо; ей казалось, будто кожа у нее натянута и вот-вот треснет. Тянуло под глазами, вокруг рта, а сверху плоть вздувалась. – Вам удалось уйти от официоза?
– Да, все как-то уладилось, – сказала Франсуаза.
Почему с ними не было Жербера? Неужели Пьер опасался его шарма? Или Франсуаза опасалась очарования Ксавьер. Ксавьер с ангельским и упрямым видом молча улыбалась.
– Успех несомненный, – сказал Клод. – Критика наверняка будет суровой, но публика принимала великолепно.
– Пожалуй, все прошло хорошо, – согласился Пьер. Он сердечно улыбался. – Надо бы встретиться в ближайшие дни, теперь у нас будет немного времени.
– Да, есть множество вещей, о которых я хотел бы с вами поговорить, – сказал Клод.
Внезапно Элизабет пронзила острая боль. Ей представилась ее пустая мастерская, где не придется больше ждать ни одного звонка, пустая полка в каморке консьержа, пустой ресторан, пустые улицы. Это было невозможно, она не хотела его терять. Слабый, эгоистичный, ненавистный – это не имело значения, она нуждалась в нем, чтобы жить; она согласится на что угодно, только бы сохранить его.
– Нет, ничего не предпринимайте у Берже, пока не получите ответ из Нантея, – говорил Пьер, – это будет неразумно. Но я уверен, что он заинтересуется.
– Позвоните в ближайшее время, – добавила Франсуаза. – Договоримся о встрече.
Они исчезли в глубине зала.
– Устроимся там, похоже на маленькую часовню, – предложила Ксавьер. Этот чересчур сладкий голос действовал на нервы, словно трение ногтя по шелку.
– Девчонка мила, – заметил Клод. – Это новая любовь Лабруса?
– Полагаю, да. Притом что он терпеть не может привлекать к себе внимание, их появление было довольно шумным.
Наступило молчание.
– Уйдем отсюда, – нервно сказала Элизабет. – Отвратительно чувствовать их у нас за спиной.
– Они не обращают на нас внимания, – возразил Клод.
– Все эти люди отвратительны, – повторила Элизабет. Голос ее дрогнул, подступали слезы, она не могла их долго сдерживать. – Пойдем ко мне.
– Как хочешь, – ответил Клод. Он позвал официанта, и Элизабет надела перед зеркалом пальто. Лицо ее осунулось. В глубине зеркала она заметила их. Говорила Ксавьер; она размахивала руками, и Франсуаза с Пьером с упоением смотрели на нее. Какое все-таки легкомыслие; они могли тратить время на какую-то дурочку, а с Элизабет они были слепы и глухи. Если бы они согласились принять в свой круг ее с Клодом, если бы они приняли «Раздел»… Это их вина. Гнев сотрясал Элизабет, она задыхалась. Они были счастливы, они смеялись. Неужели они вечно будут так счастливы, с такой ошеломляющей безупречностью? Неужели им никогда не доведется спуститься на дно этого кромешного ада? Ждать, содрогаясь, напрасно взывать о помощи, умолять, в одиночестве без конца предаваться сожалениям, тоске и отвращению к себе. Такие в себе уверенные, такие горделивые, такие неуязвимые. Нельзя ли, терпеливо выжидая, отыскать способ причинить им зло?
