А Ялен танцевала беспечно, гордая своей красотой. Йири откинулся назад, к стене, прикрыл веки. Слишком много шуму поднимает на Островке плясунья, слишком уж неразумно, хоть и верно, служит она своему господину. Каэси не станет долго терпеть — она своевольна, а таких прощать не следует, прощенье они понимают как слабость простившего. А Хисорэ… что ж, он отвечает за порядок — ему не нужны неумело сплетенные, развешанные над каждой тропинкой золотые сети плясуньи.

Йири не держал зла на танцовщицу. Что она сделать хотела, пусть будет на ее совести. Ведь и сама заплатила бы непомерную цену, удайся тот замысел. Предупредить Ялен, что ей угрожает опасность? Чтобы покинула она Островок? Она не сумела уговорить юношу оставить Столицу, неужто теперь Йири должен уговаривать ее сделать то же самое?

Нет смысла. Такие не отказываются от блеска и до последнего верят, что судьба благосклонна к ним. А Ялен… она счастлива.

Переодевшись после праздника, Ялен захотела спуститься в сад.

В полумраке галереи серебряные украшения казались сделанными из кусочков луны. Ялен почти бежала — до того хорошо ей было. Когда тело поет, невозможно идти спокойно. И негромкий, похожий на мурлыканье напев рождался на губах.

Услышала быстрые шаги за спиной, оглянулась — никого. И в этот миг петля захлестнула горло. Руки взметнулись — в последний раз. Краски вспыхнули — и померкли.

Когда Йири узнал о смерти Ялен — а смерть красавицы не прошла незамеченной, — только кивнул.

— Что ж, она сама этого хотела…

Стрелы летели точно — стрелки расположились на ветках. Умело — так, что стрелявшим листва не мешала, а вот увидеть мятежников было трудно. И еще людям гарнизона било в глаза солнце — Муравей с умом выбрал место, словно всю жизнь был воином. Из двадцати всадников никто не ушел, а Муравей только двоих потерял, и двоих же ранили легко. Лошади разбежались, однако трех сумели поймать.

Аюрин соскочила с дерева. Волосы связаны на затылке, в руке лук. Смешно повела острым носиком.

— Глупые какие… Прямо на нас.

— Разве жителей деревень считают воинами? Вот и поплатились за опрометчивость.

— Да это новобранцев отряд был, — усмехнулся огромного роста человек, выходя из-за ствола. Он не стрелял — лучником был никаким, да и не каждое дерево выдержало бы такого гиганта. Зато мог взять пару быков за рога и оттащить, куда надо.

Аюрин восхищенно глянула на силача — вот это рост! Уже неделю человек этот был с ними, а девчонка никак не могла привыкнуть.

— Стрелы подбирай, — приказал ему Муравей, и гигант присоединился к другим, искавшим стрелы в траве и снимавшим оружие с убитых.

— И если ценное что найдете — не копайтесь, берите. Пригодится, — отдал распоряжение Муравей. Подобные действия недавние крестьяне совершали с тяжелым сердцем — мертвые неприкосновенны. Одно дело оружие, сумка с вещами, другое — одежда и ценности.

Девушка вольно прислонилась к широкому шершавому стволу.

— Скажи, Муравей, против кого мы? Против присланных в Тхэннин отрядов, или против сууру — они тоже сюда пришли, слышала, — или против других вожаков, вроде тебя? Вы ведь не объединяетесь, а трясетесь по кустам каждый за себя. Случай придет, так еще и в глотку друг другу вцепитесь!

— Не знаю. Я тебе говорил — уходи. Ты же девушка, хоть и отличная лучница.

— А, прекрати. Я всех своих потеряла. Я счастья хочу, Муравей. Но пока нет его. Если поманит — уйду.

Она пальцем оттянула тетиву, отпустила.

— Вот так.

— Тобой, Аюрин, лес поджечь можно. Если брат твой пропавший на тебя был похож — он вряд ли погиб.

Столица

Голос тягучий, ленивый. Военачальник, генерал Ихатта, всегда говорит так. Но действует быстро.

— Мы закрыли проходы — но они успели провести один отряд через ущелье. И теперь соединятся с повстанцами. Это будет длительная война и с большими потерями — сууру умеют воевать, а мятежники знают родные леса и горы. Гонец прискакал час назад…

— Где они сейчас?

— У скал на юге Хэнэ. Уничтожить отряд невозможно — сууру заняли выгодную позицию. Мы положим вчетверо больше людей, и все равно часть их упустим. Но если не ударим сейчас, они уйдут — мятежники покажут тайные тропы.

Прерывистый вздох из-за решетки, словно человека посетила не просто мысль — озарение. Повернулся, увидел большущие глаза на застывшем вмиг лице, — только губы шевельнулись.

— Что-то хочешь сказать?

Он судорожно кивнул, пальцы стиснули кисть — вот-вот сломают.

— Иди сюда.

Отчаянно мотнул головой — негоже появляться перед всеми на совете. Юкиро досадливо и заинтересованно произнес:

— Хорошо. Слушаю.

Йири стремительно встал. Тонкая кисточка все-таки хрустнула в пальцах. Он этого не заметил — выпрямился, напряженный стоял, кажется, даже дышать забыл. Голос зазвучал почти глухо — а потом вдруг зазвенел негромким бубенчиком. Непривычно взволнованно…

— В тех краях в последний месяц были дожди?

— Отвечай, — велел Солнечный.

С видимой неохотой генерал отозвался, не глядя на решетку:

— Нет. Стоит сушь. Но это касается лишь земледельцев, я полагаю. Или, может быть, вы сумеете дать совет тем, кто посвятил жизнь военному делу?

Повелитель чуть усмехнулся. Ихатта не заметил того, а Хисорэ глянул на повелителя — и остро — на ажурную перегородку. Теперь он всерьез ждал ответа.

— Я не знаю военного дела. Но я знаю те края.

— И что же?

— Они стоят сейчас у скал Су-Ми. Там высохшие болота, горящая земля. Если послать отряд мимо скал, сууру и прочие не выдержат, двинутся следом, чтобы ударить в спину — ведь они ничего не теряют. Вряд ли они догадаются… что кто-то может остаться сзади и устроить низовой пожар. Пламя не пройдет дальше южных отрогов, там одни камни и глина, а с другой стороны — небольшая река, не пройдет тоже. Это время года — лучшее для такого пожара.

— А тот отряд? Люди погибнут.

— Разве у вас нет плохих солдат, которых не жалко? А для воина — честь погибнуть на благо страны, не так ли?

— Иди сюда, Йири, — сказал Юкиро очень сухо и с тем очень мягко. Тот выступил из-за перегородки, опустился на колено, коснулся циновки. Потом поднял голову, не вставая, посмотрел на повелителя.

— Что скажешь, Ихатта? — голос Благословенного.

— Неплохо придумано, — медленно проговорил тот. — Если отправить гонца прямо сейчас… Но он предложил то, что обрекает воинов, пусть и не лучших, на смерть. Чем он ответит в случае неудачи?

— Ответит, — так же непонятно произнес Благословенный. И обратился к Йири, который не смел подняться:

— Больше тебе нечего добавить?

— Нет, мой господин.

— Хорошо. Ты свободен.

«Но…» — он только взгляд бросил на перегородку, где оставалась незаконченная запись. Плавный неглубокий поклон — и он исчезает за дверью. Створка беззвучно возвращается на место.

Хисорэ смотрит на Благословенного. Но лицо у того неподвижно и в тени, как обыкновенно.

Он вернулся к себе. Шел не быстрее, чем ползет полудохлая хиэ, змея. Рука судорожно, рывками, скользила по стенам, перилам — шел, словно слепой. Оказавшись в собственных покоях, отпустил слуг, присел возле столика, положил руки на темную инкрустированную поверхность. Голову на руки уронил. Дернулся, как от укола шпилькой или ножом.

…Один, на всякий случай стоявший за дверью, расслышал рыдания — сначала не понял, что это. Сухие звуки, больше похожие на заглушаемый крик — он рвался наружу, и внутри, кажется, разрывал все. Вот тут слуге стало страшно.

Наверное, так кровь рвется наружу; только постороннему кажется — слезы. Когда на плечо легла чья-то рука, повернулся резко и, не разбирая, качнулся к подошедшему, потому что больше не мог это выносить.