Птица Гагана взмыла в небо и, прежде чем скрыться из виду, крикнула:

— Я еще с тобою посчитаюсь, Развигор!

И когда все немного успокоилось, выяснилось, как было дело.

Развигор похвастался Вихронию, какое у него было смешное приключение с тикающим мальчиком и с лошадью и как они собрались к Гагане на поиски пропавшего лосенка.

И добрый Вихроний в первый и (скажем, потому что знаем) в последний раз оставил волшебные ворота без присмотра и кинулся на помощь своим новым друзьям. Он-то знал, чем может кончиться встреча с Гаганой. Он и Развигора притащил с собой, потому что ему одному было не одолеть зловещую птицу.

Все вместе, торопясь, стали высвобождать из сети насмерть перепуганного лосенка. Он встал на ослабевшие ножки, еще не понимая, что он свободен, что ему больше не грозит эта страшная птица.

— Мама! — позвал он.

Но мама была далеко.

Что-то в этот момент маленькой иголочкой кольнуло Ивушкина. А как там его мама? Тревожится? Сердится? Как там все дома?

Развигор подлетел к Луше, но она смотрела куда-то вбок. Даже то, что он помог им прогнать страшную Гагану, Лушу с ним не примирило.

Луша верила в надежную дружбу, в обещания, которые не нарушаются, в слова, которые и значат то, что они значат, а не фу-фу, сейчас так, а чуть погодя — этак.

— Вам больше нечего бояться. Я прогнал злую птицу, — сказал Развигор.

— Ивушкин, — сказала Луша, точно Развигор ничего не произнес, Ивушкин, отряхнись, ты что-то очень запылился.

Вихроний заулыбался. Луша обернулась к нему.

— Спасибо, Вихроний, — сказала она. — Эта птица убила бы нас, наверно, если б ты не подоспел.

— Мы с Развигором, — уточнил Вихроний.

— Ну, да, да. Конечно, — сказала Луша холодно.

— Мне надо спешить назад, — заторопился Вихроний.

— А нам-то как быть дальше? — спросил Ивушкин, который еще не очень-то пришел в себя после пережитого страха.

— Люсика я провожу, — сказал Вихроний. — И вам надо отсюда скорее уходить. Гагана может прилететь обратно. Поторопитесь.

— Вихроний, но мы уж совсем теперь сбились и не знаем, куда нам идти, — жалобно пролепетал Ивушкин.

— Может быть, я провожу и помогу? — сказал Развигор, но в голосе у него не было уверенности. Ему уже хотелось взвиться в небо, полетать свободно, повеселиться. Он устал от серьезности. Подумать только пришлось быть ураганом! После такого дела ему нужен был отдых и развлечения.

— Спасибо, не надо, — сказала Луша. — Только скажи, Вихроний, куда нам идти.

— Верней всего вас теперь поведет к сестре Летнице веселый мак.

— Веселый? Мак? — удивились Луша и Ивушкин.

— Да, — подтвердил Вихроний. — Вы сейчас ступайте к Макосейке. Попросите у него мак. Он даст. Он добрый.

— Видишь, Ивушкин, — успокоительно сказала Луша. — Мак приведет нас к сестре Летнице. И она нас научит, как сделать, чтобы меня тоже взяли в город. И нам не надо будет расставаться.

— Расставаться не надо. Расставаться — это очень грустно, вступил вдруг в разговор маленький Люсик.

— Хорошо тебе говорить, — пробормотал Ивушкин. — Они переезжают, а Луша должна оставаться, да?

— Это неправильно, Ивушкин, — сказала Луша. — Неправильно.

— Что неправильно?

— Неправильно говорить — «они».

— Почему это?

— Потому что они — это все остальные. А папа и мама- это всегда папа и мама. Не надо говорить про них «они», это им обидно.

— А чего мы вообще с тобой здесь! — вдруг обозлился Ивушкин. Давай я поеду в город, а ты оставайся в Высокове ничьей лошадью и погибай. Так, что ли?

— Нет, не так, Ивушкин. Но все равно. Никогда не говори «они». Это им обидно.

В глубине души Ивушкин и сам это понимал. Только он никак не мог примириться с тем, что папа и мама, не поговорив с ним, все без него решили про Лушу. И так неправильно, так печально решили!

— Не ссорьтесь, — ласково сказал Вихрений. — Лучше послушайте, что я вам скажу. Если вы пойдете опушкой дубовой рощи, то увидите там высокий пень. А от него — как ото всего здесь — две тени: одна от месяца, одна — от солнышка. Идите в том направлении, какое вам укажет тень от месяца. И дойдите вы до можжевеловой гряды. Там тянется полосой драчливый можжевеловый лес. Через него трудновато пройти, но вы постарайтесь. За этим лесом как раз и живет Макосейка. А теперь- в путь. Пошли, Люсик, дурашка!

Люсик весело побежал рядом с Вихрением, Развигор махнул им рукой, улыбнулся, беззаботно взлетел в небо и тут же исчез из виду. А Луша и Ивушкин, еще раз поблагодарив доброго ежа Вихрония, пошли туда, куда он им указал.

Уходя, Вихрений им крикнул:

— Да не забывайте хвалить Макосейку! Как и за что хвалить — он не объяснил. Но дальше выяснилось, что это был добрый совет. Потому что дальше было так.

Луша и Ивушкин шли опушкой дубовой рощи и вскоре действительно увидели высокий пень, который отбрасывал две тени: одну — солнечную, другую — лунную. Они пошли туда, куда падала бледная лунная тень. В дубовом мелколесье, по которому они шли, было тихо. Совсем молоденькие дубочки на опушке покачивали тоненькими веточками и только перебирали прозрачными листиками. По траве лунные зайчики убегали от солнечных, взбирались на нижние ветки, солнечные их настигали, солнечный свет перепутывался с лунным, и было это очень красиво. Откуда-то доносился нежный запах черемухи и медовый аромат цветущей липы. Все в этой стране цвело одновременно, цвело всегда!

Луша и Ивушкин шли в тишине, каждый думал о своем, каждый своим удивлением удивляясь тому, что с ними происходит.

Но тишину неожиданно нарушили звуки какой-то возни, даже, может быть, драки, какие-то выкрики, кто-то будто бы кричал:

— Чего ты толкаешься? Я тебя сейчас и сам как толкну!

— Я тебя трогал, да? Я тебя трогал? Кто сам первый полез?

И тут же дубнячок кончился, и они оказались перед сплошной полосой не очень высокого, но и не очень маленького, почти что в рост Ивушкина, можжевельника. Каждый можжевеловый куст размахивал колючими своими веточками, бодался с соседом.

Тут и гадать было нечего — сразу делалось ясно, что можжевельник полон мальчишечьих драк.

Опасного в этих потасовках, конечно, ничего не было. Но, согласитесь, и приятного мало — идти сквозь такой лес, где тебе будет попадать от чужих дурацких драк колючими ветками по чему попало. Никакая дорожка, никакая тропинка через эти дерущиеся можжевеловые заросли не вела.

— Ивушкин, у меня шкура потолще, — сказала Луша. — Давай-ка усаживайся верхом.

Надо было продираться сквозь можжевеловые заросли. Вряд ли был какой другой выход. Если бы он существовал, Вихроний непременно бы сказал.

Ничего не поделаешь. Ивушкин взобрался на Лушину спину, и она мужественно двинулась вперед, грудью раздвигая ветки дерущихся можжевеловых кустов.

Голые ноги Ивушкина тут же покрылись царапинами, и ему пришлось влезть на спину к Луше с ногами и, балансируя и рискуя упасть и ободраться как следует, ехать сидя на корточках, точно он исполнял какой-то цирковой номер на манеже.

Можжевеловый лес оказался нешироким, и вскоре они сквозь него продрались. Луша почти что и не поцарапалась.

На опушке можжевельника обнаружилась тропинка, которая вела вдоль леса, а потом круто сворачивала и брала вправо. И бежала эта дорожка через маковое поле необычайной красоты. Уж на что красивыми были луга в Высокове, а такого ни Ивушкин, ни Луша никогда не видывали!

По одну сторону дорожки цвел алый мак. На тонких стеблях покачивались красные чаши с иссиня-черным узором на дне. И было этих цветов неведомо сколько — видимо-невидимо. Они то плавно кланялись, то распрямлялись, чему-то улыбались, чему-то беспрестанно радуясь.

А по другую сторону цвел мак белый, и белые его чаши были с таким же узором по дну, и было их столько же, сколько и красных, и они так же приветливо кланялись и так же радостно улыбались.

— Ух ты! — выдохнули Луша и Ивушкин оба разом. — Красиво-то как!