Заслужив какую-никакую благодарность за малые, но всё же сведения, Фабио ушёл спать. Господа же предались раздумьям.
Они договорились с городской стражей, чтобы под окнами палаццо находилась пара-тройка человек, а в саду и на обоих этажах поставили слуг.
- Ну притащите сюда ещё наёмников, - проворчала Контессина.
Козимо поблагодарил её за совет, но сам, похоже, склонялся к мистике, потому что в тот же день послал за священником в Сан-Лоренцо, чтоб освятить дом.
Но оказалось, что священник ещё утром отбыл в палаццо дельи Альбицци - договариваться о венчании. Старый Козимо огорчился, усмотрев в этом происки враждебного клана.
- Во Флоренции много церквей, не обязательно обращаться именно в наш приход, - попыталась подбодрить его Лукреция, в глубине души лелеявшая сверхъестественную подоплёку этой истории.
Но свёкор махнул рукой и заявил, что, верно, не дождётся собственной домовой церкви, ловко направив внимание потомства на насущные проблемы. Сыновья немедленно занялись спором с маэстро Филиппо, а невестки углубились в ревизию всех имеющихся в доме лекарств. Затем последовал визит к аптекарю, затем приглашение врача для синьора Медичи-старшего, затем спор с врачом по поводу бронзового Давида в саду синьора Медичи: первый полагал скульптуру обнажённого юноши вопиюще неприличной, а второй утверждал, что последователь Гиппократа ни бельмеса не смыслит в искусстве. Спор завершился обильным примирительным обедом, после которого врачу сделалось плохо; послали за вторым врачом, тот подтвердил, что дело плохо, и первый умолял позвать нотариуса; явился Джакомо Винченцо, взмыленный от жары и от ссоры с женой; потом явилась Рената Винченцо, с корзиной свежей зелени и букетом свежих новостей с рынка Барджелло; супруги встретились, и снова поругались, и ушли от Медичи уже в сумерки.
За всем этим первоначальный источник беспокойства как-то забылся.
Но городская стража и домашняя прислуга не забыли о своих обязанностях. Первые не заметили на улице никого подозрительного за всю ночь - разве что пару знакомых карманников, а вторые видели, как кто-то прогуливался по саду, и описывали вполне узнаваемую и уже знакомую женскую фигуру.
Лукреция окончательно уверилась в участии потусторонних сил: ведь не могла же живая актриса возникнуть из ниоткуда и невозможно всем вместе увидеть один и тот же сон - если это не знамение. Знаменовать, однако, таким сном было нечего, поэтому Луреция уверовала в призрака.
Тем не менее подкравшийся к ней после завтрака Джулиано удивил её:
- Мама, я знаю, кто это.
- И кто же? - она погладила непослушные чёрные кудряшки.
- Это Царица Савская!
Рука Лукреции остановилась на затылке Джулиано.
- Почему ты так решил?
- Это мы вместе поняли, когда посмотрели на картину.
Рука переместилась на лоб мальчика: не жар ли у него?
- Какую картину?
- Ну в гостиной. Там же Царица Савская и этот... царь Соломон. Вдвоём.
Действительно, французское окно, ведущее в сад, обрамляли два холста - с царём и царицей, одетыми в одинаковую златотканую парчу, как члены одной семьи. Библейские портреты так примелькались, что никто и не обращал на них внимания. Кроме младшего поколения, которое, будучи оставлено без присмотра, понаблюдало за всей суетой со стороны и провело собственное расследование. Личность дамы была установлена за один вечер: Лукреция-младшая и Джулиано, любившие рассматривать всё подряд, что висело на стенах, без труда опознали беглянку, а Мария проверила, что картина в гостиной опустела, и посигналила им в окно лампой. Потому что они уже пошли следом за Царицей Савской в сад. На вопрос, что коронованная особа делала в саду, десятилетний Джулиано залился смехом, покраснел и ничего не сказал.
К тому же, оставалось загадкой: почему, находясь прямо у окна, она не вышла в сад через него, а гуляла по всем этажам, пугая добропорядочных флорентийцев? Хотя, возможно, в Древней Саве не было таких окон...
Лукреция отпустила свидетеля, строго-настрого наказав ему больше не выбегать ночью на холод. Насчёт холода она явно погорячилась, но запрет не отменила.
- Представляешь, они считают, что царице с того парного портрета вздумалось ночью погулять в саду, - нажаловалась Лукреция мужу то ли на похождения детей, то ли на поведение картины.
- И что ей там понадобилось? - усмехнулся Пьетро, отвлекаясь от коллекции драгоценных камней, которые он в последнее время часто перебирал. - У нас там ничего нет. Кроме Давида.
Супруги переглянулись и дружно хихикнули.
- А Соломон не у дел, значит? Интересно, он пойдёт выяснять отношения с родным отцом? - продолжил мысль Пьетро.
- Наверно, не узнает его в юности, - предположила Лукреция.
- А она потом подбросит к пьедесталу бронзовый слиточек в пелёнках.
- Ну может, Соломон его признает?
- Не признает. От него родился бы свёрточек холстины.
- Наше бы воображение - на благие цели, - заключила Лукреция - и предложила сегодня же ночью понаблюдать в окно. Ведь сад чудесно обозревался из кабинета Пьетро. Старший из сыновей Козимо пожелал, чтобы окно спальни выходило на улицу, а окно кабинета - в сад. Якобы первое помогало не чувствовать себя отрезанным от окружающего мира, а второе - сосредоточиться на делах.
Напрасно думали супруги, что проведут этот вечер в уединении: лишь только с наступлением темноты они толкнули заветную дверь, подсвечник осветил осадившую подоконник толпу. Впрочем, опередившие их зрители уже обеспечили себя хорошим светом, утвердив справа и слева по два канделябра.