– Рудольф, дружище, давай не терять друг друга! Кэт, разрешите вашу руку. – Он приник к ней губами. – Вы чудесная женщина!

– А вы, Генрих, мастер по части комплиментов! Что, знаете ли, приятно каждой женщине.

– Я хочу посетить ещё одно место, прежде чем снова уйду воевать, – объявил Рудольф Кате, когда они покинули Хофбург.

– Что ты имеешь в виду?

– Могилу императора, – просто ответил он.

– Это далеко отсюда?

– Нет, только дойти до площади Нового рынка.

– Ну, тогда вперёд.

Вскоре они стояли у входа в маленькую церковь монашеского ордена капуцинов. Здание было возведено в эпоху барокко, но имело строгую архитектуру без башни и лепных украшений.

– Это церковь Богородицы Ангелов, – объяснил Кате Рудольф. – В её подземельях покоятся останки ста сорока членов династии Габсбургов. Столько их было за сотни лет.

Катя зябко поёжилась:

– А нас пустят? Там не холодно?

– Пустят! Недаром я с Генрихом уединялся. Не бойся, там постоянная температура, хотя и сыровато.

Дверь была заперта, и пришлось долго стучать и звонить, пока заспанный голос не спросил:

– Кто там?

– Мы по поручению императора откомандированы охраной Хофбурга для молитвы на могиле императора Франца Иосифа, – ответил Рудольф.

– А у вас имеется предписание? – откликнулись из-за двери. – Мы сейчас никого не впускаем.

– Да, имеется, – подтвердил Рудольф.

Дверь отворилась, и их взору предстал пожилой монах.

– Я буду сопровождать вас, – предупредил он вместо приветствия.

Долго шли подземными помещениями мимо мест последнего пристанища царственных особ и их высокородных жён. Роскошные барочные саркофаги сменяли простые гробы. В подземелье царила тишина, нарушаемая только шаркающими шагами идущего впереди монаха. Становилось страшновато.

– Посмотри, – шепнул Рудольф Кате, – это двойной саркофаг Марии Терезии, матери Марии-Антуанетты, королевы Франции – жертвы Французской революции.

– Да-да, я помню, – ответила Катя. – Ей, кажется, отрубили голову на гильотине. Давай задержимся, посмотрим.

Михаил окликнул монаха, и тот вернулся к молодой паре. Перед ними возвышалось настоящее произведение искусства – огромный саркофаг, окружённый по периметру человеческими фигурами с трубачом, стоящим на крышке на одной ноге. На передней части располагался череп, увенчанный короной, а вместо костей – скрещённые меч и копьё.

– Кэт, посмотри, перед её саркофагом стоит простой гроб с крестом на крышке. Интересно, кто там покоится?

– Это эрцгерцог Иосиф Второй, сын Марии Терезии, – неожиданно заговорил молчаливый монах.

– А почему у него такой невзрачный гроб по сравнению с роскошным саркофагом матери? – не удержалась от вопроса Катя.

Рудольф пожал плечами и повернулся к монаху:

– Вы можете помочь нам?

Монах немного помолчал, как бы раздумывая, ответить или нет, и заговорил:

– Эрцгерцог был весьма аскетичным человеком и требовал того же от всех своих подданных. Это ему принадлежит идея гроба для неимущих, дно которого сделано на петлях. Покойника в нём торжественно опускали в могилу, потом гроб вытаскивали, нижняя крышка открывалась, и покойник оставался в могиле. А гроб заново использовали для следующего покойника.

Катя и Рудольф стояли ошеломлённые.

– Такая экономия граничит с крайней скупостью, – наконец нашёлся Рудольф.

– За это подданные и не любили римского кайзера Иосифа, – подтвердил монах.

Наконец они подошли к последней крипте, и Рудольф внутренне напрягся. В центре большой комнаты с панелями из чёрного лабрадора на мраморном постаменте стояли три гроба. Центральный гроб возвышался над двумя другими. Для него был сделан отдельный белоснежный постамент, на котором были выведены имя «Франц Иосиф» и годы жизни. Два других – изящных, резных, абсолютно одинаковых – были безымянны. Перед каждым стояли цветы.

Опустившись на колени перед гробом отца, Рудольф прочитал молитву.

– Прости, отец, ты хотел исправить то, что сделал в начале моей жизни – лишил меня твоего имени. Ты хотел, чтобы я согрел своим присутствием твои последние дни на этой земле. Но я в своей обиде и гордыне предпочёл покинуть тебя и уйти на фронт. Ты умер, не согретый присутствием близких, в холодном, равнодушном одиночестве. Империя, которой ты отдал жизнь, разваливается, женщина, которую ты любил, убита, единственный законнорождённый сын, которому ты прочил наследование, ушёл из жизни. Ты признал меня – пусть и незадолго до смерти, но Господь дал мне другой путь. У меня нет на тебя обиды, ты всё равно остаёшься моим отцом, хотя об этом никто не узнает. Ты уже там, за чертой, но я люблю тебя…

Катя стояла в стороне, прижимая руки к груди. Глаза её были полны слёз. В другом конце комнаты их ждал монах. Он, конечно, слышал исповедь сына императора… Что думал он? Лицо его было неподвижно, глаза прикрыты.

Поднявшись, Рудольф подошёл к гробу, стоящему справа от гроба отца.

– Простите, Елизавета, что я не стал вашим сыном. Господь дал мне другую мать, но мы оба любим одного человека – вашего супруга и моего отца. Вам выпала нелёгкая доля – быть женой императора, вы пронесли её с честью, приняв все страдания, которые дал вам Господь. Вас убил подлый человек, но вы хотели, вы жаждали этой смерти, и высшие силы смилостивились над вами. Через маленькую ранку в сердце унеслась на небеса ваша истерзанная душа. Я признателен вам за то, что вас любил мой отец и вы любили его. Сейчас вы за пределом страданий и обрели долгожданный покой, вы, свободная и счастливая, соединились с мужем за чертой жизни.

В последнюю очередь Рудольф подошёл к гробу, стоящему слева.

– Прости меня, Рудольф… Я знаю, что меня назвали твоим именем, но я не стал тобой. Я совсем другой. Отец хотел видеть тебя наследником престола, но ты отказался, ты не был готов стать императором и предпочёл жизнь простого гражданина, что погубило тебя. Видимо, Господь перепутал нас: ноша, которую он тебе предназначил, не была твоею. И ты не нашёл другого пути, как покончить с собой.

А я? Мне это тоже не нужно. Я, как и ты, хотел умереть, но Господь сберёг меня и назначил жить. Я ничем не виноват перед тобой, не мы распределяем роли в этом мире. Наша задача всего лишь исполнить своё предназначение. Я верю, что мы встретимся в той, другой жизни. И подружимся.

В сопровождении монаха Катя и Рудольф направились к выходу. На улице их встретил солнечный весенний день, так контрастирующий с погребальной тишиной подземелья.

– Руди, почему ты никогда не рассказываешь о матери и не выражаешь желания встретиться с ней? – поинтересовалась Катя, когда они уже ужинали.

Рудольф прожевал кусок мяса, запил бокалом вина и промокнул рот салфеткой.

– Она для меня чужой человек. Я даже не чувствую к ней признательности за то, что она раскрыла мне правду о настоящем отце. Она не хотела, чтобы я знал о ней, и добилась своего.

– Но ведь эта женщина действовала из благих побуждений, поэтому определила тебя в богатый дом.

– Какими бы ни были её побуждения, я не могу себя пересилить. Моей приёмной матери я не помню: она умерла, когда я был ещё совсем мал. А человек, которого я считал отцом, был очень добр ко мне, но, к сожалению, уже доживал свою жизнь. Старый, больной, проводящий время в кресле или постели – что он мог мне дать? Я вырос на доблести и славе австрийских воинов, на верности Отечеству. Когда отец умер, меня, тринадцатилетнего, отдали в кадетскую школу. Это что-то вроде вашего Пажеского корпуса, где учился Мишель. Потом было военное училище.

Рудольф задумался, глубоко уйдя в себя, и, казалось, забыл о внимательно слушающей его жене. Но Катя была не из тех женщин, о которых можно забыть.

– Какою бы ни была твоя мать, о ней надо помнить всегда, потому что она дала тебе жизнь!

– Думаю, если бы я не знал о том, кто мои биологические родители, мне было бы легче. Так что её откровения я не считаю благом. Она хотела избавиться от меня, чтобы облегчить себе жизнь, поскольку император никогда бы не признал своё отцовство. И ещё, самое главное – я не хочу быть сыном проститутки, пусть и продающей себя за большие деньги государю!