31 декабря Цесаревич прибыл на Цейлон (Шри-Ланку), где встретился с возвращавшимися из далёких краёв на яхте «Тамара» Великими Князьями Александром и Сергеем Михайловичами. Они прибыли на остров специально поохотиться на слонов. Но Наследник, заядлый охотник, на этот раз от неё отказался, заявив, что он никогда не хотел бы убить «такое полезное животное», как слон[191].
В самом начале нового 1891 г. у Великого Князя Георгия Александровича проявились первые признаки туберкулёза, и он был вынужден был вернуться в Россию.
В феврале 1891 г. «Память Азова» приблизился к берегам Сиама (Таиланда). Англичане крайне противились появлению там русского Престолонаследника. На Сиам были направлены алчные взоры как Лондона, так и Парижа. Поэтому для короля Чулалонгкорна (Рамы V) посещение его государства Наследным Принцем величайшей державы имело важное политическое значение. В связи с этим король 6 (18) февраля 1891 г. направил Цесаревичу личное письмо, приглашая его посетить Сиам[192]. Цесаревич согласился и 8 (20) марта прибыл в порт Бангкока. Наследника встречал «сорокалетний, среднего роста, стройный красавец-король со своей многочисленной семьей»[193]. Между сиамским монархом и Николаем Александровичем возникли чувства глубокой симпатии[194]. Сиам произвёл на Николая Александровича впечатление «самой интересной и своеобразной страны, которую мы до сих пор видели»[195]. Когда в 1897 г. англо-французские колонизаторы вплотную подошли к захвату Таиланда, король Рама V обратился к Императору Николаю II с призывом о помощи. Государь немедленно пригласил короля в Петербург и устроил ему самую торжественную встречу[196]. Чулалонгкорн получил в подарок от Николая II портсигар, на котором была выгравирована надпись: «От друга. Николай»[197]. Весь мир облетела официальная фотография, где Николай II дружественно принимает Раму V в Петергофе. Париж и Лондон были вынуждены отказаться от планов колонизации Сиама.
15 апреля 1891 г. «Память Азова» вошел в бухту Нагасаки. В письме Императрице Марии Феодоровне Цесаревич отмечал, что Япония ему «страшно нравится»[198]. Единственное, что не понравилось Цесаревичу, была местная кухня. «Еда японская, – сообщал он Марии Феодоровне, – хуже китайской. Мне это было очень досадно, так как во всём остальном Япония совершенно несравнима с грязным вонючим Китаем»[199].
По имеющемуся преданию, которое стало известно благодаря книге епископа РПЦ(з) Митрофана (Зноско-Боровского), японский священнослужитель посоветовал Цесаревичу посетить известного буддийского отшельника Теракуто, «взору которого открыты тайны мира и судьбы людей»[200]. Теракуто, при встрече с Цесаревичем, якобы предсказал ему «два венца»: земной и небесный, указав, что его ждут «великие скорби и потрясения»[201]. Источник этого рассказа владыка Митрофан не указывает. Имеются ссылки на мемуары маркиза И. Хиробуми, однако в них нет ни слова об этом[202]. Эта встреча не упоминается ни в книге Э.Э. Ухтомского, ни в дневниках самого Цесаревича Николая Александровича. Поэтому на сегодняшний день факт встречи Теракуто с Николаем II следует считать апокрифом.
Но остается фактом, что со стороны буддистского духовенства Цесаревичу Николаю был оказан подчёркнуто почтительный приём. При входе Престолонаследника в буддийский храм священники повергались пред ним ниц, а когда он их поднимал, смотрели на него с благоговением и трепетом, торжественно вводя только его одного в святилище[203].
27 апреля 1891 г. Цесаревич на поезде прибыл в Киото, древнюю столицу Японии, а 29 апреля, он, принц Георг Греческий и принц Арисугава на джинрикшах отправились в город Оцу. Там они полюбовались живописным видом озера Бива, после чего стали возвращаться обратно в Киото по узким улочкам Оцу. С обеих сторон стояли полицейские, вооружённые мечами катана[204]. Внезапно один из них, как позже выяснилось Сандзо Цуда, подбежал к повозке, где находился Цесаревич, и нанёс ему сзади удар мечом по голове. В последний момент Николай Александрович обернулся, и клинок скользнул по его темени. Японец хотел повторить удар, но был сбит с ног вовремя подоспевшим принцем Георгием. Николай Александрович писал Императрице: «Не будь Джорджи, может быть, милая Мама́, я бы вас больше не видел!»[205] Цесаревич сообщал: «Самым неприятным было бежать и чувствовать того подлеца за собой и вместе с тем не знать, как долго этого рода удовольствие продлится? Я боялся одного – упасть или просто ослабеть, так как в первую минуту кровь хлынула фонтаном»[206]. Цесаревича посадили на скамейку возле одного из домов, и врач В.К. фон Рамбах сделал ему первую крепкую перевязку.
Цуда был сразу же схвачен. На суде он мотивировал свои действия тем, что якобы принял Цесаревича за европейского шпиона. Позже суд приговорил его к пожизненному заключению в тюрьме на острове Хоккайдо.
Наследника повезли обратно в губернаторский дом. Там лейб-медики обработали и зашили рану. Как писал Цесаревич отцу: «Я себя чувствовал великолепно и без всякой боли»[207]. 2 мая 1891 г. князь В.А. Барятинский, описывая в письме Государю состояние Наследника, писал: «В отношении совершенно растерявшихся японцев Цесаревич выказал удивительную доброту; он сейчас же сказал Принцу Арисугава: “Прошу вас ни минуты не думайте, что это происшествие может испортить хорошее впечатление, произведенное на меня радушным приемом, встреченным мною всюду в Японии”»[208].
Наследнику были нанесены две раны на правой стороне головы: одна, длиной около 9 см, проникла до кости. Врач эскадры удалил с костной ткани тонкий слой площадью приблизительно 73 мм.
6 мая 1891 г., то есть в свой день рождения, Цесаревич получил письмо от своего отца: «От всей души благодарим Господа, милый мой Ники, за Его великую милость, что Он сохранил Тебя нам на радость и утешение. До сих пор ещё не верится, чтобы это была правда, что действительно Ты был ранен, что всё это не сон, не отвратительный кошмар»[209]. Написал письмо и самый младший брат, 12-летний Великий Князь Михаил Александрович: «Мне было очень грустно, когда я узнал, что случилось с Тобою в Японии. Слава Богу, что раны не были очень опасны. Я буду ужасно рад, когда Ты вернёшься и Георгий также. Миша»[210].
Впоследствии появилось расхожее мнение, будто бы покушение в Оцу настроило Императора Николая II враждебно к Японии, что впоследствии якобы привело к войне с нею. В частности, С.Ю. Витте в своих воспоминаниях писал, что покушение «вызвало в душе будущего Императора отрицательное отношение к японцам…»[211]. Однако эти домыслы опровергаются самим Цесаревичем, который в письме к матери, написанном сразу же после покушения, отмечал: «Япония так же нравится мне и теперь, как раньше, и случай со мной 29 апреля не оставил во мне никакого неприятного чувства»[212].
