В тот самый миг из туманной пелены явилось мне озарение, и я отчетливо понял, что ненавижу колею! И что я, будто вагон, был там – на последней остановке перед депо…

В тот день на работе всё было так же, и, тем не менее, иначе.

С одной стороны, ничто не изменилось – я корпел над таблицами чисел, точно зная, что уже завтра изначальные условия рассчитанного мною проекта будут изменены, и вся моя нынешняя работа, говоря по-простому, пойдёт коту под хвост.

Однако ощущение обычно присутствовавшего «опять» развеялось. Утром пережитое сходство с последней остановкой перед депо создало во мне некое дополнительное измерение свободы. Это было забавно! Какая уж тут свобода – выполнять работу, не доставляющую удовлетворения. Но, в отличие от предыдущих лет, пришло понимание ситуации, в которой я находился. Это понимание сейчас создало некое своеобразное внутреннее пространство, которого раньше не было. Чувствовал, что я без этого внутреннего пространства был слепым заложником ситуации. Теперь я мог хотя бы взглянуть на своё положение со стороны. И, кстати, увидеть всё его убожество! Парадоксально – я от этого больше не бежал. Нет, я ещё не стал влиять на ситуацию, так как осознавал, что выполнял свою работу только из-за оплаты и, если честно, на деле это была моральная проституция. В то же время впервые за последние годы я ощутил, что новое пространство свободы раскрыло во мне возможности выбора – либо продолжать ездить в депо, либо как-то сойти с наезженной колеи, избрав иное направление. Я же сам мог это решить! И возвращаться в депо я определённо не хотел.

В тот день обед я заменил большой чашкой кофе. Обожаю кофе! Кто-то мне говорил, что кофепитие – то же забытье, ничего в нём хорошего нет, да и чего только не рассказывал. Ну и пусть! Аромат кофе меня восторгал. Благодаря своим открытиям, я сегодня чувствовал, что больше, чем обычно, заслужил насладиться кофе. К тому же я заметил, что медленное поглощение этого напитка время от времени раскручивало во мне новые идеи, и именно идеи мне сейчас были необходимы более чем когда-либо. Ведь – что мне теперь делать? Осмысливая свою ситуацию, я твёрдо знал, что мне из неё надо выйти, только пока ещё не понимал, как. Сменить работу? На какую? И где гарантия, что, даже сменив работу, я не продолжу идти в том же самом направлении?

Мне требовался совет. Поговорить надо было с кем-то, кто побывал в такой же ситуации и нашёл выход.

Медленно попивая кофе, я перебирал круг своих знакомых. Из коллег по работе не подходил никто. Обстоятельства, в которых они находились, в большей или меньшей степени были сходны с моими. Да и не совсем разумно кого-то из коллег ставить в известность о том, что я оказался на своеобразном перепутье.

Родителей у меня уже не было. Я был поздним ребенком. Мама ушла из-за тяжелой болезни десять лет назад, через год за ней ушёл отец. Да и, будь они живы, помочь мне не смогли бы. Их мышление было совершенно иным, на нём стояла печать советской системы. Родителя непременно считали бы, что мне не следует уходить с имеющейся у меня хорошо оплачиваемой работы. Но знали ли они, что означает выгорание на работе? Разве в советское время такое понятие вообще существовало?

Инесе? После расставания мы толком с ней даже не поговорили, быть может, это шанс? Относительно времени нашего совместного пребывания – определенно. Но не относительно моей нынешней ситуации. Здесь она ничего не могла мне посоветовать.

Кто ещё остался?

Очередной неспешный глоток кофе.

Джини! Мне надо встретиться с Джини!

С Джини я познакомился довольно давно на курсах повышения квалификации, на семинаре, когда мы в одной группе решали тренировочное задание. Меня поразила лёгкость, с какой Джини всё делала. Ей всё удавалось играючи. Позже мы неоднократно встречались в неформальной атмосфере. Из рассказа Джини я понял, что параллельно с основной работой она занимется чем-то вроде духовных практик. Джини мне объясняла, что они собой представляют и почему она стала это делать, но понял я немного. Теперь, за чашкой кофе, я вспомнил, что она говорила о случае, когда в жизни надо было принимать решение и искать ответы на нагромождение вопросов – именно о такой ситуации, в которой я сейчас нахожусь!

Недолго думая, я взялся за телефон. Джини ответила сразу.

– Мне надо бы с тобой встретиться и поговорить, – сказал я после приветствия.

– Что случилось? Не знаешь, кого в жёны взять? – кокетничала Джини.

– Нет, это мелочь. У меня более глобальные вопросы, – вполне серьёзно ответил я.

Джини была готова встретиться уже сегодня вечером.

Она была немного старше меня, была разведена. Как уже говорил, мы встречались и в неформальной обстановке, однако до сих пор отчётливо понимал, что не готов к чему-то большему, так как тогда ещё был в отношениях с Инесе. Был бы я способен на что-то большее сейчас? Скорее всего, тоже нет. Наше восприятие жизни очень отличалось. И в любом случае мне в первую очередь надо было сойти с пути, который вел в никуда.

Не помню, когда в последний раз я возвращался к своему рабочему столу в таком хорошем настроении. Я ещё ничего не знал о своих дальнейших действиях, однако шаги, которые я сделаю в ближайшее время, были очевидны. Это уже было больше, чем ничего, появилась некая путеводная нить, за которую следовало держаться той части меня, которая без тени сомнения противилась уходу в небытие. Эта часть меня буквально ликовала. Вероятно, прежде всего, потому что почувствовала себя замеченной.

Закончив оценку проекта при имеющихмя условиях, за новую работу я не принялся. В конце концов, время, отведённое на оценку, нормированным не было, заседание правления было намечено только на послезавтра. Появилось желание поиграться. Примерно догадываясь, в каком направлении могли бы продвигаться идеи об очередной перемене условий, я набросал в таблицах на Excel сразу несколько возможных сценариев, для чего одновременно просмотрел в интернете доступную информацию о ситуации на рынке, относящейся в данному проекту. Меня разобрал смех. Представил, что такие игры с числами и предположениями не дороже детских игр в песочнице, однако сейчас я напёк куличиков для разных вкусов!

В тот вечер антидепрессанты не принимал. Не было в них потребности.

Я знал, что Джини занимает руководящую должность в какой-то фирме общественных отношений.

Руководящая должность Джини и то, с какой лёгкостью она воспринимает жизнь, было тем, что в моём восприятии никак не сочеталось. Я не мог себе представить, что нечто такое вообще возможно. Порой мне даже казалось, что Джини из другого мира. Возможно, поэтому я её немного побаивался? Возможно, поэтому я избегал наладить с ней более близкие отношения? Никогда не думал об этом. Поймал себя на мысли, что формы моего действия, моего поведения в конкретных ситуациях всегда были автоматическими. Несомненными. Определёнными. Во мне было что-то такое, что, молча, повелевало действовать предусмотрительно, так, а не иначе. На самом деле я был как марионетка в руках этого «что-то такое». Чем было на самом деле то, что заставляло меня, например, без сомнения избегать Джини? Или, что никогда не позволяло противоречить боссу из-за бессмысленных перерасчетов бизнес-планов? Почему я ничего не говорил, если мне эти перерасчёты не нравились, раздражали, казались очевидно бессмысленными? Из-за субординации, из-за иерархии, существующей на предприятии? Но разве субординация является препятствием для того, чтобы высказать своё мнение? Нет же!

Не могу сказать, что подобное открытие сейчас бы доставило мне радость – кому приятны их собственные незнание и неспособность. Однако я снова ощутил в себе уже известное увеличение внутреннего пространства – словно у меня не было ресурсов, чтобы осветить неизвестную мне комнату, однако во мне образовалось новое пространство, из которого и смог заметить эту темную комнату.