— В этом всё дело, да, Малфой? Вот поэтому ты такой псих? — раздражённо спросила Грейнджер, повысив тон. — Потому что в твоём доме происходит что-то настолько ужасное, что теперь к тебе невозможно прикоснуться? Клянусь, это связано с твоим папашей, я ведь заметила, что...

— Грейнджер, — Драко развернулся к ней, глотая то, что успел набрать в рот, пока она вновь ходила по раскалённым углям его терпения, возвращаясь к этой теме. Он должен был догадаться, что одной угрозы недостаточно, чтобы заткнуть эту девчонку, а Грейнджер уж точно не забудет о своём маленьком открытии, до которого она каким-то образом дошла.

— Что, Грейнджер? Это правда! Я вижу по тому, как ты реагируешь! — гриффиндорка ткнула в него пальцем, будто действовала точно по инструкции. Инструкции к апокалипсису. — И ты всё ещё защищаешь его или кого бы то ни было, кто делает тебя таким!

— Делает меня таким? — злобно рассмеялся Драко. — Ты опять за это дерьмо в стиле «ты лучше, чем пытаешься показать»? Разуй глаза, грязнокровка, это просто твои фантазии.

— Ни черта! — заверещала Грейнджер, и он заметил, что она выходит из себя, и впервые это его не радовало. Не во время такой темы, когда парень едва мог держать себя в руках. Кто-то из них должен был оставаться в здравом рассудке. — Хватит себя разрушать, Малфой! Эта выпивка, всё, что ты постоянно говоришь, как себя ведёшь. Мерлин! Если бы ты являлся таким на самом деле, ты бы не спас ту девчонку, ты бы не спас меня на Чемпионате!

— В этом поступке было больше желания насолить Сивому, чем спасти кого-либо из вас, идиотка, — фыркнул Драко вполне натурально, игнорируя в голове картинки о том, что могло с ней случиться, если бы он тогда задержался и не пришёл под тент. — Произойди это сейчас, я бы без раздумий отдал тебя ему. Ты меня порядком заебала.

— Ложь, ложь, ложь! Постоянная ложь! — раскинула она руки, будто подтверждая свои слова. — Ты постоянно так делаешь! Но вот только я не заинтересована это слушать! Всё, что я хочу сказать, что твой отец...

— Заткнись, твою мать, заткнись, просто заткнись! — Драко кричал, и было удивительно, как сюда ещё не ринулся полк учителей.

Грейнджер просто испытывала его, ходила по грани, и он боялся того, что мог сделать, если она не закроет рот. Потому что никому не разрешалось говорить что-то о его отце. Обо всём происходящем. Обо всём этом ужасе, о котором он сам старался даже не думать.

— Я хотела сказать, — Грейнджер перевела дух, говоря тише, но не отступая от своего. Истинная гриффиндорка. Отвага и полное отсутствие инстинкта самосохранения. — Что ты можешь любить отца, но это не значит, что то, что он делает, — правильно. Во всех случаях. Ты не должен следовать его взглядам, потому что ты совсем другой. И это не сделает тебя хуже. Это сделает тебя просто другим. А, учитывая, что мы говорим о Люциусе Малфое...

— Знаешь, Грейнджер, я сейчас едва сдерживаюсь только потому, что ты девушка, — это было правдой. Её спокойные до безумия слова просто били Драко по коленям, и ему хотелось заткнуть девчонку любой ценой.

Она пожала плечом. Пожала, блять, плечом. Будто его слова ничего не значили. Будто она знала, что он не в состоянии причинить ей физический вред.

— Тебе не нужно прятаться за всем этим, потому что ты можешь нравиться и без этой тупой идеологии! — голос Грейнджер дрожал, но точно от злости.

— Серьёзно? — Драко дёрнул головой, рукой почти снося парту на своём пути к ней. Бутылка полетела туда же, удержавшись на столешнице в вертикальном положении только чудом. Она отступила на полшага от неожиданности, а потом замерла. Приказала себе замереть. Не показывать перед ним страха, как перед обезумевшим животным. — И я нравлюсь тебе таким?

Любым. Это была страшная правда, которую Гермиона уже научилась признавать. Та рана внутри неё не существовала, пока Малфой находился где-то поблизости. Даже когда он говорил какой-то кошмар, когда смоль выливалась из его рта, Гермиона всё равно чувствовала себя лучше, чем лёжа в холодной кровати, пытаясь пережить ещё один день. Не такого она от себя ждала. Но, как показал опыт, на отрицание этого всего идёт в три раза больше сил.

— Я... — Гермиона еле слышно прочистила горло. — Я знаю, что ты на самом деле не такой.

— О, ну да, я и забыл! Твои потрясающие умения разбираться в людях! Так же, как ты разобралась в Поттере и Вислом?

— Они прекрасные люди, — её голос стал твёрже. Даже ему она не позволит что-то говорить о мальчиках. Это было уже слишком.

— Интересно, заговорили бы они с тобой снова хоть когда-то, узнай, что ты вытворяла со мной? — Малфой дёрнул подбородком вверх, когда она растерялась. Это было самое больное, уязвимое место. И он об этом догадывался. — О, смотри, кажется, не такие уж и прекрасные, если ты это от них утаила.

— Это не так! Это вообще... не их ума дело. И перестань всё перекручивать! — Гермиона негодовала из-за того, как легко он управлял её эмоциями, словно чёртовой стрелкой из маггловского твистера. — Ты специально это делаешь. Пытаешься сказать что-то ядовитое, чтоб сбить меня с толку.

— Ты достала меня со своей ролью святоши, Грейнджер, отвали от меня с этим. Я не ебаный лабораторный проект у Спраут, не нужно меня пичкать ересью о том, что ты якобы что-то обо мне поняла, — почти прорычал Малфой. — Я могу заполучить любую, ты мне не нужна.

Она сделала шаг назад, сглотнув. В его глазах было безразличие мясника, абсолютный холод. Это ожидаемо, Гермиона. Он всегда так поступает. Это его защитная реакция.

О, какие разумные доводы Гермиона могла генерировать внутри своей головы, но та рана внутри неё отозвалась на секунду, будто микроволновка подала звук — оповещение о новом порезе, который начнёт кровоточить, как только она выйдет за дверь этого кабинета. Будто Малфой своим присутствием создавал подобие Лимба, где не было настоящей боли, он её удерживал, чтобы потом догнать этими ощущениями вдвойне.

— Я и не говорила, что нужна тебе, — голос девушки дрогнул, но она запретила себе рыдать. В последнее время Гермиона и так слишком часто это делала. Как тряпка. — Но не делай вид, что я одна в этой ловушке, Малфой.

Он фыркнул, смерив её взглядом с головы до ног.

— Не обольщайся, Грейнджер. Я мужчина, а мы, мужчины, так устроены: встречая ту, которая даёт, — мы берём, — Малфой пожал плечами, будто объяснял простую схему мира.

— Знаешь, ты совсем не выглядел так, словно тебя заставили, — с каждой секундой этого разговора шансы на то, чтобы уйти не разрыдавшись, таяли.

— Намекаешь на то, что мне понравилось? — слизеринец улыбнулся, но это не затронуло его глаз. Он будто высек из своей стальной радужки нож и натурально её разделывал. Гермиона практически чувствовала, как сухожилия отслаиваются от мяса. — Ну, конечно, узкая мокрая девственница, будь горда, мне это принесло удовольствие. Жаль, что Краму не достанется такого же, но, я уверен, ты всё возместишь.

— Господи, какой же ты мерзкий, — Гермиона обняла себя.

На этом всё. Этого было достаточно. Ну почему Гермиона не смогла уйти в самом начале? Малфой мог о себе позаботиться, она была не нужна ему, он сам так сказал. Все, что мог слизеринец, — это вылить ей на голову очередную порцию помоев, которая потом не одну ночь будет доноситься эхом до неё перед сном, идеально повторяя его выражение лица в этот момент. Она не настолько сильная, чтобы выдерживать такое каждый раз.

— Это я мерзкий? Знаешь, я бы мог позволить каждой шлюхе в этом замке облизать себя, но всё равно не избавился бы от твоих отпечатков по всему телу, — он скривился, вновь осматривая её.

Так натурально, Малфой. Он взял со стола бутылку и отпил ещё. Голова слишком быстро становилась яснее, парень очень много пил в последнее время, и организм каким-то образом адаптировался к постоянному заливанию в себя алкоголя. Но когда Грейнджер стояла напротив, процесс был явно менее прогрессивным. Алкоголь должен помогать. Но с каждым глотком пустота в груди только становилась больше.