У Надежды Николаевны имелась давняя привычка просыпаться ровно в шесть, независимо от того – надо ли ей на работу или она сегодня выходная. Впрочем, такого она бы и не припомнила, чтоб у неё было хоть одно свободное от забот утро… Вот и сегодня с поминок осталась гора немытой посуды.

А утро выдалось дождливое. Надежда Николаевна только сунулась было на балкон – вспомнила, что повесила там накануне скатёрку, – её тут же обдало дождевой пылью. Небо обложено чёрными тучами. И как-то сразу захотелось вернуться в тёплую, уютную постель, укрыться одеялом, подоткнуть его, чтобы не просочилось ни струйки прохладного воздуха. В итоге так и сделала: легла и укрылась, а через пару-другую минут беззаботно уснула.

Когда вновь проснулась, день уже был в полном разгаре, небо освободилось от туч, светило яркое солнышко. Подымаясь, Надежда Николаевна почувствовала себя совсем другой, чем накануне: действительно окрепшей, отдохнувшей. Чуть-чуть поклевала из того, что оставалось с поминального ужина, и решила приняться за мойку посуды. Обнаружила, что нет ни порошка, ни – на худой конец – хозяйственного мыла. Решила попросить у соседей. Позвонилась в одну дверь – ей никто не ответил. Позвонила в другую, и вновь тишина. Наконец, когда уже собралась было спуститься этажом ниже, из-за двери раздался детский голос:

– Кто там?

– Машенька, это я, тётя Надя. А где твоя мама?

– На работе.

Подумала: «Как на работе? Сегодня же воскресенье». Однако допытываться у ребёнка не стала. Спустилась на этаж ниже и ещё раз позвонила. На этот раз ей незамедлительно открыли: в этой квартире жила пара престарелых пенсионеров, и они всегда были начеку.

– Ой, Надюшенька! – обрадовалась пожилая соседка. – Заходи, заходи… Спасибочки тебе, так нахорошо мы все у тебя посидели! Такое удовольствие получили! Земля твоему Павлу пухом.

Уже стоя в прихожей в ожидании, когда ей принесут что-нибудь моющее, Надежда Николаевна бросила взгляд на отрывной настенный календарь. Листок на календаре был чёрно-белым, на нём стояла дата: июнь 8, понедельник.

«Почему понедельник, если сегодня с утра было воскресенье?!» – ещё раз удивилась она. И когда соседка вернулась, решила уточнить:

– А почему у вас на календаре понедельник? Разве сегодня не воскресенье?

– Так… – соседка сначала вопросительно глянула на Надежду Николаевну, как будто не поняла вопроса, потом перевела взгляд на календарь. – Да не, с чего ты взяла, что сегодня воскресенье? Вчерась было воскресенье. А сегодня, выходит, понедельник.

«Вот это да! Выходит, я целые сутки как убитая проспала?! Так, что ли, получается? Ничего себе! Мне же давным-давно надо быть на работе!»

Бросилась к себе. Первым делом, как занесла ногу через порог, глянула на часы: скоро полдень! «Проспала, проспала!..» Такого с ней за всю её долгую трудовую жизнь никогда не случалось. Лихорадочно оделась, выскочила на улицу… Ей в ноги бросилась беспризорная собачонка – Надежда Николаевна частенько её прикармливала, но сейчас было не до того.

– Ой, да отстань ты! – побежала трусцой по безлюдной улице.

Собачонка, видимо решив, что с ней затеяли какую-то игру, восторженно лая, помчала следом, делая вид, что вот-вот укусит за пятку.

«Позорище-то какое! С каким лицом я сейчас явлюсь перед начальством?.. Вот такая передовая, ага… “Равнение на Надежду Николаевну Федорычеву!” Лучше б самой умереть, честное слово!»

Бежать пришлось долго, поскольку Федорычевы жили в районе новостроек, а валяльня, как открылась почти век назад на краю старого посёлка, с тех пор там и стояла, от дряхлости аж в землю вросла. Уже на полпути Надежда Николаевна почувствовала, что бежать дальше невмоготу: стала задыхаться. Остановилась, прислонилась спиной к фонарному столбу.

В это время проезжала на велосипеде хорошо знакомая ей почтальонша.

– Чего с вами? – остановила велосипед.

– Ой и не спрашивай! На работу проспала.

– Ну и ладно, – успокоила почтальонша. – Делов-то? Вы вон какая… Вы заслужённая. Вам проспать можно.

Обронила, поехала дальше, а Надежда Николаевна подумала: «И в самом-то деле… чего уж я… так? Ну проштрафилась… один-то раз. За всю-то жизнь. Есть на то и уважительная причина. Как-никак мужа накануне похоронила. Да и… разве мало я за всё время, как работала на валяльне, оставалась на сверхурочные? Бывало, конечно, чего-то за это и подбросят, но чаще одним спасибо отделаются или очередной грамотой наградят».

Так подумала – и сразу успокоилась, и сердце тревожно биться перестало. А ещё через пару минут, когда уже не бежала, а брела вдоль улицы, почувствовала: ей так не хочется в валяльню! Под эти низкие, как в каком-нибудь каземате, потолки, где даже в разгар летнего дня приходится зажигать тусклый электрический свет. В этот смрадный, напоённый испаряющимися кислотами, пропитанный пылью воздух…

А день стоит такой замечательный! Солнце в зените. Лето в самом зачине. Зелень ещё не успела пожухнуть, повянуть. Из-за свежепокрашенных заборов выглядывает только что распустившаяся черёмуха. Над головой то и дело проплывают спешащие от соцветья к соцветью майские жуки, снуют пчёлы, шмели. А какой птичий гам поднялся, когда ступила на прибазарную площадь! Кого только тут нет! Воробьи, голуби, вороны… Все, кто уже привык жить на дармовщинку. Тут же, растопырив ноги, поводя ушами, стоит молодой жеребёнок. Его мать, запряжённая в повозку, терпеливо ждёт у продуктового склада. Из его подвала хорошо знакомые Надежде Николаевне крепкие, мускулистые мужички выносят тяжёлые мешки, грузят в повозку…

«А не пойду я сегодня на работу! – вдруг решилась она. – Всё равно уже поздно, день пропал, а завтра выйду и вся как есть, как на духу объяснюсь. Авось… не убьют же меня за это…»

Подумано – сделано. Надежда Николаевна широким, решительным шагом вернулась домой, разделалась со злосчастной, дожидающейся её с поминок посудой, постиралась, прибралась в квартире.

На своём рабочем месте (последнее время ей приходилось трудиться у барабанов, где стирались заготовки валенок) появилась только на следующее утро. И в общем-то надежда, что прогул сойдёт ей с рук, оправдалась. Начальство отнеслось с пониманием, только мастер укоризненно покачала головой: ей самой вчера пришлось «отдуваться» за прогульщицу. Надежда Николаевна облачилась в прорезиненную робу, натянула на руки длинные, почти до локтей, резиновые перчатки и приступила к работе.

Барабанов было много, все они теснились в длинном узком коридоре, в них булькала вода. В одном месте, видимо, исхитрилась появиться лазейка, поскольку жидкость выбивалась наружу, стекала крохотным ручейком, а на крутом повороте иногда с шумом и фырканьем попросту выплёскивалась фонтаном. Хоть мастер и потрудилась вчера за Надежду Николаевну, но явно со своим заданием не справилась (сноровки не хватило) – дел накопилось много. Надежде Николаевне, чтобы справиться со всем этим, даже пришлось поступиться обеденным перерывом. Ближе к концу рабочего дня она почувствовала себя неимоверно уставшей, и ноги под ней как будто стали подламываться.

– Тёть Надь, ну ты чего? – мимо пробегала мастер, ей не было ещё и тридцати, она излучала энергию.

– Сама не знаю, – честно призналась Надежда Николаевна. – Чего-то вдруг… как-то… не по себе.

– Ну ладно, ты всё ж таки держись, – посоветовала мастер и убежала.

«А я что делаю? – не без неприязни подумала Надежда Николаевна. – Шустрая какая!»

Она, кажется, впервые за многие годы почувствовала какую-то вражду к тем, кому повезло в жизни хотя бы ненамного больше, чем ей самой, тем, кому удалось ещё где-то поучиться, пробиться хоть в какое-то начальство. «Я бы тоже могла». Она никогда не забывала, какие похвалы получала в школе за своё усердие, на что рассчитывала и настраивала себя в те далёкие времена. Что за труд – пробежаться несколько раз за день, кому-то за что-то дать взбучку, где-то что-то подправить? Опыта, так же как и природной смекалки, ей не занимать. Могла бы, возникни в том нужда, заменить любого из начальников (кроме разве бухгалтерии). Беда только в том, что не обзавелась формальным правом на это («Без бумажки ты букашка»). Всё это когда-то отняли у неё сначала скотный двор, потом семья, дом… Ну и сама, конечно, виновата, что вовремя не подшустрила.