– А не много ли будет?
– А, раз много, так…
Надежда Николаевна не стала с ним дальше препираться:
– Да ладно! Подавись. Будет тебе и чекушка.
– Токо так!
Добро отвезли на принадлежащий Федорычевым огородик, что находился на окраине Кошкино. Оставили под навесом небольшого сарайчика.
– А теперь давай… – Толян едва разогнул поясницу. – Гони… поллитру и чекушку.
«Да пошёл ты в задницу! – чуть было не вырвалось из Надежды Николаевны. – Буду в другой раз в Сосновцах, вот и занесу тебе!»
Однако, как представила, какой сейчас вой на весь Кошкино подымет Толян, язык свой попридержала.
– Ладно, пошли в дом, – ещё с поминок помнила, что у неё в заначке оставалось спиртное.
Первое, что сделала, когда вошли в квартиру, заглянула в холодильник. Вот беда! Обещанные пол-литра «Пшеничной» стояли, но чекушек не было ни одной.
– Погоди, я сейчас.
Пришлось побегать по соседям. А раз заглянула – без разговоров не обойдёшься. Вернулась в квартиру не раньше чем через полчаса. Толяна застала уже сидящим по-хозяйски перед включённым телевизором на диване. На сиденье стула напротив – разутые ноги в рваных, вонючих носках.
– А ну убери лапы! – возмутилась Надежда Николаевна. – Ишь… расселся тут! Вот тебе чекушка. Вот тебе и поллитра. Забирай, и чтоб больше духу твоего…
– Да погоди, Надюх… Чё ты так? Не чужие ж… Ночь уж, погляди. Давай уж я у тебя… По утрянке и уйду.
– Никаких «по утрянке». Сваливай!
– Эх, а я тебе когда-то телят помогал пасти. Знать бы…
Телят он ей помогал пасти! Вспомнил. Когда это было?
– Ну всё, я тебе раз сказала, – поднатужилась она и еле вытолкала продолжающего упираться помощника за дверь. Затем поспешила запереться на все запоры и открыла пошире окно: пусть как следует проветрится.
Нет, на мужиках, пожалуй, лучше поставить крест. И чем жирнее, тем лучше! А справиться с одиночеством ей поможет то, что в неё заложила когда-то та странная женщина, назвавшаяся тётей Верой, – желание творить. Ей не терпелось уже, чтобы наступило утро и можно было с радостью засучить рукава.
6
Если не на словах, не в мечтах, а на деле заняться глиняными поделками, то придётся в первую очередь восстановить печь. Кто другой, кроме собственного сына, сможет помочь ей в этом непростом деле?
Надежда Николаевна, иногда мысленно сопоставляя сына и дочь, задавалась вопросом, кто же ей больше люб, кому она больше сострадает, кого чаще хотела бы видеть рядом с собой… И, как ни крути, по всем показателям получалось, что непутёвый Николай неизменно опережал её добродетельную, благополучную Лидуху. Отчего так? Бог его знает… Может, оттого, что уж больно походил он на своего деда, Надиного отца, – и своей миловидной внешностью, и какой-то неприспособленностью к жизни, неготовностью выстраивать житьё-бытьё… с умом, что ли, расчётливо. За что ни возьмётся, всё сикось-накось. Хоть стой, хоть падай.
Последние несколько месяцев Коля пристроился на новом месте: в открывшемся на базе «Сельхозтехники» цехе по производству минеральной воды. Там, при этом цехе, был в каких-то начальниках его тесть.
На следующий день после посещения родной деревни Надежда Николаевна дождалась наступления вечера и отправилась на базу к сыну в надежде встретить его, когда он будет выходить после смены из ворот. Однако время пересменки пришло, все, кому положено, покинули территорию базы, а сыночка что-то не видать.
– Николаевна!
Знакомый. С его женой она когда-то лежала в одной родильной палате.
– Своего, видать, дожидаешься? Напрасный труд! Не было его с самого обеда.
– Как это «не было»? Почему?
– «Почему» – это уж ты прямо у него спроси. Авось, ответит.
– А где ж он может тогда быть?
– Я тебе советую прямо в бар на Ленина. Он там, между нами, последнее время частенько ошивается.
Верно! Сына она застала сидящим за столом в компании с нервно-возбуждённой чернотой (их последние годы в Кошкино объявилось немало), о чём-то шумно спорящей на своём непонятном языке. В этой компании он был, кажется, единственным русским.
– Ну ты чего? – возмутилась Надежда Николаевна. – Про что тут баланду травишь?
– День рожденья у Магерама справляю, – сын был, понятное дело, пьяненьким. – Круглая дата. Четвертушка!
– Мамаша! Мамаша! – чернота, как стая мух, тут же набросилась на новую жертву. – Ай какая ты маладэц, что прышла! Садыс и ты. Мэста всэм хватыт!
– Да пошли вы! – Надежда Николаевна, не церемонясь, ухватила сына за рукав. – Всё, хватит, насиделся. Иди за мной.
Сын всегда был послушным, вот и сейчас не сопротивлялся. Чернота сразу потеряла интерес к Надежде Николаевне и больше к ней не приставала.
– Не стыдно тебе? Нормальные люди работают, а ты водку посреди дня незнамо с кем хлещешь! Доиграешься, выгонят тебя с работы.
– Не выгонят, за меня заступятся.
Какое поразительное легкомыслие! Так непохоже на саму Надежду Николаевну с её трепетным отношением ко всему, за что бы она ни бралась.
– Дурак ты, Колька! Поплатишься когда-нибудь за такое. Останешься совсем без работы.
– Не останусь! Меня завсегда на базар возьмут. Там знаешь сколько можно за день? Тебе и не снилось!
– Эти, что ли?.. Эти тебя возьмут? Эти как возьмут, так и бросят! Нужен ты им! Останешься тогда совсем на бобах. Ну вот что… – настало время приступить к самому главному, – ты хоть и дурак, но руки у тебя всё же есть. Мне надо печку в порядок привести.
– Какую печку?
Надежда Николаевна коротко объяснила.
– А зачем?
– Игрушки буду, может, на продажу делать. На тот же базар отнесу и продам!
Мысль эта только сейчас посетила Надежду Николаевну, видимо, под впечатлением услышанного от сына, но сразу же ей понравилась.
– Думаешь, получится?
– Отчего ж не получиться? Если уж в девчонках когда-то получалось, так сейчас и подавно. Ну так поможешь или чужого кого просить?
– Да ладно… Чего ж чужого-то? Так и быть – приду, помогу.
7
Николай хоть и пообещал матери поставить печку, но с выполнением обещания не спешил. Правда, и сама Надежда Николаевна не собиралась устраивать каких-то авралов: ей прежде всего нужно было как-то благоустроить место для занятия поделками, промыть привезённую из Сосновцев глину, оставить её в покое на какое-то время. Пусть отстоится, и лишь тогда…
Вот уже лет пятнадцать прошло с тех пор, как они с покойным мужем начали обихаживать собственный огородик на окраине Кошкино. Шесть соток тщательно обработанной земли, грядки, усаженные в основном картошкой. Выращивали и другие популярные культуры: помидоры, капусту, лук, огурцы. А ещё, скорее баловства ради или чтоб потрафить подраставшим детям, – клубнику, сладкий горошек, ягодные кусты: малина, смородина, крыжовник. Одно время, когда Надежда Николаевна увлеклась пивоварением, весь частокол был увешан тяжёлыми, пахучими гроздьями хмеля.
Здесь же покойным был выстроен небольшой, но добротный сарайчик, где хранился весь огородный скарб. Сюда она с Толяном и свалила привезённую накануне печку. Здесь же создаст и обуютит себе рабочее местечко.
Надежда Николаевна присматривалась, прикидывала, как удобнее протянуть шланг с водой в сарайчик, а её соседи меж тем вовсю занимались кто прополкой, кто поливкой. Пропалывать, может, ещё не стоило, но всю последнюю неделю стояла жара, с неба не пролилось ни капли. Только-только проклюнувшаяся из земли зелень, то есть всё то, что с таким старанием, отнимая время, выделенное на уход за больным мужем, Надежда Николаевна засаживала этой весной, местами уже зажухло, заскучало, явно испытывая жажду. Да, такой была открывшаяся перед ней печальная картина. Однако Надежде Николаевне разом стало как-то… «Да гори ты синим пламенем!»
Как это было непохоже на то, как они прежде с ещё здоровым мужем горбатились на участке! Да ещё детей своих понуждали. И было ради чего: огород их кормил почти всю зиму, и редко-редко когда возникала нужда сходить за каким-нибудь овощем в магазин – всё своё, всё готовенькое. Не будь огорода, им пришлось бы туго. И вот пожалуйста, нате вам – такое вопиющее безразличие!
