–… Вы не обяжете меня ответом – куда я прибыл?
Он мягко улыбнулся, и я разглядела его лицо. Точнее, сначала обратила внимание на брови, остановилась на глазах… Если бы я когда-нибудь что-то употребляла, то подумала бы, что теперь меня догнали все химические опыты, но так не бывает. Нет, это, безусловно, вполне типичная русская внешность, мало ли на свете похожих людей, тем более, разделенных временем. Но его костюм, и растерянность, и «мадемуазель»… Будь у меня враги, я бы подумала, что это очень жестокая шутка, но врагов, тем более, с такими возможностями, у меня не было. Я собралась: нужно было попытаться выдать ответ, кто бы ни стоял передо мной в ожидании.
– Москва Октябрьская. Ленинградский вокзал, – немного придавленным эхом бодрой электричковой женщины прозвучала я.
Он выдохнул будто с маленьким облегчением, услышав знакомое слово.
– Признаться, я в свои годы впервые доехал до Первопрестольной, но никак не ожидал найти ее… такой.
– Вас что-то удивляет? – настороженно спросила я, пытаясь не разглядывать так неотрывно его манжеты, странный галстук, длиннополый сюртук. В лицо его я просто решила не смотреть – хотелось разобраться в ситуации на трезвую голову, хотя бы попытаться держать все под контролем. К тому же, у него это, кажется, получалось немного хуже, и мне стоило стараться за двоих.
– Право, да, – многозначительно оглянулся он, будто призывая меня последовать за его взглядом и в чем-то убедиться. – Готов поклясться, – остановив взгляд на поезде, равнодушно попыхивающем на свободе, увереннее заговорил он, – что на станции у Знаменской площади1 я садился в совсем другую машину…
Этот топоним подействовал на меня почти шоково. Стоп, нет, ребята, настолько заиграться нельзя, и алкоголем от него не пахнет нисколечко, и вещества так, я догадываюсь, не умеют. Какая к черту Знаменская площадь, господа? Нет, я не вывожу, можно, пожалуйста, очнуться от теплового удара в комнате отдыха зала дальнего следования?
Он был так увлечен своей историей, что не заметил, как я изменилась в лице и обхватила голову, пытаясь хотя бы таким образом контролировать происходящее. Но, казалось, кукуху я уже упустила.
– …И до Бологого все шло спокойно, я отобедал в ресторане первого класса и решил вздремнуть, потому что, по словам служителя, езды было еще часов десять. Но меня разбудили гораздо раньше, уже совсем другие люди, я долго пытался понять, что не сплю, и вот до сих пор, признаться, не совсем в этом уверен.
Он замолчал, а я продолжала отстраненно разглядывать себя: запоздало порадовалась, что одета вполне сносно, то есть, в юбку почти до щиколоток и светлую рубашку – конечно, не кринолин, но какая-нибудь условная кушелевская мещанка, приносившая ему на дачу молоко, могла выглядеть отдаленно похоже. Стоп, неужели все это всерьез происходит со мной? Если так, то помощь все-таки больше нужна ему, чем мне. Потому что время на моей стороне. Точнее, я на стороне настоящего времени.
– Милостивый государь, – нетвердо и будто еще решаясь обратилась я к нему. Я была почти уверена, что не ошибусь, назвав его по имени, но решила пожалеть его без того пораженное воображение. Сейчас хотелось максимально сухо понять, что нам со всем этим делать дальше. – Вы брали билет только до Москвы или обратно до Петербурга тоже?
– До Москвы, а разве могло быть иначе? – потянувшись к воротнику, проговорил он.
– Прошу вас, поглядите в своих вещах, в карманах – нет ли там билета? Давайте отойдем сюда, так будет удобнее, – показала я на случайный парапет, на удачу оказавшийся даже чистеньким. Чувствовала себя немного гидом по собственному трипу, если такое возможно.
Я чуть отошла в сторону, чтобы не смущать его. Он начал, не теряя спокойствия, аккуратно перерывать свой чемоданчик, проверять обшлага рукавов и карманы своих бесчисленных жилетов. Даже теперь, черт возьми, среди этого безумного адреналинового квеста, я почувствовала, что в этом зрелище было что-то волнующее. Значит, не пропаду, – поспешила я сделать такой вывод, но не то чтобы очень уверенный.
– Вот, мадемуазель, какой-то документ нашелся в моих вещах – готов поклясться, я вижу его впервые, – протянул он мне теплую, чуть дрожавшую ладонь.
Я взялась за листок неспокойными пальцами. Ну конечно, впервые, дружочек, я тоже. За те годы, что я не покупала билеты в кассе, РЖД успела не раз поменять дизайн.
Москва – Санкт-Петербург, Красная стрела, купе, место 11-е, 8е августа…То есть, у меня есть две недели – моя не всегда полезная привычка определивать прекрасное теперь столкнулась с прямой необходимостью. Дальше в билете стояло имя: Плетнев-Петр-Александрович.
Я вздрогнула от боли – ужасно неудачно прикусила язык – и зажмурилась до цветных мушек перед глазами. Инстинктивно приложила руку ко лбу, а другую, с билетом, вытянула в сторону, будто удерживая равновесие. Он, видимо, понял, что со мной что-то не так, и поймал билет почти на лету, невольно сжав и мою ладонь. Я подняла к нему лицо, которое сильно постаралась сделать попроще.
– Я очень рада вас видеть.
Правда, мне стоило максимальных усилий выговорить сейчас что-то цензурное и членораздельное, а внезапно получилась почти любезность. Я могла бы, пожалуй, почувствовать себя молодцом, но ресурсов на это уже не хватило.
Пока он, неловко разжав мои пальцы, расправлял билет на ветру, и маленький румянец спускался к его мочкам, которые обволакивал солнечный свет, в мою голову пытался вместиться какой-то неконтролируемый поток бегущих строчек.
Как не быть навязчивой скотиной? Как отпустить его одного, без денег и связи, с игрушечным чемоданчиком, в этот немилосердный город? С этой боязливой оглядкой, которая лишь меня умиляет, но остальным он может показаться потенциальным пациентом больнички имени Кащенко, куда я в свое время не прошла кастинг. Неужели это чудо поедет сейчас со мной в крюковской электричке? Стоит ли рассказывать ему про мировые войны и гулаги? Как спрятать от него даты его же собственной жизни из Википедии? Стоп, то есть, мне придется ходить по дому в одежде? Во всяком случае, какое-то время… Нет, а если попытаться поменять ретро-денежки и дать ему возможность провести эти две недели самостоятельно? Можно ли цитировать ему его же письма? А как быть с литературой модерна? Он же совершенно беспомощный, в бытовом смысле он оказался почти что в чужой стране – другие люди, сильно другой язык… Хотя кого я обманываю – мне же просто не хочется его никуда отпускать. Да, передо мной человек, о котором я знаю все, что можно взять из документальных свидетельств, кроме неизданных писем, до которых не успела добраться. И вот жизнь подвезла мне расклад поинтереснее. Человек, с которым я столько раз за последние месяцы замечала то милые и смешные, то совершенно космические совпадения, и почти готова была влюбиться. Вот здесь стоило признать, что мозг, кажется, перестает вывозить и обрабатывать столько информации. Какая-то ее часть, во всяком случае, совершенно точно уже устарела. Вот прямо сейчас. Собственно, весь этот поток обернулся во мне в несколько секунд перед его ответом, я краем взгляда дотянулась до уголка его рта и поняла, что все уже случилось. Теперь было непонятно, кто из нас больше попал.
– Право, мне, кажется, не доводилось встречать вас прежде. Или я ошибаюсь? – склонил он голову, с некоторой осторожностью глядя на меня. Такое выражение теперь совершенно неравнодушно меня опечалило и заставило подумать, как мало на самом деле в моих руках.
– Это так, – протяжно выговорила я, готовясь к такому нелюбимому мной жанру самопрезентации, без которой было теперь не обойтись. – Но мне доводилось встречать вас. Меня зовут Евдокия, и, видимо, мне суждено стать вашим проводником по 2020-му. Вергилий из меня так себе, – доверительно смотрела я в его совершенно отсутствующее лицо, – но и этот мир не так уж и плох. То есть, я уверена, что вы сможете найти в нем красоту… Петр Александрович. Ваше имя я прочла на билете, вот, – поспешила объясниться я, стараясь не прыснуть от смеха – так красноречиво было его недоумение.
