***
Солнце било прямо в глаза, и Элли, не желая просыпаться, попыталась накрыться с головой. Давно нужно было повесить шторы — уже месяц они аккуратной стопкой лежали в шкафу, и ей было лень занавешивать большие, почти во всю стену, окна. Сон испарился, и девушка лениво пошарила рукой по другой половинке кровати, где должен был спать Джо — парень любил дрыхнуть до обеда, но Элли будила его с первыми лучами солнца.
Второй половины не оказалось; вздрогнув, девушка рывком села, отбросив незнакомое, тяжелое одеяло. Сердце бешено колотилось в груди, пока она пыталась привести мысли в порядок: Джо и его большая квартира остались в Варшаве, в совершенно другом мире; Элли — больше не студентка медицинской академии, теперь она — помощница местной знахарки. И вчера ночью на болоте на нее напал странный тип…
Элли подпрыгнула от ужаса, вспомнив события вечера — ее похитили! Ну кому, скажите на милость, она могла понадобиться? Зачем? Ее не хотели покупать на невольническом рынке, от нее с радостью избавились владельцы борделя — девушка совершенно не сгодилась даже для черной работы в таком заведении, а тут ее украли…
Комната, в которой она проснулась, оказалась большой, просторной и очень светлой; она была со вкусом обставлена мебелью из темного дерева — массивный письменный стол, несколько высоких стульев с резной спинкой и подлокотниками, большие шкафы, забитые фолиантами и свитками; на стенах — незнакомые географические карты и один портрет. Возле кушетки, на небольшой скамеечке лежала стопка одежды. Чуть смутившись, Элли поняла, что спала абсолютно голой. Из памяти тут же услужливо всплыло воспоминание о кувырке в грязную болотную воду. В общем-то Элли никогда не стеснялась своего тела — оно было в меру стройным, в меру ухоженным и привлекательным. Конечно, за столько месяцев она немного сдала, но все равно… Элли отмахнулась от дурацких мыслей. Какая разница, как она выглядит? Все в этом чертовом мире смотрят на нее с нескрываемым отвращением, так что она может вовсе не волноваться.
Платье оказалось новым; чистым, из добротной, мягкой на ощупь ткани нежного голубого цвета. Еще к платью прилагался легкий, декоративный корсет, от которого Элли пришла в неописуемый, девчачий восторг — ни разу в этом мире у нее не было такой красивой одежды. Покрутившись вокруг своей оси, тщетно стараясь рассмотреть себя со всех сторон, Элли с большим энтузиазмом принялась искать зеркало. То нашлось почти сразу — девушка радостно провернула крутящуюся раму, и в ужасе отшатнулась, увидев свое отражение.
Шея пестрила черными пятнами синяков и багровым следом от петли веревки, щеки и лоб были изуродованы мелкими порезами словно от маленьких когтей, на правом виске расплылся огромный, уродливый фиолетовый синяк.
Перед глазами тут же всплыли обрывочные воспоминания — ее тащат по лестнице вниз, не слишком аккуратно кладут на деревянный стол, кажется, связывают руки. Над девушкой склоняется неясная черная тень; что-то спрашивают, что-то требуют, но девушка не понимает языка и может только молить отпустить ее. К ее лбу прикасается чужая, холодная рука, и все тело Элли охватывает агония. Симфония боли и страха стремительно уволакивает ее куда-то внутрь подсознания, где из неведомых глубин небытия восстают страшные, ни на что не похожие существа. Девушка пробирается по лабиринту кошмаров, бежит, спотыкается и падает, проваливаясь ниже и ниже, прямо в пасть огромному клыкастому червю…
Ее родные, похожие на страдающих чумой, приветственно тянут к ней руки; ее друзья обступают ее со всех сторон, наперебой крича и хватая ее за руки. Много знакомых лиц, и все они — истлевшие, иссохшие, с отвратительными язвами или свисающими оторванными клочьями кожи; каждый хочет от нее одного — чтобы она даровала им покой. Элли кричит, пытается отбиться, но их слишком много. Она падает на колени, пытается зажать уши, но ей не позволяют; толпа подхватывает ее на руки, стремительно, словно горная река, несет в непроглядную тьму, и когда Элли, в очередной раз, приходит в себя, она понимает, что стоит на деревянном помосте, а на шее у нее — огромная, грубая, черная петля. Рядом стоит палач — закутанный во все черное мужчина. Толпа под ее ногами не успокаивается, свистит и улюлюкает. Палач властно поднимает руку и наступает тишина; зачитывается приговор. Ее обвиняют… она не понимает в чем ее обвиняют. Неповиновение? Кому?
Человек в черном театральным жестом отбрасывает свиток прочь, берется двумя руками за большой рычаг и в последний раз спрашивает Элли. И девушка, сквозь раздирающие ее рыдания, пытается перекричать шум, чтобы объяснить, что она не понимает языка, на котором с ней говорят. Но палачу наплевать; он может принять лишь один ответ, и она не собирается его давать. Протяжный скрип, секундное падение… девушка чувствует, как все ее тело заходится в предсмертной конвульсии — конструкция виселицы сделана так, чтобы не ломать позвонки, а оставлять жертву медленно умирать от удушья на потеху толпе.
Огромным усилием воли Элли заставила взять себя в руки — все это не могло быть взаправду. Переборов легкую дрожь, девушка отвернулась от зеркала и попыталась отвлечь себя. На глаза попался портрет — молодая, красивая женщина с чистыми серыми глазами. Высокий лоб, греческий бюст, красивого цвета кожа, копна ярко-рыжих волос — на портрете была изображена редкая красавица. Элли невольно залюбовалась, восхищаясь мастерством художника, казалось, еще чуть-чуть, и женщина повернет красивую голову, грозно сдвинет брови и отчитает девушку за то, что та пялится на нее с открытым ртом.
Ниже, на небольшом комоде, верхняя полочка которого была заставлена всякими мелочами и безделушками, она увидела две миниатюры в красивых рамках; на одной была изображена девушка лет двадцати, смуглая и голубоглазая шатенка; на другом — молодой мужчина, такой же темноволосый и голубоглазый. Второй портрет показался Элли знакомым, и она неуверенно взяла в руки рамку, чтобы лучше рассмотреть изображение. Да, ошибки быть не могло — художник точно передал пронизывающий, пристальный взгляд, двумя-тремя идеальными штрихами придал улыбке чуть саркастичный оттенок, а правильно положенными на лицо тенями — гордость и непроницаемость. С маленького портрета на Элли смотрел давешний некромант, тот самый человек, что похитил ее… и пытал. Девушка невольно потерла синяки на шее. Зачем она сдалась ему?
Переборов секундное замешательство, она вернула портрет на место и направилась к двери. Та, к ее изумлению, оказалась незапертой, и Элли медленно выглянула в просторный темный коридор. Босые ноги неуверенно проскользнули по начищенном до блеска полу, и девушка аккуратно прикрыла за собой дверь. Налево или направо? Оба «рукава» коридора были абсолютно одинаковыми и заканчивались поворотом, поэтому она всецело доверилась интуиции и зашагала налево. В коридор выходило множество дверей, но Элли предпочитала не искушать судьбу и просто шла по коридору. Наконец тот вывел ее к широкой лестнице, и девушка, едва не упав запутавшись в юбках, медленно спустилась вниз, стараясь производить как можно меньше шума.
Еще коридоры, залы, комнаты — дом оказался огромным, и очень скоро Элли не представляла как вернуться обратно. На ее пути встречались самые разнообразные диковинки — в одной из проходных комнат девушка столкнулась с огромным пыльным чучелом неведомого зверя — множество портретов, красивая мебель… но не было людей. Во всем доме она не встретила ни единой живой души, хотя была уверена, что прислуга здесь есть и ее не мало.
В давящей, угнетающей тишине, Элли почти бегом распахнула большие двухстворчатые двери и замерла на пороге. Это была большая, наподобие амфитеатра библиотека. Вниз стройными рядами уходили шкафы, до отказа забитые бумагами и книгами. Элли медленно спускалась по небольшой лестнице — совсем не высоко, метров пять. Внизу были расставлены глубокие кресла, несколько массивных письменных столов, на полу, перед камином, расстелен мягкий ковер из шкуры зверя. Здесь не было окон; точнее были, но маленькие, под самым потолком, и они почти не давали света; на верхних ярусах царил полумрак, а внизу лишь слабый огонь камина освещал помещение.
