Мы несёмся по январской Москве, открыв окна автомобиля, и горланим «Отпусти и забудь» из мультфильма «Холодное сердце». Хочу никогда не забыть, как много магии я высекла сама из себя тогда, будучи одинокой мамой в Москве десятых годов.
Символом свой одинокости тогда назначаю лязгающее техно в клубе «Солянка» – единственную вечеринку, куда я умудрилась выбраться на два часа за два первых года. Когда малышка достаточно подросла, чтобы я иногда могла оставить её у родителей. Помню своё материнское откормившее тело на танцполе и недоумение в каждом его мускуле – привычные когда-то движения стали мне будто бы малы, я выросла из тех ритмов, которые нравились мне до родов. Я тогда пыталась как-то подобрать пароль к старым ощущениям, но не смогла. Те ощущения больше не работали. В итоге я замерла одна посреди этих танцев, пробралась к выходу через толпу, а потом вышла из громыхающего клуба, поймала такси и поехала к ребёнку. И слушала по дороге домой «Отпусти и забудь» в плеере. Я тогда отчётливо поняла, что слишком сильно изменилась и искать счастье по старым адресам бесполезно.
Символом своей неодинокости назначаю момент, когда я приехала той ночью домой и посмотрела в кроватку, где спала моя дочка. Почему не пишут книги о том, как много ярчайшего, насыщенного, ядрёного удовлетворения в той любви, которую приносит материнство, пускай даже и без партнёра в данный период жизни? Почему так клеймят этот и без того робкий, чудесный свет, который возникает в маленькой семье, где один родитель?
И даже если опять плачешь, ты видишь своего ребёнка, уже проснувшегося, прибежавшего с утра показать тебе рисунок, например с принцессой Эльзой – и боль как будто заливает теплом, и подступившие слёзы уходят.
Всесильные чары, невидимые никому в эти полярные ночи. Только тебе и твоему ребёнку. Только мамы-воины знают, какова реальная цена материнскому намерению во что бы то ни стало защитить.
Чего бы это ни стоило, показать жизнь всё-таки волшебной, полной тепла, смеха. А не жестокости, глупости и бесстыжего равнодушия. Только мамы, которые оставались с детьми вдвоём, ощущают, какова реальная цена партнёрству.
Не такому, которое давно мёртво и пытается притворяться живым. Которого и не было никогда. А такому, из которого рождается семья. В ней сердца этих двух девочек и правда оттают. Сколько доверия и беззащитности было в наших с дочкой взглядах тогда и сколько уверенности – сейчас.
Домой, в Нью-Йорк
Сейчас мы мчим по заснеженным шоссе Пенсильвании домой, обратно в Нью-Йорк! Домой – в Нью-Йорк, ха. Мы путешествуем теперь по Америке. Я, моя дочка С. и мой Д. Нас трое.
Кто бы мне сказал, что я смогу написать такую фразу. Всего три года назад я была той, о ком удобно писать сценарии, моя реальность стала эффектной пародией на мои же мечты.
Вся на изломе. Но с бокалом вина в руке с тонким запястьем. Булгаковская Маргарита с затуманенной судьбой.
Всего три года назад я не знала, как жить дальше. Направо пойдёшь – коня потеряешь, себя спасёшь; налево пойдёшь – себя потеряешь, коня спасёшь; прямо пойдёшь – и себя, и коня потеряешь.
Тупик – не страшное слово, когда печатаешь его в текстовом приложении в айфоне. Тупик – пугающая действительность, когда ты уже взрослая, отношения явно не сложились, но ты всё ещё зачем-то маринуешься в них, не решаясь на разрыв.
Разрыв становится почти невозможным в лабиринте манипуляций, ты бегаешь по своей ситуации, как белка по колесу, не осознавая, что надо просто сорвать стоп-кран.
Нет, слово «просто» тут неуместно.
Три года назад я забыла кольцо около раковины в уборной на работе. Это был подарок от отца моей дочери, я всё ещё хранила этот подарок при себе, хоть мы уже были в разводе. Хоть мы уже расстались. Хоть я уже оплакала несостоятельность нашего союза и увидела свою ситуацию со стороны благодаря психотерапии. Но я всё ещё была в тех отношениях. И я всё ещё хранила кольцо. И я его потеряла.
Я забыла его в уборной в редакции, и его тут же украли. Искать было бесполезно. И я плакала тогда, что лишаюсь важного символа, но в действительности со мной таким образом окончательно попрощалось прошлое.
Спустя неделю после той утраты я купила билет в Нью-Йорк, чтобы навестить наконец-то мою подружку А.
Неужели она ещё не появлялась в этом тексте?
Она, родная мне с самого детства, переехала в город на Атлантике на два года раньше. Вдвоём с маленьким сыном. После своего развода. Это она придумала Нью-Йорк как жизненный сценарий.
Когда она улетала из Москвы с ребёнком, я волновалась за неё, ощущая, что она устремляется в никуда, и дала контакты всех, кого знаю там, чтобы ей не было настолько страшно.
Среди этих контактов был мой Д., которого я не видела к тому времени почти двадцать лет и о котором почти ничего не знала. Так возобновилась наша связь. Это моя подружка А. начала первая общаться с ним. Это она привела его на встречу со мной два года спустя, когда я решила наконец-то её навестить.
И вот ты летишь в неведомый стеклянный Нью-Йорк, чтобы сменить на неделю декорацию. У тебя ужасное настроение. Ты потеряла кольцо, символ отношений, которые угасли. Ты не ждёшь от действительности ничего хорошего, потому что она уже слишком много раз тебя подвела. А потом благодаря подруге встречаешь в баре, в недрах хипстерского Вильямсбурга, человека. Вначале наша связь попыталась притвориться дружбой, как тогда в детстве, в раздевалке.
«Как ты там? Как ты прожила эти два десятка лет? Последний звонок? Университет? Первая работа? Командировки? Трансовые вечеринки? Психоделики? Тексты? Прямые эфиры? Отношения?»
Я хорошо помню тот вечер, разноцветные лампочки во дворе бара, мы – последние посетители – болтаем до самого закрытия. Мне так странно было узнавать голос Д., который я слышала в последний раз до этого на стыке детства и юности. Моя дочка скоро дорастёт до того возраста, в котором мы когда-то попрощались.
Он сказал «было так хорошо» на прощание. А потом я улетела обратно в Москву, но душа моя уже начала от неё отрываться. Почти весь остаток 2016 года, до того самого октября, я летала туда-обратно, из Москвы в Нью-Йорк.
А теперь я называю его домом.
Старина Эрл
У меня в Нью-Йорке было много «проводников», но одним из первых стал старина Эрл.
Я нашла его случайно, гуляя с моей подружкой А. во время одного из первых визитов. Я тогда ещё только присматривалась к городу.
Моя стремительная и деловая А. всегда составляла чёткое расписание на каждый час. Даже когда мы расслабленно шатались с ней по улицам, вначале ещё девочками по Москве, а потом уже и молодыми женщинами – по Нью-Йорку.
Она переехала на другой край мира первой, с трёхлетним хулиганистым мальчишкой за руку. И да, это она научила меня всё в жизни смело переворачивать вверх дном, если есть подозрение, что может быть лучше.
Я, от природы более замедленная и расхлябанная, обычно следовала плану подружки А. И в её план всегда было включено что-то интересное.
Тем солнечным сентябрьским утром мы собирались провести ровно два часа в музее Уитни, сфотографироваться на его восхитительной крыше с видом на Челси и реку Гудзон. Потом пройтись по парку Хайлайн, растянувшемуся вдоль бывшей промышленной железной дороги, и перекусить такос.
Я ещё совсем не знала города и смотрела на него глазами туристки из Москвы, впитавшей много книг и кино. А вот А. уже была настоящей жительницей «Большого яблока». Как сейчас помню их, стоящих на платформе поезда «B» вдвоём с сыном: они – мама и мальчик – напоминали мне о сцене из романа «Щегол» Донны Тартт.
Но в то утро А. была без ребёнка, мы были вдвоём, и она в своём не терпящем возражений стиле внезапно сказала, что мы должны прервать наш прогулочный маршрут буквально на пятнадцать минут и заскочить куда-то по делу. «Делом» оказался крохотный офис на каком-то седьмом с половиной этаже бизнес-здания из пятидесятых, без окошек и без дверей, но с позолоченным лифтом.