<p>
Но всё же пришёл в лачугу, освещённую восковым хохолком волчьего черепа, когда долетел до меня слух, что Игнац настолько ослаб, что уже и вовсе не выходит на люди.</p>
<p>
Он сидел, уперев локти в стол, и сосредоточенно толок ложкой рыбную похлёбку, видимо, пытаясь остудить её побыстрее. Мельком взглянул на меня и вновь уткнулся в миску.</p>
<p>
— А... кто почтил дохлого краба! Любимчик Аданоса, миротворец Одо! Наслышан о тебе.</p>
<p>
— Что ж, — сказал я, не сдержав невольный смешок, — если ты наслышан, мастер Игнац, может, наконец-то, и я узнаю, кто я такой.</p>
<p>
Старик отвлёкся от похлёбки.</p>
<p>
— Ты ведь не за тем сюда припёрся, чтобы я, старый дурак, льстил тебе?</p>
<p>
— Нет, забудь, — отмахнулся я, смеясь.</p>
<p>
— Позволь-позволь, — настаивал он. — Раззявился — говори.</p>
<p>
Что я терял? Несколько жалких мгновений скуки ушло на рассказ о моём загадочном появлении у монастырских стен годы назад.</p>
<p>
— Угу, — промычал Игнац, ожёгшись похлёбкой, — вопрос таков — откуда на острове, где каждая собака знает в хвост и рыло всякую свинью, взялся никому неизвестный мальчишка? Тоже мне тайна... Ежель о чём и не хотят говорить, оное тайной не становится.</p>
<p>
Я замер.</p>
<p>
— Нет, — он помотал головой, — родичей твоих я не знавал, и как они кликали тебя, не скажу. Но ты, как пить дать, из дольников.</p>
<p>
Он поднёс к беззубому рту дрожащей рукой ложку и, хлюпнув губами, скривился.</p>
<p>
— Так городские называли тех, кто жил в рудниковой долине. Вот ты выйдешь за ворота, пойдёшь налево — упрёшься лбиной в скалу, пойдёшь направо — опять упрёшься, прямо — опять же не разгоняйся, береги морду. И мнишь, будто бы знаешь весь остров как свою пятерню. А он велик, лапой не накроешь. В доле вольный люд поживал себе. И у борозды, и у берега. Не сразу расковыряли камень и разнюхали, сколь богаты рудные жилы. И то, местные же и ковыряли, на хлеб, пиво и портки хватало. А то и бабе своей платок нарядный на торге оторвать.</p>
<p>
Пошарив в миске ложкой, он управился с несколькими глотками похлёбки.</p>
<p>
— Да вот пресветлый властитель наш Робар осенился — казна-то зажиреет, кабы руду долбила всякая сволочь за право немного покоптить воздух над миской тухлятины, до издыхания во славу короля. И потянули колодников. Вольных потеснили за здорово живёшь. Здесь не разгуляться, и многие подались на большую землю. А кто и упирался. Те сгинули. Кого, говорили, орки горные не потерпели у себя под боком. А то и каторжане беглые озоровали. Да только не знаю, какие из них бегуны. Месяц-два в горе, и ноги уже не помнят, как бегать. А вот те, кто в сторожах, они холёные были. Всякое на каторжан валили. Де, и грозовую завесь наворожили верноподданные жрецы, чтоб увёртливые колодники не зорили честных людей. Пёкся о нас правитель наш. Где-то он сейчас? Здравы будут те крысы, коим точить его благородные кости в родовом склепе. Если какая преданная сука всё ж ссыплет их во гроб.</p>
<p>
Он поперхнулся, откашлялся.</p>
<p>
— Что бы ни случилось, всё на твоих глазах. За орков не скажу, но от людей ты долго прятался. Когда уже не помнил себя, хорошая дорога вывела тебя к монастырю. И не думай, будто бы никто из братии не догадывался, каким ветром такое чудо.</p>
<p>
— Но...</p>
<p>
— Вот за то я не попрекнул бы пламенных книжников. Рассудком ты не повредился, того мало? А ежели кого очень печалила твоя память, так тот пёс лязгнул зубами у врат и убрался.</p>
<p>
Стукнула ложка, раз-другой.</p>
<p>
— Ты, Одо, на всём свете один, кому ведомо, кто ты таков. Откуда куда идёшь. Не спрашивай о том ни у кого.</p>
<p>
Сам я удивлялся тому, насколько был спокоен. Те холёные стражи, которых вскользь помянул Игнац, давным-давно все до единого мертвы. Непреодолимой грозовой завесою, по милости пресветлого короля, их заточили в Долине вместе с каторжниками. И цепные рудокопы, верные своей привычке озоровать, выгадали миг тоски и замешательства не привыкших к жизни взаперти "псов" и забили стражников кирками, палками, камнями, досками, их же собственными мечами. "Ни одна гнида не ушла" — безмятежно поведал мне как-то "воскресший мертвец" по прозвищу Волк.</p>
<p>
Игнац отодвинул миску, брякнул в неё ложку.</p>
<p>
— Ты не за этим пришёл. Что так вдруг-то? Давно ты не совал ко мне нос, и вот сквозняк принёс.</p>
<p>
— То не беда, что я сюда нос не сую. Беда, когда сунут носы те, кому до всякого моего шага дело есть.</p>
<p>
— И что? Вдохнут мертвечины — и пусть их. День, ночь, сколько мне ёрзать? Говори, покуда меня не сморило, или из тебя каждое слово ложкой по лбу выбивать?</p>
<p>
Получить по башке его обмусляканной ложкой мне не хотелось.</p>
<p>
— Когда я подступился к тебе первый раз, мастер Игнац, с разговорами о неприкаянном духе убитого чужеземца, ты усомнился, что он призрак. Ты меня дразнил... или знал, что не призрака я встретил?</p>
<p>
Старик насупился, кажется, с трудом припоминая те свои провидческие слова.</p>
<p>
— И кто же он?</p>
<p>
