<p>
Поздней осенью умер неграмотный монастырский архивариус Тхорр-Шоха. Орки забрали его тело из обители, забальзамировали и унесли в горы, на высоту нетающих снегов, где оставили по обычаю горцев, из коих он был родом, в обледенелой расселине.</p>
<p>
Когда мы спускались с ледника, Варр-Орх'Грраш, нарушив подточенное ветром молчание, сказал, порыкивая:</p>
<p>
— Смотри-ка, Одо, месяцы пролетели, а никто на больших землях не вспомнил об этом островке.</p>
<p>
— На большой земле всего больше, — ответил я, — но и там когда-нибудь жизнь придёт в равновесие.</p>
<p>
— Верно, — прогудел он. — Жаль, лес на Хоринисе не очень-то хорош. Но мы одолеем любую качку, я обещаю.</p>
<p>
— Обещай мне, — попросил я, — что бы я ни взял с собой, ты не станешь препятствовать.</p>
<p>
— Гха! — прищурился он, — Ты ведь не потащишь с собой на память кусок монастырской стены? Ничего такого, из-за чего мы сразу ухнем на мель?</p>
<p>
— Нет, — рассмеялся я.</p>
<p>
— Тогда Варр-Орх'Грраш даёт слово.</p>
<p>
Более трёх насыщенных трудами лет понадобилось разорённым и отчуждённым от большого мира островитянам на то, чтобы спустить на воду и снарядить в плавание "Надежду Хориниса".</p>
<p>
Близился день прощания с островом чудес.</p>
<p>
— Ты хорошо всё продумал, Одо? — спросил меня господин Сержио. — Кто знает, что ждёт нас там!</p>
<p>
— Так и здесь жди неизвестно чего. Пройдёшься вот даже по знакомой тропе, а какой-нибудь прыткий гоблин спихнёт на голову камень.</p>
<p>
Вряд ли то будет Сутулый или Бурый, подумалось мне, но Чахлый может и не сдержаться.</p>
<p>
— Хорошо, — рубанул воздух рукой паладин, никогда не блиставший на стезе уговоров, — тебе решать.</p>
<p>
Я-то знал, что решать не только мне, но не стал его разочаровывать.</p>
<p>
В назначенный день, сжимая мою левую руку тонкими сильными пальцами, на борт "Надежды Хориниса" решительно взошла кареглазая Неллия, по прозвищу Елха, неброское очарование которой неподражаемо воспел наш кормщик — простосердечный весельчак Кхшорр-Турра, — "хорошо мне не убивать она".</p>
<p>
Правое плечо мне оттягивала сума, в которой лежал завёрнутый в дерюгу увесистый кусок прочной чешуйчатой шкуры красновато-бурой масти. Я выменял её на связку отборных копчёных рыбин у Гримбальда, ходившего на охоту в Долину рудников. Его словами, то была всем шкурам шкура, и отдал он мне её за пустяк по старой дружбе. Отвоевал он её у здоровенного ящера с высоким кожистым гребнем на спине.</p>
<p>
— Хороша, от что тебе и надо. Тонка да прочна. Не протрёшь, не размочишь. Соль не съест. От хороша!</p>
<p>
Радующая взыскательный глаз благородным огненным переливом тесно подогнанных друг к другу плоских чешуй, непромокаемая шкура, умело сложенная руками Елхи, гибкой бронёй облекала кипу листов из тончайшего пергамента, испещрённых разделёнными во времени и слившимися на кончике пера в единую умопомрачительно сложную вязь мыслями и расчётами купца-чернокнижника Юрга Крома Ирого и внука его Арза.</p>
<p>
Когда-нибудь, на большой земле или на Южных островах, но я найду того, кто укажет мне тропу, ведущую в ненастный мир неулыбчивого человека дождя.</p>
<p>
</p>
