<p>

   Под едва различимое в птичьем гомоне воркованье призадумавшихся гоблинов я сложил все найденные кости и маленький расколотый череп в мешок и, осторожно собрав в рыхлую многослойную скатку грубую ткань, не без содрогания убрал прах человека дождя в суму. При взгляде на угомонившихся пещерных воришек не очень-то верилось, что они позарятся на человеческие останки, вонь от которых месяцами глушили охапками смолистого лапника, но всё же меры предосторожности не казались мне лишними.</p>

<p>

   Солнце припекало сквозь кроны уже с полуденной кручи. Я решил сложить очистительный костёр в лощине. В сопровождении на диво смиренных гоблинов я сходил к роднику, умылся и утолил жажду, затем выбрал место под кострище, в отдалении от каменной стены, чтобы не запечься самому в ритуальных трудах своих, расчистил. Надрезал и отвалил в стороны дёрн. Натаскал камней, выложил неопалимую оградку. Подволок крупную сосновую ветвь с пожухлой хвоей. Когда лезвие топорика, звякнув, вонзилось в сухую древесину, гоблинов охватило неописуемое возбуждение. Они задёргались, заметались, ворча и покрякивая. Рявкнул Сутулый... и все бросились врассыпную. Прежде чем я определился хоть с каким-либо толкованием такой смуты, Корноухий, сипловато покряхтывая, подтащил здоровенный сук. Уронил и тотчас отскочил назад, опасливо поглядывая на меня с искристой хитрецой.</p>

<p>

   — Огня хотите? — потрясённо спросил я. — Будет вам огня...</p>

<p>

   О пристрастии мелкого народца к пламени всяк наслышан. Крадут они угольки из любого костерка или очага, до коего дорвутся, и оттого, мол, случаются лесные пожары. А могут и дом или овин поджечь у того, кто досадит им. Спалят и жито, озоруя. Тёмные и маловерные селяне, злословя на высокомерных книжников и усердствуя в кощунстве, ёрнически равняли диких пещерных огнепоклонников с благочестивыми служителями Круга Огня, когда во хмелю или в низменной злобе чувствовали себя безнаказанными. С той поры, как я вымахал настолько, что на иных шипящих сквозь зубы вольнодумцев поглядывал свысока, будто на гоблинов, меня не донимали такими остротами.</p>

<p>

   Не зная, как должно принять дар от пещерного "единоверца", я просто кивнул, махнув топориком над кострищем.</p>

<p>

   Даритель, возликовав, застрекотал и метнулся в чащу. Вот уже и Сутулый нёс изъеденный короедами обломок трухлявого ствола на узеньком плечике. Подлесок трещал, хрустел и щёлкал, преисполненный нечеловечьим пылом. Я перехватил топорик поудобнее и принялся за работу.</p>

<p>

   Священнодействие высекания искры сомкнуло всю пылкую братию похитителей углей в едином трепетном вдохе. Затлела рыжая хвоя, завился дымок, занялся многоголосый, безудержный животный восторг. Огонь, стелясь по чернеющей древесине, загудел ровно и мощно, светлея, заполоскал раскалившийся воздух, закружил в полупрозрачном дыму алые искры. Гоблины, курлыча и повизгивая, кружили и пританцовывали рядом, изнывая и от неодолимого желания приблизиться к завораживающему великолепию очистительного пламени, и от нестерпимого жара.</p>

<p>

   Не таясь, пришёл из чащи крупный варг, ощетинил загривок, опустил лобастую голову. Встретившись со мной взглядом, задрал губу, ощерился. Вздрагивали на клыках рдяные блики, пламенели зрачки. Вскоре, не выдержав запаха гари, большак счёл за благо убраться подальше от охваченного безумным весельем пекла.</p>

<p>

   Не слыша звуков собственного голоса, я воззвал к Огненному божеству.</p>

<p>

   — Иннос, смилуйся и даруй покой блуждающей в ненастье душе. Пламенем очищен от скверны прах странника...</p>

<p>

   Возможно, я говорил ещё что-то, но забылась, выгорела в памяти та молитвенная отсебятина.</p>

<p>

   Когда огонь понемногу начал спадать, гоблины, взволновавшись, попытались было подкормить выгорающий костёр внушительными охапками валежника, но я тому воспрепятствовал. Пламя и чад до небес сулили затянуть действо до того никем не назначенного срока, когда меня уже и могли бы хватиться. Юркие огнепоклонники, признавая моё верховенство в деле сотворения огня, недовольно забурчали и, скаля мелкие острые зубки, отступились от своей затеи. Я, порывшись в суме, уже изрядно залитой моим потом, выудил краюху монастырского хлеба и протянул её Сутулому. Тот не заставил себя долго искушать. Вырвал из руки угощение и отбежал стремглав в сторонку. Гоблины ринулись гурьбой за ним, радостно и требовательно стрекоча. Я уже пожалел о своей бездумной щедрости, опасаясь увидеть безобразную звериную драку, но делёжка внезапно свалившейся на горячие ушастые головёнки диковинной вкуснятины прошла на удивление тихо и быстро. Растеребив горбушку на мякишки и корочки, гоблины расположились в самых непринужденных позах окрест костра и приступили к тщательному обнюхиванию, облизыванию и прочему смакованию непривычного лакомства.</p>

<p>

   — Что ж, — промолвил я полушутливо, чувствуя, как подкатывает к горлу ком, — речистые стражи пробоины, помяните же моего неразговорчивого друга Арза Ирого, по прозвищу Ненасыть!</p>

<p>

   Я отдал "стражам" всё, что у меня было из съестных припасов, выгреб до последней крошки, всё равно и малейшая крупинка занозой встряла бы у меня в глотке.</p>

<p>

   Я не подпускал к пепелищу любопытных карликов, пока выгребал из раскалённой золы прокалённые обломки костей. Затем, ожидая, когда остынет прах, наблюдал с удивлением, как гоблины, вооружившись грубо вытесанными каменными мисочками, которые они живо натаскали из пещеры, похищали из выгоревшего костра румяные угольки и, восторженно рокоча, уносили жаркие сокровища в свою кромешно тёмную "нору". Оказалось, не всё врут сказки.</p>

<p>

   Всё, что осталось от смутьяна Арза Ирого, поместилось в небольшом туесе. Очистившиеся в пекле кости легко крошились в кулаке, просыпаясь сквозь пальцы и с царапающим душу шорохом стекая по лубяным волокнам.</p>

<p>

   Когда я извлёк из поражающей воображение скачущих под локтями гоблинов бездонной "сумы чудес" бурдючок из ягнячьей шкуры и, прогулявшись к роднику, принялся заливать студёной водой тлеющее кострище, ошалевшая от переизбытка впечатлений пещерная братия отчаянно запротестовала, вереща и стеная. Но я оставался непреклонен. Погоревав, гоблины решили, что мне, Великому Поджигателю, виднее как должно завершить обряд, и радостно забегали туда-сюда со своими корявыми посудинками, впопыхах поливая и себя, и траву... но и в пепел они наплескали горсти две или три.</p>