<p>
— Безгрешные мастера желают знать, сколь правдив очередной донос, и подослали ушлого мальчика из обители нюхнуть скверны?</p>
<p>
— Нет...</p>
<p>
Старик изменился в лице.</p>
<p>
— И что? — проскрежетал он нетерпеливо.</p>
<p>
— Хочу кое-что купить... выменять.</p>
<p>
Изумление и любопытство, одолевающие Игнаца, боролись с недоверием.</p>
<p>
— Ты ведь — травник Одо, так?</p>
<p>
Я кивнул.</p>
<p>
— И какую ж невидаль тебе не втюхали на торге, благочестивый?</p>
<p>
— Какую-то и втюхали, — передразнил я сварливого хрыча, — да мало того мне.</p>
<p>
Я сказал самозванному алхимику чистую правду. Байки людей, видевших ненастного призрака воочию, и собственные впечатления постепенно сложились в моём воображении в бесцветный витраж, пусть изуродованный многими выбоинами и трещинами, но замкнувший в своей неполноте осколок разрушенной жизни таинственного странника по имени Ненасыть. Любезничая с наблюдательным и языкастым людом на городском рынке, я невзначай задавал неслучайные вопросы, и леденистая мозаика обрела выразимую словами чёткость и заиграла неяркими красками.</p>
<p>
— Да и с чего ты взял, что у меня есть?!</p>
<p>
— У тебя нет, но ты знаешь, где добыть.</p>
<p>
— Горазд ты загадки загадывать, учёный человек, — проворчал Игнац. Подумав, оттолкнул ладонью занавесь. — Зайди, потолкуем.</p>
<p>
Глаза быстро привыкли к полумраку.</p>
<p>
— Что озираешься? Нет у меня ничего запретного. Негусто жирую.</p>
<p>
Что и говорить, обстановка "норы порока" удручала вызывающей скудностью. Мне хозяин, выжав из себя каплю радушия, указал на низенькую скамейку, подпирающую хлипкую стену, а сам устроился напротив, на застеленном потрёпанной мешковиной коробе. Я осторожно вытянул ноги, опасаясь пнуть сверлящего меня диковато поблёскивающим в потёмках взглядом Игнаца или зацепить приземистый столик, заставленный откупоренными бутылками. Среди порожних стекляшек красовался череп крупного волка, увенчанный нашлёпкой, в которой я опознал расплывшуюся свечу. Где бы ни мешал и варил старый плут свои "бальзамы" и мази, дома он не наследил.</p>
<p>
— Говори, что за товар, а я назову цену.</p>
<p>
— В минувший год в начале лета в порт заходил пополнить запасы воды торговый корабль с Южных островов — "Лилия ночи". Один из чужеземцев на борт не взошёл. Но и в городе не задержался. Его не искали... И никому на торге не запомнилось его имя.</p>
<p>
Я решил не мяться в осторожных предположениях и выпалил как на духу:</p>
<p>
— Этого человека ограбили и убили.</p>
<p>
Игнац, затихнув, помалкивал и, мне показалось, даже не дышал.</p>
<p>
— Убийцу я не ищу... И награбленного мне не надо. Я хочу знать, где спрятали тело.</p>
<p>
Старик выдохнул протяжный сип, прокашлялся и тихо спросил:</p>
<p>
— А ну как в море затопили, благочестивый? Скинули с кручи или спихнули с лодки?</p>
<p>
Подобные мысли посещали и меня. Но зная не понаслышке о склонности Ненасыти к сухопутному бродяжничеству, я более страшился необходимости выискивать по всему острову истлевшие останки расчленённой жертвы.</p>
<p>
— Я должен знать, как было. И где...</p>
<p>
Игнац, придя в себя, встряхнулся и, нагнетая запоздалое возмущение, заговорил отрывисто:</p>
<p>
— Надуло тебя ветром! Да я что?! Да мне!.. Да ты-то! В своём уме... блаженный?!! Шёл бы ты...</p>
<p>
Но скоро выдохся.</p>
<p>
— Тебя здесь все знают... мастер Игнац. Ты разведаешь... Называй цену.</p>
<p>
Напоминание о вознаграждении польстило его алчности.</p>
<p>
— Цену! — буркнул он, насупившись. — Я не продешевлю, не бойся... Ты мне скажи вот, всеблагой праведник, оно тебе зачем нужно? Ты хоть понимаешь, что мне со всем почтением за такие расспросы накинут удавку? А тебе-то и без почтения кишки вывалят.</p>
<p>
— Тогда скажи — он ищет своих губителей. И ещё скажи — теперь неуязвим.</p>
<p>
Расширенные до предела зрачки старика наполнились восторженным помрачением.</p>
<p>
— Правду, значит, болтают... ходит, — просипел он, — а я-то Фарима от запойной дури отваживал. Видел он на отмели, в ливень шёл над прибоем кто-то... мутный, и ознобом от него по шкуре продрало, что градом по воде...</p>
<p>
Игнац не вытерпел моего взгляда и ссутулился, заинтересовавшись внезапно своими заусенцами.</p>
<p>
— На счастье твоё... или на беду, Одо, но мне сгодилось бы кое-что редкое. Очень редкое, — в его голосе сквозило наигранное безразличие. — Так что... Но ты мало рассказал, всего ничего. О ком мне спрашивать, каким он был? Чем мог запомниться?</p>
