ИЗ ЖИЗНИ 80-х ГОДОВ ПРОШЛОГО ВЕКА.
Андрей вышел на открытую палубу и его сразу взбодрили резкие порывы холодного ветра, который всё вокруг осыпал солёными брызгами водяной пыли. После духоты пассажирского салона дышалось легко. Здесь, на верхней палубе, качка ощущалась сильней, хотя просторы Тихого океана вокруг парома не походили на грозную штормовую стихию. Океан не бушевал, но волны его неторопливо горбатились зловещими бурунами, на которых украшением безрадостной картины пестрели пенные барашки. Балла три - четыре, - машинально подумал Андрей, глядя на морские валы: Сочинские пляжи в такую погоду закрывают для купания. Так это же для отдыхающих, - мысленно одёрнул он себя: Нормальная рабочая обстановка.
Он посмотрел на часы. Паром был в пути уже час. Ещё час ходу и будем на месте. Залив Петра Великого широкий. Уже не видно Владивостока, но ещё не видно и Славянки на противоположном берегу. Когда Андрей тихонько выбирался на палубу, на свежий воздух, его жена Валя мирно дремала в кресле, убаюканная непривычной для неё морской поездкой.
Сейчас сентябрь, а первый раз он побывал в Славянке в мае, перед защитой диплома. Тогда ему довелось впервые прокатиться в Комете на подводных крыльях. Его удивил неожиданно большой и просторный салон, напоминавший салон самолёта с той разницей, что крыша на Комете была стеклянной, ещё больше усиливая ощущение салонного простора. Но сама поездка ему не понравилась. Грузопассажирский паром идёт до Славянки два часа, а Комета долетает по волнам за час. За этот час Андрея так натрясло на водных ухабах, что пропало всякое желание испытать подобное ещё раз.
До мая Андрей вообще не представлял, что есть такой посёлок Славянка, что там судоремонтный завод, новый, растущий своими корпусами и перспективами превратиться в крупнейший завод тихоокеанского побережья по ремонту ледоколов. В мае декан факультета неожиданно вызвал Андрея к себе и так же неожиданно предложил ему перевестись из плавсостава пароходства, куда он получил распределение, в электромонтажный цех судоремонтного завода, где начальником цеха трудится его выпускник.
Андрей уже имел представление о судоремонтном заводе и втайне жалел тех бедолаг, что вынуждены глотать его пыль ежедневно, вдыхать его запахи, букет которых слышен далеко за пределами завода и которым больше подходит слово "вонь", чем благородное слово "запах". Он жалел всех тех, кто с утра до вечера, изо дня в день, вынужден был проводить рабочее время среди куч всякого хлама, мусора, грязи и ржавого железа. Посреди всего того, из чего, в результате, выходят сверкающие бортами и надстройками красавцы - корабли, возвращаясь к своей морской жизни, на которых он, Андрей, собирался работать.
Андрей имел все основания для таких жалостливых чувств. После четвёртого курса он в качестве судового электрика попал в штат на танкер. Ради этого ему пришлось ехать автобусом из Владивостока в Находку, потому что танкер стоял там на ремонте в заводе. Как потом оказалось, простоял он в ремонте всю практику, всё лето вместо обещанных двух недель. Андрей на всю катушку насладился прелестями судоремонта, до осени окунувшись в его пыль, вонь и грязь, горы хлама и ржавого железа, валявшегося по всему танкеру на каждом шагу. В то время ещё оставалась какая-то надежда на положительное решение вопроса с его визой для загранплавания, поэтому в своих мечтах он видел любое судно не как объект судоремонта, а как место своей будущей работы в море, вдали от всего этого кошмара.
Сидя в кабинете декана, Андрей понимал причины такого предложения. На пятом курсе надежды на визу окончательно рассеялись. Декан откровенно сочувствовал ему и даже рассказал зачем-то историю про своего незаконно репрессированного деда, но Андрей на удивление не чувствовал себя ни репрессированным, ни обиженным на судьбу и секретных чиновников, решавших судьбы таких, как он. Не будучи верующим в свои молодые годы, он твердил себе одно: Человек предполагает, а бог располагает. Располагает всех по своим местам. Андрей не мог понять, откуда он взял эту фразу и не был уверен, что она родилась у него в голове, но она спасала его голову от опасности быть разбитой о стену непробиваемой действительности. Что он мог поделать? Он понимал, что с этих пор его жизнь и мечта расходятся в разные стороны по независящим от него причинам, но был далёк от мысли превращать жизнь в трагедию. Раз жизнь так обошлась с его планами, он поступит по-своему, а не так, как хочет жизнь - твёрдо решил он. Поэтому предложение декана, хоть и было неожиданным, но оказалось очень и очень кстати.
Декан разъяснял ему: Аргументы у меня очень простые. В плавсоставе какие плюсы? Там плюс один - загранплавание. А на заводе? Там плюсов много. Через год квартиру получишь. Где ещё такое возможно? Я двадцать лет квартиру в пароходстве ждал. На заводе молодёжь быстро поднимается. Вон, Ларион уже начальник цеха. Поморячил несколько лет, а теперь с семьёй там живет. Благодать у них там - и охота, и рыбалка круглый год. Они там все рыбаки. Ты подумай, советую тебе. Съезди туда, посмотри. Поговори.
Андрей был благодарен за такое явное сочувствие и за то, что ни слова не было сказано про визу. Сам он не бегал, не задавал вопросов о причинах отказа и старался молчать на эту тему, словно её и не было. Неожиданно для себя он согласился с неожиданным предложением. Декан написал ему сопроводительную записку для начальника цеха.
С этой запиской и с паспортом, по совету декана, в один из майских дней Андрей поехал на Комете в какую-то Славянку. Оказалось, что от Славянки до китайской границы было двадцать пять километров. Пограничная зона, где жители за грибами, на дачи, на охоту, на рыбалку ездили с паспортом, который пограничники могли потребовать в любой момент, на любой дороге, под любым кустом. Андрей, родом с Урала, привыкший к необъятным просторам страны, не мог взять в толк, не мог представить, что можно жить вот так, в ограниченном пространстве, за границу которого тебе пути нет, что здесь край жизни. Он не мог предполагать, что, поселившись здесь, это ощущение ограниченного жизненного пространства будет вызывать чувство неполноценности жизни в нём, привыкшем к бескрайним уральским просторам.
Сейчас, стоя под порывами сентябрьского ветра, Андрей знал, что на причале в Славянке их ждут пограничники. Он смотрел вниз, на грузовую палубу парома, тесно заставленную разнокалиберным транспортом, и вспоминал тот майский день.
Комета причалила к концу длинного пирса. Это была нить, связывавшая посёлок с внешним миром. Другого пути туда и оттуда не было. Сразу можно было понять, что ты находишься на краю, на самом краешке земли, где надо ходить и оглядываться, чтобы чего-нибудь не нарушить, где надо забыть про жизнь среди необъятных просторов, когда вспоминаешь о своём паспорте и начинаешь его искать лишь при необходимости жениться, развестись или купить билет.
Штамп в паспорте с владивостокской пропиской послужил Андрею пропуском на берег Славянки. Пока шёл к проходной завода, с любопытством оглядывался вокруг. Слева, вдоль берега бухты, за забором тянулись корпуса завода. Часть из них были действующие, а другая часть была огорожена забором с колючей проволокой. Там над корпусами торчали стрелы башенных кранов, по крышам сновали фигурки рабочих в чёрной одежде и чёрных шапках. По углам забора стояли вышки с охранниками. Завод строили ЗЭКи, заключённые, как и расположенные вокруг дома.
