Об Андрее Катя старалась изо всех сил не думать. У нее, наконец, появилась своя личная жизнь. Она дорожила отношениями с Мишей. Ей были приятны его ухаживания, его трепетное отношение, его нежность. А Андрей, он был мечтой, чем-то недостижимым. Той мечтой, которая не должна сбыться, потому как если она станет реальностью, то не о чем будет больше мечтать, а реальность эта может оказаться не такой тёплой и радужной, какими были её грёзы.

Катя, слушая Мишу, вновь и вновь натыкалась взглядом на Рому, наблюдала за их флиртом с брюнеткой, как завороженная, не в силах отвернуться. Внутри кипела непрошенная ревность, обида на него, раздражение к зануде Борщову, злость на саму себя. Миша ничего не замечал, зато вот Роман заметил. Он взял свою девушку под руку и уверенно подошёл к ним.

— Добрый вечер! Михаил? Мы кажется с вами уже встречались, — дружелюбно поздоровался мужчина.

— Знакомьтесь, это Анжела, моя… моя Анжела, — рассмеялся Малиновский.

— Екатерина Пушкарёва, — Катя робко протянула девушке руку, напряжённо втянув плечи.

— Михаил Борщов, ресторатор, — с достоинством представился Катин спутник.

Завязалась беседа. Миша как всегда говорил на свою излюбленную тему. В этот раз о лягушачьих лапках, которые он научился готовить в Париже у одного именитого шеф-повара. При слове Париж Анжела впала в транс и неподвижно ловила каждое слово Борщова. Она грезила удачным замужеством, а зная репутацию Малиновского, рассчитывать там было не на что. Рома заметил, что подружка наметила новую жертву и решил ей не мешать. Его больше заботила Пушкарёва, которая весь вечер его гипнотизировала.

Наверное всё-таки стоило с ней поговорить, объясниться как-то, слова подобрать, только Рома боялся. Он боялся остаться с ней наедине, боялся сорваться.

— Мишенька, дорогой, там Ризунов, спонсор про которого я тебе говорила. Он хочет посмотреть твой ресторан. Он заинтересован открыть сеть. Ты готов ему показать «Мармеладофф» прямо сейчас? — щебетала подошедшая к ним Виноградова.

— Я готов, да, конечно, прямо сейчас. Это же такая удача! Катюш, поедем? — Миша был очень воодушевлен, ведь именно об этом он мечтал.

— Я наверное лучше домой поеду. Я очень устала. А ты поезжай. Позвони мне потом. Удачи тебе! — сказала Катя и поцеловала Борщова в щеку.

Малиновский невольно сжал кулаки. Его взбесил этот, казалось бы, невинный поцелуй. « — Весь вечер прожигала меня с Анжелой осуждающим взглядом, а сама демонстрирует при мне свои телячьи нежности с этим поваром, » — возмущался Роман. Внутри него всё клокотало.

« — Надо было расставить с этой пигалицей все точки над i еще тогда, после поцелуя» — злился он.

— Миша, поезжай, а я за Катюшей присмотрю, чтобы не скучала, — с улыбкой сказала Юлиана и, подмигнув всем, снова поспешила к гостям, а следом за ней ушёл и Борщов.

Пушкарёва тоже решила не задерживаться и, попрощавшись с Ромой и его девушкой, направилась к гардеробной. Оставаться на дегустации совершенно не хотелось, настроение было на нуле. Она вызвала такси. Накинув пальто, Катя решила подышать свежим воздухом и подождать машину на улице. Такси приехало быстро, и она уже была готова пройти к машине, как кто-то резко схватил её за руку. Девушка от неожиданности вздрогнула и с силой рванула руку назад. Обернувшись, она увидела Малиновского.

— Спокойно, спокойно, Екатерина Валерьевна. Я не маньяк, хотя, знаете, в какой-то степени может быть, — Роман улыбался, но было заметно, что он нервничал.

— Вы что-то хотели, Роман Дмитриевич?

— А мне весь вечер казалось, что это вы что-то хотели. Даа. Именно. И не надо делать такие удивлённые глаза. Видел я, как вы на меня смотрели. На мне ведь узоров нет и цветы не растут. Предлагаю поехать ко мне и поговорить. Нет больше сил выносить ваши пылкие взгляды, — с усмешкой предложил Малиновский.

— А вы циник оказывается… — тихо проговорила Катя, опустив голову.

— Да, Катя! Я циник, бабник, а ещё скотина. А вы не знали?

— Догадывалась, — язвительно ответила Пушкарёва.

— Вот что, поехали ко мне и поговорим начистоту, чтобы не было между нами больше никаких недосказанностей.

— Никуда я не поеду, с чего вы взяли, что я хочу с вами куда-то ехать? — возмутилась Катя, но садиться в такси не спешила.

— Катенька, не заставляйте меня вас уговаривать. Я не люблю уговаривать умных женщин. А вы женщина умная, которая и сама всё прекрасно понимает. Ведь так? Так что? Хотите поговорить и закрыть навсегда этот гештальт? Нам ведь вместе ещё работать.

— Черт… — шумно выдохнула девушка и слегка прикусила губу. — Поехали.

***

Вошли в квартиру. Атмосфера была накалена до предела. Катя добела сжимала пальцы, нервно кусала губы и молчала. Она вообще не понимала, ведомая какой силой она сюда приехала. Ей и правда хотелось, чтобы ушла эта недосказанность между ней и Ромой, но в то же время она очень боялась, что всё только усугубится.

Роман налил себе виски и заговорил.

— Катя, после нашего поцелуя мы оба что-то почувствовали. Что-то такое, что потом отдалило нас друг от друга. Я не хочу, чтобы ты что-то испытывала ко мне. Для меня не существует понятия любви и влюблённости. Мне всё равно любят меня или нет. Всё равно люблю ли я сам. Я хочу жить легко и непринуждённо, ни от кого не зависеть и не быть никому должным. Вечной любви не существует, а любить на какое-то время я не готов, чтобы потом не мучиться от гнёта обязательств. Я люблю женщин и их всегда будет много в моей жизни. Я не хочу жить мещанским укладом. Я свободен и всегда будет так.

— Я… Я не… — Катя замялась, не в силах подобрать слова. Она никак не ожидала такой откровенности, и говорить что-то не было смысла.

— Ты будешь отрицать, что испытываешь ко мне чувства? Не надо. Я слишком опытен, я это вижу. Забудь меня, Катя. Мы не сделаем друг друга счастливыми, — мужчина изо всех сил старался сохранять невозмутимость, но ему было тяжело смотреть на эту подавленную, сжатую в комок девушку. Но он был честен с ней. Он бы мог наплевать на всё и отбить её у Борщова, даже мог наплевать на чувства лучшего друга, но он не мог наплевать на неё. Он знал, что будет так, а не иначе. Он пресытится Катей и сделает ей больно. Больше всего на свете ему сейчас хотелось поддаться бурлящим внутри него чувствам и раствориться в этой женщине, но она была другой, особенной. С ней нельзя было так.

Катя молча направилась к выходу. Все было правильно. Она хотела поблагодарить его за честность, но ком в горле не давал произнести ни слова.

— Уйдёшь не попрощавшись? Кать, давай я тебя отвезу, — Рома догнал ее в прихожей. Ему было не по себе. Хотелось, чтобы она сказала ему хоть слово, накричала, устроила истерику, как обычно делали брошенные подружки, но она молчала.

— Я вызову такси, — прошептала девушка, и тотчас же из ее глаз потоком хлынули с таким трудом сдерживаемые слезы.

Он взял её за руку, притянул, прижал к себе, хотел опять что-то сказать, но ее дыхание, прикосновение её влажных от слёз щёк к коже его груди, затуманили мозг, страсть моментально овладела им, он обхватил её голову руками и впился поцелуем в ее манящие губы. Это был наркотик, и если уж он попал в кровь, то последствия уже необратимы, сопротивляться бесполезно, бессмысленно.

Смятые простыни, стоны, внутренняя вибрация тел, бесконечное слияние губ, резкие толчки в стремительном темпе, нежные ласки умелых рук, прерывистое дыхание и нехватка воздуха в лёгких, влажные горячие пальцы, запутавшиеся в ее волосах. Взрыв. Агония. Выдох.

Они лежали молча, выравнивая дыхание, покрывая друг друга невесомыми поцелуями. Не хотелось ничего говорить, чтобы не разрушить эту хрупкую, эфемерную связь.

Вздрогнули оба от звонка мобильного. Малиновский, завернувшись в простынь, пошел на поиски аппарата.

— Алло, слушаю, — ответил мужчина, немного отдышавшись.

— Привет, Ромио! Я прилетел только что. А где красная дорожка? Почему президента никто не встречает? Вот еду из Шереметьево, — звучал в динамике бодрый голос Жданова.