В такие дни я охотно оставался ночевать в теплом доме Ирины, и для меня была готова уютная спальня. Моя, если так можно выразиться, спальня находилась на этаже, где была и спальня Ирины. Однажды, когда я по обыкновению остался ночевать в ее доме, посреди ночи вдруг послышался звук открывающейся двери.

Дева вошла, медленно и грациозно пролетев, как мне показалось, над поверхностью пола. Ее ночное платье, черное, полупрозрачное, искрилось мерцанием, и шифоновые волны вторили движению тела. Я замер, теряясь в предположениях, что бы могло обозначать ее появление. Ира мгновенно обняла меня, и я почувствовал жар ее рук и губ. Я словно уплыл в небытие.

А на утро мы втроем сидели за большим столом в гостиной. Отец Ирины, как обычно, по-хозяйски покряхтывал, и делился планами на предстоящие выходные. Приближался зимний сезон, и Петр Васильевич, – так звали ее отца, – надумал съездить на осеннюю охоту.

– Вот, Макс, пока болота не встали, поеду, постреляю. Сам-то любишь побродить по тайге? – спрашивал он раскатистым неторопливым басом, с удовольствием откидываясь на спинку обеденного стула.

Я очень старался произвести хорошее впечатление, и искал тот ответ, который бы пришелся особенно по душе отцу семейства. Но, близость Ирины удивительным образом действовала на мою способность сосредотачиваться. Тем утром мои мысли то сворачивались в густой и неясный ком, то раскидывались хаотично по всему полю сознания. Перед глазами стоял только один ясный мысленный образ, образ моей любимой в тот миг, когда она приблизилась ко мне, тайно и откровенно.

– Не владею оружием, – ответил я. – Но, думаю, во мне живет страстный охотник.

– Так вот, это мы и проверим. Поехали со мной! – подхватил Петр Васильевич. – В воскресенье свободен?

– Да, абсолютно. Буду у вас в…?

– В семь утра, – подытожил он.

– Что же, в семь, так в семь.

Ирина, чуть нахмурив брови, взглянула на отца. Это только потом, уже после охоты, я узнал причину ее недовольства. Как оказалось, отец затеял свою игру уже давно. Охота была своеобразным экзаменом на проверку мужества. Как только в поле зрения появлялся очередной ухажер Ирины, отец считал своим долгом проверить парня на прочность. И, как показало время, ни один из предыдущих друзей семейства не прошел с честью это испытание.

Что же было столь сложного в такой осенней охоте среди болот? Дело в том, что Петр Васильевич знал те охотничьи угодья с самого своего детства. Маршрут пролегал сквозь болотистую местность, растягиваясь на десятки километров. Там, где оканчивалось очередное болото, на пути вставала непроходимая тайга, бурелом, заросли колючего кустарника.

Уже на первом километре пути я изрезал лицо и руки в кровь, несмотря на все старания идти «нога в ногу», как того требовал Петр Васильевич. Тяжесть снаряжения, неудобная одежда, пронизывающий холод, болотистая влажность, – все это вместе усложняло мой путь. Но, после первого выстрела, который оказался на удивление метким, и принес нам отличную дичь, напарник одобрительно кивнул мне. Мы свернули направо, и стали постепенно подниматься по круче. Дорога сделалась заметно легче, под ногами появилась сухая твердая почва. Деревья поредели, и можно было наблюдать высокое небо.

– Там, видишь, опушка, – там сделаем привал, – сказал Петр Васильевич.

Мы расположились на сухой возвышенности около большого кострища, оставленного кем-то совсем недавно. Вокруг высились тонкие сосны, плотным кольцом окружив место привала. Я облокотился на сухое дерево, прожженное молнией. Наверху, в уцелевших его ветках можно было разглядеть крупное гнездо. Птица, взмахнув крыльями, сделала осторожный облет вокруг полянки, и вернулась к своему домику. Громко крикнув протяжное «Ку-ак», она застыла, глядя на нас сверху вниз.

Пахло смолой и сгоревшим хворостом. К лесным запахам примешался аппетитный аромат вареной картошечки и пряной колбасы, свежих огурцов и ржаного хлеба, когда Петр Васильевич разложил закуску на лист газеты. Я налил две кружки горячего сладкого чая из термоса, и мы принялись за обед, не говоря лишних слов.

Уже через несколько минут, свернув все остатки трапезы в газету, мы направились в сторону лесополосы, пробираясь через ухабы и высокие кочки. Нашей целью было место за глиняным оврагом, где, по словам Петра Васильевича, мы найдем несколько заячьих нор.

Вернулись мы далеко за полночь. Мои колени дрожали от усталости, ступни были исхожены в кровь. Но виду я не подавал, стараясь держать спину ровно.

– Ирина, встречай! – крикнул хозяин дома, только войдя во двор особняка. – Смотри, сколько дичи настреляли. Да это все не моя добыча-то, это вон, твой, – зоркий охотник оказался.

Ирина, улыбаясь, встретила нас, закрыла ворота и прошла в дом.

Единственным моим желанием тогда было рухнуть на кровать, и забыться долгим сном. В голове стоял звон, зуд от укусов комаров не давал покоя. «Быстрее в ванну. И спать!» – думал я. Да не тут-то было!

– Ирина, быстро спать, – скомандовал Петр Васильевич, – а мы с Максимом еще пропустим по стаканчику.

Часа в четыре утра, когда на столе стояла уже пара пустых бутылок из-под виски, а моя усталость давно сменилась на умиление и особую любовь ко всем, живущим на земле, я услышал резкий возглас отца Ирины:

– Ну, удивил, удивил! Не подвел! – в который уже раз восклицал он. – А я с тобой и в разведку пойду.

– А я с Вами пойду, дорогой мой Петр Лексевич, – отвечал я так же громко и подобострастно.

Петр Васильевич навис надо мной всем телом, тяжело опустив на меня обе руки в порывистом объятии.

– А тебе не слабо со мной в разведку? – спросил он, рыча мне прямо в ухо.

Укутанный в его грудь, я, вырываясь наружу, весело отвечал:

– Не слабо! Я – охотник.

– Да! А не слабо! Говори…

– Петр Васильевич, Вы же знаете, как я Вас люблю. Вы на меня всегда положитесь. Я ведь вашу дочь так люблю, Вы же знаете, – уверял я.

– Да! Все вот «люблю», «люблю», – повторил Петр Васильевич, – а слабо тебе вот жениться на ней, а?

Я без размышлений, на лихой волне ответил:

– Не слабо, я прямо сейчас женюсь, пошлите к ней!

– Стоп! Сейчас ночь! Стоять, Максим, – остановил меня Петр Васильевич, тяжело упав в кресло.

И тут я заметил, как брови его разгладились, лицо стало вмиг серьезным, а взгляд точно, словно в мишень, целился в мои глаза.

– Стоп, Максим! Такими словами бросаться не позволю. Женишься?

– Женюсь, – ответил я, не соображая, как все быстро закрутилось, и к чему это может привести. Словно моя жизнь на минуту сделалась игрушкой, и сейчас этот господин забавляется ею, как ему вздумается.

Но слово уже было сказано. В окно забили утренние лучи солнца. Стало светло, и как-то по унылому трезво. Стараясь не показать своего замешательства, я стоял посреди комнаты, мечтая поскорее уехать домой. Петр Васильевич встал, по-дружески пожал мне руку, и спокойным голосом произнес:

– Езжай, Макс. Да днем возвращайся. Не слабо, значит!

Я, ничего не ответив, развернулся и вышел на улицу. Утренняя прохлада обласкала ветром мое лицо. Птицы, заигрывая, запевали на разные голоса. Где-то послышался шум проезжающей машины. Я сел за руль и направился к дому.

По дороге я пытался проанализировать, как же все так быстро закрутилось? Ирина у меня в спальне, охота с ее отцом, проверка на прочность. И всякий раз, когда мысленно я пытался успокоиться, уверяя себя, что все еще забудется, что я никому ничем не обязан, что я уже был женат на другой Ирине, и вообще не планировал ничего подобного теперь, каждый раз в голове звучал резкий окрик Петра Васильевича: «Слабо тебе?»

Ощущая себя в тупике, я заснул глухим сном. Но, проснувшись уже в полдень, оделся, и в отличном настроении поехал к ним.

Уже по дороге я услышал звонок телефона. Это был Дима. Вот кому я сейчас был по-настоящему рад! Остановив машину, я взял трубку, сосредоточенно вслушиваясь в родные интонации. Я слушал и словно приходил в себя. Голос давнего друга возвращал меня в состояние правильного внутреннего самоощущения. Голос Димы чудодейственным образом восстановил мое самочувствие. Мысли стали ясными, я успокоился и уже знал, как поступлю. В трубке в который раз прозвучало: