«Под мост» – было нашим излюбленным местом для долгих и неторопливых бесед. Сам мост был высокий и широкий, и соединял два берега Волги. Место под мостом находилось на левом берегу. Не знаю, что именно делало это пристанище столь уютным. Может быть, низкорослая зелень вокруг, а, может быть, открывающийся вид на тихие волны реки. Но мне особенно нравился «пятачок» под сводом моста, где в любую погоду, будь то солнце, снег или дождь, можно было оставаться под прикрытием, как будто в кепке с козырьком.

Мы, обычно не торопясь, по-хозяйски, устраивались на одном из бревен, которых было раскидано по берегу масса. Протягивали ноги, молча осматривались по сторонам, и на какое-то время замирали. Мы созерцали. Мы были под мостом.

Наступал момент, когда кто-то из нас, будто случайно, вполголоса, вспоминал о чем-то. Сегодня это был я.

– Удивительно, но я растерялся перед девушкой, – начал я.

Дима молчал. Это означало только одно. Беседа будет долгой и глубокой. Он весь во внимании. Он не будет советовать. Он слушает. Он принимает мои волнения.

– Ты не уснул? – пошутил я, хотя знал, что даже за закрытыми веками мысли друга полностью сосредоточены на моих словах.

Внешне он даже не пошевелился. На его лице читалась пауза.

– Ну, ясно, – продолжил я, – если дальше так дело пойдет, я вообще разучусь девушек «кадрить». В детском садике, и то, жару давал! А тут, вдруг, раскис, как… как, даже не знаю, кто!

Сколько дней, уже даже месяцев, я ее знаю. Прихожу в салон, смотрю. При этом тупею, и по всему телу чувствую какую-то слабость. А, когда она смотрит на меня, я готов провалиться сквозь землю. Ухожу, закрываю дверь. Но, только оказавшись вне ее, за салоном, только оказавшись на улице, в ту же секунду чувствую не облегчение, а, наоборот, сильнейшую тягу вернуться обратно.

И зачем? Чтобы стоять там снова, издалека смотреть, ловить ее взгляд. Ну, что со мной такое?!

Мы оба погрузились в неторопливое молчание. Волны летней реки лениво и методично наплывали на берег, аккуратно умывая камни. Вдали плыл белый парусник. Шумно кричали галки, рассекая небо во всех направлениях. Солнце светом и теплом щедро укрывало все побережье. На фоне живописной нежной природы свод моста казался индустриальным монстром. Но нам нравилось здесь. Железо и мощь моста словно отдавали свою силу, восстанавливали настрой.

– Помню, я так же глупел, когда Галину увидел, – негромко произнес Дима.

– О, Галину! Все твои воспоминания только о Галине, Дим… Сколько лет, и все: Галина, Галина.

– Ну, вот, я тогда сглупил, и мы расстались, – продолжил Дима. – Галя замужем за другим, а я не смог вовремя… не смог ей доказать или показать свою любовь. Вот и расстались, теперь где-то она, а я – вот здесь, тебя сижу слушаю. Если так любишь, женись, а то упустишь опять свою девушку.

– Как же я женюсь, если я с ней заговорить боюсь, Дим? Всё, что у меня более-менее получается, – это выбрать какой-то ненужный товар и купить, чтобы она хоть так пообщалась со мной. Я для нее неизвестный обычный покупатель, которых сотни в день.

– Я тоже, когда к Галине подходил, самообладание терял. Думал, это не девушка, это – богиня! А, помнишь, как на танцах вдруг увидел, что она танцует с парнем каким-то?

– Да, Димон, ты тогда учудил! Галя твоя пошла танцевать с парнишкой, нашим соседом, Николай его звали, помню. А ты! Весь кровью налился, и попер! Я думал, что ты этого Николая сейчас в пыль сотрешь!

– Да, я тогда готов был его прибить за то, что он мою обожаемую трогает, стоит рядом с ней. И не мог никак понять: почему ему позволено то, что мне не позволено? Почему он с ней, так близко, а мне – нельзя?

– Но, ведь тебе, Дим, никто и не запрещал. Что ж ты, не мог девушку сам пригласить? Она же не запрещала. А ты, как осёл!

– А у меня тогда все перевернулось вмиг. И такая ненависть возникла, ко всем причем, ко всем сразу. И к Галине тоже. Думаю, ну, раз ты с ним, будешь и со мной. Как выхватил ее, прижал, держу крепко. А она так испугалась, кричит: «Отпусти! Я не хочу!» А я еще крепче ее сжимаю. Она стала бить меня, увертываться. Я ее тогда на руках приподнял, и танцую. А она царапает мне лицо, – все в крови потом было. Терпел, пока песня не закончилась.

– Да, натерпелся до того, что она за другого замуж вышла. Разве так свои чувства девушке надо показывать, Дим?

– Но и не так, как ты, Макс. Ходишь, мнешься там в салоне, как теленок придавленный. Сделай, наконец, решительный поступок. Пусть Ира откажет тебе раз и навсегда. И я снова буду видеть своего старого друга, настоящего мужика, а не вот это, что сейчас тут, – улыбнулся Димка, широко растянув уголки губ.

– Да, я ей, знаешь, что, – букет принесу!

– Неплохо. Уже что-то, чем десятую пару наушников покупать.

– А, может быть, она любит театр? Куплю два билета, и приглашу ее в театр?

– Слушай, Макс, даже если она не любит театр, я думаю, она не откажется, дабы не упасть в твоих глазах. Она же хочет о себе оставить образ воздушной и просветленной особы.

– Или в кино? Банально как-то. Она такая чудесная, высокая, красивая, царственная. Ее нужно позвать…

– В царские палаты. На экскурсию, – вставил Дима.

– Да, да! Но, это – после, – ответил я. – А пока в театр.

Я и сам удивился, как легко стал об этом рассуждать. Но, одно дело говорить, а другое – осуществить.

В тот день, когда я зашел в салон, крепко держа в руках два билета в театр, я растерял всю свою былую уверенность. Стараясь не выдать напряжения, которое распирало меня изнутри, я подчеркнуто легкомысленно подошел к кассе. Ирина вспорхнула ресницами и, чуть улыбнувшись, снисходительно молвила:

– Вы уже что-то выбрали? Давайте оформим покупку.

Тут мне нужно бы ответить, что я здесь сегодня не за товаром, а с предложением. Но у меня сковало горло, и каждое слово, которое приходило на ум, казалось, удивительно не подходящим и глупым.

Ирина, выждав небольшую паузу, удивленно подняла брови, и прошелестела:

– Молодой человек, я жду. Показывайте, что Вы выбрали.

Она протянула ко мне ладонь. И я неосознанно, резким движением, вложил в нее пару билетов. Девушка взяла билеты, беглым взглядом окинула их, и приготовилась что-то сказать. Но я уже не в силах был выдержать напряжение, и быстро произнес:

– Ирина, вот, Вы можете прийти в театр, можете на второй билет пригласить подругу, или кого угодно. Но, это так-то мой билет, то есть он для меня. Но, Вы можете это себе. Но, если Вы хотите, или нет, я приду, если будет занято, – я никак не мог закончить предложение, как вдруг отчетливо услышал несколько слов:

– Я пойду. С Вами.

И в завершении она рассмеялась чистым и высоким голосом.

Я оторопел. Я явно услышал, что она согласилась. Столько месяцев ходил и боялся глаза на нее поднять, а тут слышу, что она согласилась! Не зная, как и что дальше говорить, я коротко попрощался и, улыбаясь, вышел на улицу. Как обычно, захлопнув дверь в салон, я тут же почувствовал сильное стремление вернуться обратно. Меня тянуло к ней, как магнитом. Усилием воли я заставил себя открыть машину и уехал.

После театра были выставки, рестораны, концерты. Ира привыкла к моему обществу, и мы уже общались, словно давние знакомые. Я мог шутить и вести себя непринужденно. Но, в моих глазах она оставалась все столь же очаровательной и недоступной. Я не решался ее поцеловать. Как мальчик, я как будто ждал разрешения. Но его не поступало. Да и кто мог бы дать такое разрешение?

Шли месяцы, и я уже стал частым гостем в доме Ирины. Частенько мы с ее отцом засиживались за полночь у горящего камина, с бокалом рома, захваченные азартной игрой в нарды.

За окном стояла серая и холодная осень. Дожди не прекращались уже две недели, превратив дороги в бесконечную грязь. Дул холодный и влажный ветер, и, как бы тепло я не одевался, – он везде находил лазейки, чтобы застудить меня. Листья уныло обрывались, и падали с деревьев целыми горстями, безучастно смиряясь со своим уходом. Подходила долгая долгая зима. Облака старательно затянули осеннее небо серостью, не пропуская ни одного солнечного луча…