— Держи.

— Держу.

— Иди за мной.

— Иду.

Ну а что? Возражать мужчине, когда у него на морде написано «я бизон, всех затопчу нах»? Нет уж, ищите дурочку в соседнем переулочке.

Так, со стопкой тарелок в руках — увесистой стопкой, штук восемь — меня привели к дверям кладовки. Или как там это называется. В общем, внутри были шкафы, а в одном из шкафов — ружья. Если я что-то в чем-то понимаю, ружья были охотничьи. Или карабины. Ну, по крайней мере, не автоматы Калашникова. Вроде.

Одно из этих ружей Джей и взял, и еще горсть патронов из коробки.

М-да.

— Нас точно не посадят за убийство мебели? И в дурдом не посадят? — осторожно поинтересовалась я.

— Не посадят, — уверенно сказал Джей.

Так уверенно, что я испугалась еще больше, но спрашивать, не посадят ли нас за убийство полицейского, уже не стала. Показалось мне, что рисковать не стоит.

Из кладовки мы пошли обратно в столовую. То есть через столовую на балкон. Просторный такой, кованный, с геранью и бегониями балкон. Очень респектабельный.

Представляю, как мы выглядели на этом балконе! Сэр Бизон — полуголый, в одних джинсах, с ружжом в руках и выражением «всех убью, один останусь» на благородной почти Малфоевской морде. Я, рыжая и мелкая, в рокерской футболке, едва прикрывающей задницу, и со стопкой тарелок в руках. Красота! Тарантино бы обязательно взял нас в кадр!

Видимо, чтобы Тарантино впечатлился еще больше и взял нас на главные роли, Джей передернул затвор (наверное, все же карабина) и ткнул стволом в ближайший горшок с геранью.

— Бесит?

— Бесит!

Горшок взлетает в воздух, подброшенный сильной бизоньей рукой, и тут же сонную тишину Найтсбриджа разрывает выстрел. Горшок разлетается вдребезги. Где-то неподалеку истерично взлаивает собака.

Я стою, забыв закрыть рот, и пялюсь на придурка, передергивающего затвор. Вот бешеный!

— Поставь тарелки, — командует придурок, указывая на освободившееся из-под герани место в цветочном ящике. Кованом. Респектабельном.

Пипец.

— Есть, сэр!

Я ставлю тарелки. Тяжелые, между прочим.

— На, — мне суют в руки карабин. — Заряжен.

Ага. Заряжен. Зашибись! И что теперь делать… хотя я точно знаю, что я хочу сделать с этим карабином. Божечки, какое счастье, что тут нет ни Кисы, ни Вадьки с теть Леной! Меня бы точно посадили.

— Бесит? — спрашивает Джей, поднимая верхнюю тарелку.

— Бесит!

Он молча швыряет тарелку вперед, в кроны ближайших кленов. А я… а что я? Стреляю, разумеется! Мимо. Или не мимо? Хрен бы понял. В любом случае — это грохот, звон разбитого фарфора и адреналин! Божечки ты мой, какой адреналин! А передергивать затвор… о… Почти оргазм!

Следующую тарелку я, кажется, даже сбиваю влет. Случайно. Представив на ее месте Кису. И это такой кайф! О, какой это кайф! Стрелять из карабина по Кисе (зачеркнуто) тарелке и орать при этом:

— Бе-есит!

Дуэтом орать. Как бизон и колибри. А-афигенно!

Следующую тарелку кидаю я. Стреляет Джей. И следующую.

— Патроны, — останавливает он меня, достает из кармана джинсов пять штук и ловко заряжает карабин. — Давай!

Я кидаю пять тарелок подряд: затвор, бросок, выстрел. Затвор, бросок, выстрел. Джей все их сбивает, а я подпрыгиваю на месте и ору:

— Бесит! Бесит!

Перезарядив карабин, Джей расстреливает еще пяток бесючих тарелок. А последнюю тарелку я бросаю прицельно в ствол ближайшего клена и попадаю! Грохот, звон, лают уже две собаки, кто-то снизу матерно орет, почему-то по-украински.

Пофиг. Меня все бесит! И то, что тарелки кончились — тоже бесит! А вот Джей, Мудрый Бизон из племени команчей, уже несет блюдца, чашки и тарелки со стола. Сгружает их в цветочный ящик, и мы поштучно кидаем их вниз, на чистенький чопорный асфальт. Последним летит молочник, разбрасывая в воздухе капли молока — и с жалобным звоном бьется…

И с этим звуком меня накрывает каким-то невероятным облегчением. Словно с меня Тауэр свалился и Биг-Беном прихлопнулся. Я смеюсь, из глаз льются слезы, и я обнимаю Джея за шею. А он подхватывает меня под бедра, подсаживает на чертовы балконные перила и, вжикнув молнией джинсов, торопливо входит и громко, в голос, стонет… Ох, божечки мои! Да я уже мокрая, как чертова английская погода! И от первого же его толчка что-то во мне раскручивается, разворачивается, выплескивается наружу…

— Джей! Чертов Бизон! — ору я, запрокинув голову и подаваясь навстречу его мощным, жадным толчками.

Оргазм накрывает меня цветной волной, с искрами и фейерверком, в ушах гудит… Или не в ушах? Божечки мои, где я вообще?

Я выныриваю в объятиях Джея, голой попой на балконных перилах, и слышу визг тормозов и негромкое (чинно-респектабельное!) завывание полицейской сирены. По умиротворенному лицу моего дикого бизона мечутся красно-синие блики, отражаются в темных глазах. Сверкают в улыбке белые зубы. Этот гад смеется! Мерзавец, как он смеет!.. О… сукин сы-ын…

Я тоже смеюсь сквозь слезы, застилающие мне весь шикарный вид.

Линзы опять смыло, так что я не вижу лиц респектабельных английских полицейских, любующихся на мой голый зад у себя над головами. И мне совершенно все равно, что будет дальше. Мне так хорошо, словно я расстреляла обойму по всем своим страхам и запретам.

В упор.

Наповал.

И они рухнули наконец-то! К чертовой бабушке!

Сквозь смех и слезы я различаю звонок в дверь. Боже ж ты мой, какие вежливые бобби! Наши бы уже выломали двери и повязали «террористов», а тут ничего так, звонят.

Джей с недовольным вздохом снимает меня с перил (и со своего члена) и ставит на пол. Ноги меня не держат, поэтому приходится держаться за Джея. Он снова целует меня — и мы снова забываем обо всем на свете, включая английскую полицию.

Но бобби снова звонят в дверь. Не вышибают. Даже не пинают. Вот это выдержка!

Только тогда Джей отрывается от меня, велит никуда не сбегать, сажает на аккуратный плетеный стульчик тут же, на балконе, и бегом спускается вниз. Я катаю босой ногой уже остывшую гильзу, в голове у меня пусто, и жизнь прекрасна.

А внизу открывается наконец-то дверь квартиры, принадлежащей… А черт его знает, кому. Я так и не прочитала, что там написано на табличке рядом с номером.

— Что вам угодно, господа? — спрашивает недовольный небожитель. Найтсбридж-житель, если точнее.

— Прошу прощения, милорд. — Суровый верзила-полицейский мнется на пороге, его напарник покруглее и поскромнее мнется на полшага позади. — Эти выстрелы… фарфор… у вас все в порядке? Нам поступил сигнал об ограблении.

— Не беспокойтесь, господа, никаких грабителей здесь нет, — невозмутимо заявляет верзила-типа-лорд, одетый в одни лишь джинсы. Надеюсь, застегнутые.

— А выстрелы, милорд?

— Я поверял мое охотничье ружье. Скоро сезон.

Полицейский неуверенно оглядывается на асфальт, украшенный осколками антикварного фарфора. Переглядывается с напарником. И обреченно вздыхает:

— Простите за беспокойство, милорд. Уже одиннадцать вечера, шум в черте города…

— Мое ружье в полном порядке, господа. Что-то еще? — обливает бедняжек жидким азотом «милорд».

— Нет, милорд. Спокойной ночи, милорд.

— Доброй ночи, господа.

Дверь захлопывается. Полицейские грузятся в машину и уезжают. Последняя собака коротко взлаивает. На чинный, респектабельный Найтсбридж наконец-то опускается тишина.

А я стою на балконе в полном восхищении. Каков мерзавец, а? Милорд, значит! Нет, конечно, апломба у него — на десять милордов хватит. Но вот так врать в глаза полиции…

— А если бы они знали милорда в лицо? — спрашиваю я, обнимая Джея прямо в дверях на лестницу.

Он пожимает плечами:

— Наверняка знают. Но кто поручится, что я — не какой-нибудь принц датский инкогнито, приехавший погостить к дорогому другу?

— В Дании нет принцев, — говорю я какую-то глупость.

— Пофиг, — с королевским достоинством отвечает Джей. — Я что-то проголодался. Пошли, пожарим мамонта.