– Идите, тётя Оля, не волнуйтесь, я с него глаз не спущу, – сказал Мишка, кивая и не отрываясь от игры.
А в это время мимо их подворотни, направляясь к базару, шли толпой цыганки с детьми. И заскочили пацанята в подворотню, став лицом к стенке по малой нужде, а цыганки и двое цыганят постарше зашли во двор (знали, что там в дальнем конце есть уборная)… какие из цыганок туда пошли, а какие и по двору растеклись, присматривая, где что плохо лежит или, может, погадать кому или выпросить чего. Старая цыганка подошла к скамейке, где сидел Мишка, закурила и, присев рядом, тронула его за плечо.
– Ну что, сладкий, везёт тебе в карты?
– Да когда как. По средам везёт, по пятницам – не очень. Цыганка засмеялась хриплым прокуренным голосом и сказала:
– Дай, сладенький, бабушке денюжку, наворожу, каждый день везти будет, большие тыщи будешь выигрывать.
– Да откуда у меня деньги, бабуля? Сейчас каникулы, так и на завтраки даже не дают.
– Ну дай твою руку посмотрю, может, за так тебе поворожу…
Мишка протянул ей левую руку, не выпуская из правой карты. Она неожиданно крепкими для её возраста пальцами цепко схватилась за неё, и тут Мишку кто-то как будто толкнул в плечо: он повернул голову и с изумлением увидел, что коляска с ребёнком пуста, а рядом толстая цыганка уже заворачивает маленький белый свёрток во что-то цветасто-блестящее, типично цыганское, и ещё мгновение – и он навсегда исчезнет, затеряется, растворится в ворохе этих цветных платков, необъятных юбок, парчовых жакетов и шитых золотом шалей… Мишка дико закричал:
– Отдай ребёнка-а-а! – и рванулся к ней, но старуха крепко держала его руку. Тогда он со всей силы бросил карты ей в лицо, одновременно рванув руку, вывернулся и кинулся на цыганку, успев каким-то чудом ухватить край белого одеяльца. Цыганка, понимая, что уже ничего не получится, отпустила уже подавший голос свёрток и со злостью с размаху саданула Мишке кулаком в ухо, что-то гортанно крикнув по-своему.
Мишка упал, не выпуская из рук уже во весь голос кричащего Сашеньку. Через мгновение он уже был на ногах, намереваясь убежать и спрятаться в подъезде. Но тут острая боль огненной плетью хлестнула ему по животу – это подскочивший цыганёнок полоснул его сапожным ножом. Не успев толком осознать случившееся, он с ужасом увидел, как цыганёнок опять замахнулся с намерением полоснуть его по лицу, но тут что-то влепилось тому прямо в глаз, и он, жалобно вскрикнув, схватился двумя руками за лицо. Инстинктивно оглянувшись, Мишка увидел рыжего Севку, с которым он только что играл в карты и который с начала всей этой кутерьмы сидел с открытым от удивления ртом. И вот сейчас он стоял на столе с рогаткой в руке, куда деловито закладывал очередной камень. Тут подскочил второй цыганёнок с обломком доски в руке и ударил Мишку, целясь в лицо. Но тот успел увернуться, и удар пришёлся в плечо. В тот же момент Севка точно всадил камень циганёнку в ухо, секундой позже дико закричала соседская девчонка, только что вышедшая из дверей подъезда и на глазах которой развернулась эта скоротечная битва.
– А-а-а, ма-а-ма, Мишку уби-и-ли, – заверещала она пронзительным голосом.
Толстая цыганка, перекрывая этот шум, опять что-то громко крикнула по-своему и, схватив своих раненых пацанов, кинулась к выходу со двора. Остальные тётки бежали к подворотне, хватая по дороге в охапку своих детей, и через минуту во дворе остался только окровавленный Мишка с ребёнком на руках, Севка с заряженной, готовой к бою рогаткой и визжащая девчонка возле подъезда. Тут с треском отворилось окно на первом этаже и на подоконнике показался с топором в руках дядя Гриша, который вывалился во двор с криком:
– Всех, гады, щас порублю-ю-ю-ю! – и начал носиться туда-сюда, при этом крича: – Хто-о-о? Где-е-е? Выходи-и-и!
Из одежды на дяде Грише были только синие семейные трусы, и его нетвёрдый, заплетающийся бег, безумный взгляд, всклокоченные волосы – всё это придавало ему вид не столько страшный, сколько комичный. Наверное, вчера он принял столько, что проснуться на работу сегодня уже не мог, а разбудил его детский крик, и ключевым было слово – «убили». Контуженный в конце войны под Берлином, он часто неадекватно реагировал на какие-то отдельные слова или фразы. Но в данном случае его помощь очень бы пригодилась, не опоздай он на каких-то пару тройку минут.
Дверь подъезда широко распахнулась, и из него выскочила тётя Дуся, дяди Гришина жена.
– Стой-чертяка-старый-ты-кого-рубить-собрался-то-пор-отдай-говорила-хватит-пить-вчера-ты-ж-без-штанов-перед-людьми-срам-то-какой! – запричитала она, побежав за Гришей по двору. И тут же остановилась как вкопанная, наткнувшись взглядом на перепачканного кровью Мишку с ребёнком на руках. Она, бывшая фронтовая санитарка, повидавшая много крови на своём веку, бросилась к нему и, не задавая никаких вопросов, схватила свёрток с ребёнком и потащила Мишку к себе домой на перевязку.
Дядя Гриша, не найдя объекта для приложения своего топора, с досады смачно выругался, в сердцах плюнул и поплёлся за женой. За ними увязалась ещё перепуганная девчонка, и во дворе остался только Севка, который так и стоял на столе, соображая, куда бы побежать и кому рассказать обо всём произошедшем.
Тем временем из углового подъезда показались, весело болтая, Оля с беременной подругой и медленно пошли по направлению к столу, где стояла коляска и должны были сидеть ребята. Ольга, увидев, что коляска пуста, ошалело окинула взглядом двор и, не увидев ни Мишки, ни Сашеньки, побледнела и уже было открыла рот, чтобы закричать, но тут Севка, как бы предваряя её испуг, скороговоркой затараторил:
– Они здесь, они у тёти Дуси, она Мишку перевязывает. И Ольга, выхватив из всего предложения только «они здесь», кинулась со всех ног в седьмую квартиру к тёте Дусе.
…Ольгин муж – Витя Бык (это прозвище он получил далеко не случайно), грузчик с мясокомбината, – после всего услышанного молча открыл холодильник и выгреб из него всё, что там было (а было там очень даже много всего, особенно мясного), собрал все деньги, что были в доме, и пошёл к Мишке домой…
Позже Виктор сказал ребятам:
– Если вас кто из старших тронет – им головы поотбиваю, а с такими, как вы, сами разберётесь. Вы теперь прямо как пехота с артиллерийским прикрытием…
Пауза затягивалась. Вовик видел по лицу Мишани, что он о чём-то сосредоточенно думает, что-то прикидывает или просчитывает. И он терпеливо ждал, но услышал не то, что хотел, а то, что даже и предположить не мог…
– Заработать хочешь?
– А что делать надо? Я тут недавно подработал немножко: соседи переезжали, так попросили помочь – я пошёл, помог, так мне пятёрку дали. Перетащить что-нибудь или разгрузить?
На что Миша засмеялся и сказал:
– Я намного больше плачу, да и работа полегче будет. Тяжести таскать каждый дурак может, лишь бы мышца была. Не-е, это работа быстрая и лёгкая, но деликатная и ответственная. Делать надо чётко и без ошибок.
– Так что делать надо? – повторил свой вопрос Вовик.
– Дашь человеку «тройку» в голову. За каждый удар получишь червонец.
– Ох, ничего себе! За три удара – сразу тридцатник? – удивился Селиванов. – Так ты же сам кого угодно по полной программе отоварить можешь, зачем тебе за это деньги платить?
На что Мишаня, чуть помедлив, ответил:
– Тут, Вова, дело очень деликатное. Этот пацан, которого ты бить будешь, он почти твоего возраста, и если я это сделаю, то менты точно подпишутся и меня искать станут – взрослый мужик избил школьника и всякое такое, ты же понимаешь. А если ты, то с тебя какой спрос? Ну подрались пацаны, и всего делов-то. Тут в каждой подворотне дерутся, чего тут особенного-то?
– Ну как-то стрёмно всё-таки, я его бить начну, а он мне перо в живот вставит… Наверное, какая-то опасность или подвох какой-то здесь есть. Столько денег за просто так не платят, ну скажи?
– Вот что мне в тебе нравится, Вовка, что соображаешь быстро, вдобавок к тому, что кулаками махать умеешь. И если это умение соображать из твоей головы в дальнейшем не выбьют, далеко можешь пойти… Конечно, не всё так просто, и за рядового пацана никто никаких денег тебе не даст, но это как в том анекдоте про твоего тёзку: «Нет, Мария Ивановна, вы не угадали, в этом кармане у меня огурец, но мне нравится, как вы мыслите». Конечно, это далеко не рядовой советский школьник, у него отец в горкоме работает, и его к школе иногда на машине подвозят, ну и забирают тоже. Я, Вова, всё продумал, как ты это делать будешь, опасности практически никакой – появишься неожиданно и уйдёшь незаметно. Три чётких сильных удара, и всех делов-то, ты такие на тренировке сотнями делаешь. «Нож в живот» он тебе точно не вставит, такие с ножами не ходят. Он в своей неуязвимости уверен, думает, что папина должность и всё, что к ней приложено, его со всех сторон прикрывают, и потому может творить, что в голову стукнет. Он моей хорошей знакомой дочку сильно обидел, вот и обратилась она ко мне. Перед этим в ментовку пошла, так там мурыжить её начали, а потом на работе начальство вызвало (она в торговле работает) и сказали: «Если заяву не заберёшь – вылетишь, как пробка, а причину мы найдём». Это так, картинка в общем плане, а детали тебе не нужны. Меньше знаешь, лучше спишь. Как придёшь и как уйдёшь – я всё продумал. Он и ещё двое дружков за ворота на большой перемене курить выходят, там до угла метров пять, ты из-за угла появляешься, делаешь «тройку» и – сразу в подворотню на другой стороне, там – через двор и в проходной подъезд и там – через подвал и на следующую улицу. А там я тебя на машине подхвачу (Мишаня работал таксистом). Я сам уже по всему маршруту прошёл, и мы вместе всё повторим. Оденешь кепку и чёрные очки…
