© Сумин В. М., 2017

© Издательство «Союз писателей», оформление, 2017

Однажды Гавриковы, лёжа в постели, смотрели захватывающий фильм. Про любовь. Героиня фильма, как львица, металась между любовником с чемоданом денег и раненым мужем в горящем доме. Не понимая, кому отдать предпочтение.

– А представь себя на её месте. Если бы на дороге лежали мешок денег и я, шо б ты взяла? – спросил Гавриков супругу в духе момента. Вынося за скобки возможного любовника.

– Мешок денег, – ответила та, не задумываясь.

– Почему? – опешил Гавриков.

– Если б я взяла деньги, ты бы сам за мною побежал. Быстрей соседского Тузика… Ну, давай, шо ты, дура, стоишь! Мужика спасать надо! – крикнула жена героине фильма.

Героиня, словно услышав подсказку, схватила мужа и вытянула на улицу. Крыша рухнула у неё за спиной.

Жена с облегчением вытерла вспотевший лоб.

А Гавриков крепко надулся.

«Ишь, Жучка какая, – подумал он о жене. – Чужого мужика, выходит, спасать надо. Даже под угрозой жизни. А меня и в хорошую погоду лень с дороги поднять!».

Гавриков почувствовал, что его семейное счастье осело, как дом после землетрясения.

– И зря. Не стоит мешать искусство с жизнью. Это разные жанры. И у них разные законы, – сказал Гаврикову на приёме психотерапевт Бубликов.

Тот самый Бубликов, который, придя после работы домой, неожиданно спросил жену:

– Дорогая, а если бы на дороге лежали мешок денег и я, шо б ты взяла, а?

Всем хорошим интеллигент обязан шляпе. Именно благодаря шляпе его считают самым умным и самым воспитанным.

Эта мудрость мне была давно известна. Тем не менее, отношение к своей шляпе моего приятеля и сослуживца Петра Ивановича Морзикова меня просто поражало. Он холил и лелеял её как высшую ценность.

Иногда даже говорил с ней. В конце рабочего дня он, как правило, подходил к вешалке и, обращаясь к шляпе, спрашивал:

– Ну что, пойдём домой?

Шляпа, естественно, молчала.

– Молчание – знак согласия, – удовлетворённо говорил Морзиков и, бережно посадив шляпу на голову, шёл домой.

Если Морзикову случалось посетить какое-либо учреждение (библиотеку, скажем, или больницу), то в гардеробе он сдавал лишь свой плащ, а старенькую чёрную шляпу брал с собой.

– Чтоб не спёрли, – ласково пояснял Пётр Иванович, любовно оглаживая свою бесценную шляпу. И шляпа лоснилась от удовольствия, как сытая, довольная кошка.

Однажды Морзиков попал в автомобильную аварию. Придя в себя на носилках скорой помощи, он первым делом спросил:

– А где моя шляпа?

Как будто речь шла о кошельке с миллионом долларов. И лишь когда медработники положили шляпу Петру Ивановичу на грудь, он счёл возможным опять потерять сознание.

Всё время пребывания в больнице шляпа гордо возвышалась на прикроватной тумбочке Петра Ивановича.

– Почему ты так дорожишь своей шляпой? – спрашивали у него соседи по палате. Пётр Иванович от таких дурацких вопросов лишь отмахивался.

К счастью, ничего серьёзнее ушибов у Петра Ивановича не обнаружили, и через пару дней он вышел из больницы, блестя из-под шляпы весёлыми глазами.

Но то было в прошлом году. А пару месяцев назад Петра Ивановича сократили, и наши дороги разошлись. Но, как говорится, пути Господни неисповедимы.

Вчера утром я столкнулся со своим бывшим сослуживцем нос к носу. Он странным образом походил на бомжа. Хотя и в шляпе.

– Ну что? Как? Рассказывай! – кинулся я к нему.

– А что рассказывать? – пожал он плечами. – Хотел открыть своё дело. Наделал долгов и прогорел. Чтобы рассчитаться, пришлось продать дом, гараж и машину. И теперь я – гражданин мира, – неожиданным образом закончил он свою тираду.

– И куда ж ты идёшь? – спросил я.

– Так я уже пришёл, – ответил он и остановился на углу с протянутой шляпой. Прохожие стали небрежно бросать в неё мелочь.

Я обалдело уставился на бывшего учёного Петра Ивановича Морзикова.

– Шляпа в протянутой руке – самый надёжный источник инвестиций! Особенно в эпоху дикого рынка. Пока есть шляпа, не всё потеряно, мой друг! – подмигнул он мне.

И тут до меня дошло, почему Пётр Иванович так бережно относился к своей шляпе. Грубо говоря, просить милостыню можно и с протянутой рукой. Но ведь шляпа посолиднее и в неё больше влезает!

Вот что значит голова! Как точно всё рассчитал! Одно слово – кандидат наук. Не зря, выходит, диссертацию защитил.

– Говорят, считать деньги в чужом кармане нехорошо. Но это как посмотреть. Сейчас свобода: хочу – считаю, хочу – нет. Давай вот, Михалыч, вместе посчитаем! – сказал мой друг Иван Петрович. – Сколько весит одна стодолларовая купюра? Ноль целых одну десятую грамма. А десять? Один грамм. То есть тысяча долларов в стодолларовых купюрах весят один грамм. Правильно? Правильно!

Идём дальше. А сколько тогда будет весить миллион? Один грамм умножаем на тысячу. Получается килограмм!

А миллиард? Умножаем опять на тысячу. Получается тонна! А если в рублях, то тридцать тонн. А кто наво…, тьфу, заработал два миллиарда, у того две тонны денег! А если в рублях, то шестьдесят тонн! А если четыре, то четыре тонны! В рублях – сто двадцать тонн! Сдуреть можно!

Это ж какие надо вилы, чтобы ими ворочать! Или грабли, чтоб грести! Адская работа! Такая и неграм на плантациях не снилась! Фуфайка не только изнутри, но и снаружи по́том пропитается. Упаси бог так вкалывать! – подытожил мой друг, и я полностью с ним согласился.

Достав из своих карманов по лёгкой сторублёвке, мы пошли в магазин. Купили две бутылки пива да солёных орешков. Потом вернулись на лавочку и продолжили свои рассуждения о смысле жизни.

Тёплый осенний вечер старательно внимал нашим словам. И ничто нам не мешало. Ничто нас не отвлекало. Красота, да и только.

А тоннами денег пусть другие ворочают. Кто подурнее нас будет!

Коррупционеры у нас есть. И немало. А вот своей страны у коррупционеров нет. Как нет ни герба, ни флага, ни гимна. Чтобы устранить эту вопиющую несправедливость, предлагаю создать специально для коррупционеров страну Коррупландию.

Предлагаю также и проект государственных символов.

Гербом коррупционеров должна стать мощная мохнатая лапа с пачкой долларов. Победно вздёрнутая вверх. Дают-то всегда «на лапу»!

Флаг должен быть коричневым. Не подумайте чего дурного. Коричневый цвет красноречиво говорит о том, что всё у них в шоколаде.

По нижнему краю флага – широкая белая полоса. Символ безупречного официального имиджа. И по ней коричневыми буквами должно быть написано кредо коррупционеров:

Как говорится, «ку-ку» непонятливым.

Гимном Коррупландии должен быть записанный на диск шелест купюр.

«А какие слова у этого гимна?» – спросите вы.

А никакие! Когда шелестят купюры, слова не нужны. И даже опасны.

Как и всякая страна, Коррупландия должна иметь и свои границы. По периметру и на вышках нужно поставить часовых. Чтоб никто не нарушил суверенитет этой страны. Чтоб никто не мешал этим сильным и гордым людям. И чтоб они тоже никому не мешали. А главное, чтоб сбежать не могли.

Коллектив – это живой организм, у которого есть и своя голова, и своя задница. Чундиков, по единодушному мнению коллег, считался головой. Но слишком строптивой. Поэтому задница его и уволила. Ну, это если образно.

А если серьёзно, то рассуждать на данную тему Чундикову не хотелось. Тем более что через месяц после увольнения их научный центр попросту разогнали. Как скопище заигравшихся детей. И причина оказалась более чем весомой: учёные мешали серьёзным дядям делать деньги.