– Теперь со мной будешь жить, ты сын моего кунака, я позабочусь чтобы ты вырос добрым воином!

Алексей в знак согласия молча наклонил голову. Мальчик уже достаточно повзрослел и понимал, в жестоком мире взрослых, тем более в клановом обществе «Нового Кавказа» он, потерявший последних родственников, может рассчитывать только на себя, а еще на Мурадин-Бея, кунака отца.

Мурадин-бей покровительственно потрепал подростка по плечу.

В неприметном домике позади виллы, где проживала немногочисленная прислуга Мурадин-Бея: повариха и садовник, за порядком в особняке следили приходившие два раза в неделю две уборщицы, мальчишке выделили маленькую комнату, показавшуюся ему очень уютной. Первым делом он повесил на стену портрет матери, немного поколебался и портрет отца занял место рядом.

На следующий день утром в комнатку к Алексею зашла жена Мурадин-Бея.

– Тебе надо попрощаться с отцом, собирайся, поедем на кладбище.

Мальчик до боли прикусил губу, но сдержал непрошенные слезы и согласно наклонил голову.

Женщина вызвала хозяйскую машину, через пятнадцать минут она затормозила на стоянке у кладбища. Дальше кованной ограды супруга Мурадин-бея не пошла, по мусульманским канонам женщинам нельзя заходить туда, да и помочь она ничем не могла. Пять лет тому назад во время покушения на супруга она попала под шальной выстрел, и пуля насквозь пробила голову. Жизнь женщине спасли, но зрение восстановить так и не сумели, слишком большие повреждения получила кора головного мозга. Даже высокотехнологичная медицина двадцать третьего века не всесильна. У калитки она слегка подтолкнула мальчика левой рукой – в знак скорби, в плечо.

– Иди Алеша, отца похоронили рядом с могилой твоей мамы.

Скромный обелиск с годами жизни и фамилией под овалом портрета серел между кустов самшита и толстых каштановых стволов. Глупый и неугомонный ветер игрался, раскачивал над ними вечнозеленые ветки. Тишина, покой, лишь сверху доносился сорочий ор, делили что-то неугомонные. Несколько минут мальчик безмолвно смотрел на родные могилы, в опущенных, когда-то пухлых углах рта, легла жесткая горесть. Неутомимо стучали в висках серебряные молоточки, во взгляде возникла недетская серьезность. Словно в единый миг мальчишка стал взрослым. После убийства отца и, после того как он сам уничтожил нескольких аватаров, он необратимо изменился. На свет вылупился некто иной, хотя внешне и похожий на прежнего Алексея, но намного более жесткий и безжалостный, способный, подобно волку, клыками вырвать горло врага.

Он наклонился к холмику черной, свежей могилы. Рука, словно прощаясь, провела по влажной, после ночного дождя земле. Затем подошел к посеревшей плите, покрывавшей могилу матери. Он тогда был маленький, но отлично помнил, как ее хоронили. Тогда впервые его охватило чувство глубокого одиночества, оцепенев от жалости к себе он два дня просидел один в комнате, и только вызванный отцом психолог сумел «вернуть» его в действительность. Щеки запылали от стыда. Он горевал об отце, но самому себе не соврешь, то, давнее горе, когда он прощался с матерью было намного сильнее. Хотя это и неправильно, но ее он любил больше.

Расстегнув рубаху, вытащил висевший на простой веревке матерчатый мешочек, с ним он никогда не расставался. Окружающие считали, что там амулет, но это было не так. Развязал завязки, в солнечных лучах серебром блеснул маленький материнский крестик, жесткие мальчишеские губы бережно коснулись металла:

– Алла берга, – прошептал он. Как необходимо говорить христианам, он не знал, но думал, что если ТАМ кто-то есть, то он простит его незнание.

На следующий день после завтрака телохранитель Мурадин-Бея посадил его в машину вместе с Милой и отвез в школу.

Прошло несколько дней, и Алексей начал постепенно привыкать к новым людям вокруг него, новой школе, одноклассникам и новой судьбе. Все произошло на третий день.

– Здравствуйте, дети! – громко, с едва уловимым иностранным акцентом произнес высокий сухощавый преподаватель, лет сорока на вид и подошел к учительскому столу, – садитесь!

Шумно задвигались стулья, подростки сели за парты.

Звали учителя господин Паскаль. Он был из недавних иммигрантов с Новой Европы, не сошедшихся политическими взглядами с ее властями. За огромными круглыми очками скрывались веселые и умные глаза. В них не было демонстрируемой многими учителями неприветливости и строгости, но чувствовалась милая, присущая увлеченным собственным делом рассеянность, когда ни на что другое не обращают внимания даже на близорукость, вылечить которую в двадцать третьем веке пара пустяков. За спиной учителя чернела доска экрана во всю стену. Несмотря на аскетичную обстановку класса, школа считалась привилегированной и преподавали в ней на совесть, не то, что в школах, где обучали детей из семей среднего класса: шахтеров, земледельцев, выращивающих трудоемкие культуры, рядовых бойцов гангстерских кланов, армии и полиции. Пять классов проучился, умеешь читать, писать, знаешь арифметику и основы богословия – иди помогай неудачникам-родителям. Детей низшего класса не учили вовсе.

Алексей сидел за второй партой в правом ряду, где располагались мальчики, девочки в пестрых платках, скрывавших волосы, отдельно – в левом. Его соседом справа оказался так и не пожелавший познакомиться второгодник Сандро (медведь по-абхазски). Данное родителями имя он оправдывал полностью, только походил не на добродушного мишку из русских детских сказок, а на медведя-шатуна, такой же дерзкий, злой и всегда опасный. На жестком словно топор лице бросался в глаза тонкий покривленный нос и пробивающаяся под ним черная щетинка будущих усов. Он был высокого, на голову выше Алексея роста, плечист и худ. Близко к переносице – злые, с наглецой глаза. Взгляд их странно не гармонировал с длинной и худой подростковой фигурой, словно внутри таился гораздо более взрослый и мрачный человек, чем можно было ожидать с первого взгляда. О нем Мила сразу предупредила, будь поосторожнее, он гроза не только одноклассников, но и всей школы. Алексей с тоской покосился в окно. На улице было хорошо, призывно шелестели под порывами ласкового ветра листья на тополях, росших напротив школы, беспечно чирикали невидимые птицы. Сейчас бы на Реку, искупаться, позагорать, а не торчать на уроке, но нельзя.

– Итак, кто мне скажет дети, – учитель обвел взглядом мгновенно притихших мальчиков и девочек, только Сандро смотрел ему прямо в глаза, но учитель его демонстративно проигнорировал, – когда впервые человек покорил космос и кто был первый космонавт?

Несколько мгновений в классе стояла кладбищенская тишина, потом неуверенно поднялась тонкая до прозрачности рука Милы. В классе популярностью девочка не пользовалась, одноклассницы завидовали ее красоте, а мальчики не любили за успехи в учебе. Ее считали немного странной, она жалела всех: беспризорных животных, брошенных детей, даже илотов… Всех слабых. Увлечение ее «благотворительностью» граничило с абсурдом: несмотря на категорический запрет отца украдкой прикармливала бездомных кошек и собак, и даже когда беспризорная шавка ее укусила, и матери пришлось обратиться за помощью к докторам, не прекратила всех жалеть. Учитель благожелательно кивнул девочке.

– Мадмуазель, слушаю вас.

– Русский, Гагарин 12 апреля 1961 года – Мила с превосходством во взгляде оглядела одноклассников, потом слегка заалела от смущения. Когда первый космонавт полетел на орбиту Земли ее предки жили в одном государстве с русскими, так что это и ее герой.

Сосед Алексея пренебрежительно хмыкнул. Девочка покосилась на него и едва слышно прошептала:

– А ты жопа с ушами!

Задиристого, любившего поиздеваться над слабейшими и подраться парня одноклассники откровенно сторонились и, если бы не опаска перед его отцом – богатым помещиком Есава, давно бы устроили ему темную.

– Браво, умница Мила! – разразился восторженными восклицаниями долговязый и немного нескладный учитель и несколько раз хлопнул в ладоши, – Брависсимо!