– Давай, слушаю.
А слушать я должна цитаты великого древнего грузинского (а может, армянского) философа. Не знаю, но, по-моему, этот философ был ненормальным. Я не могла понять практически ничего и никогда. Лев с выражением читал полстраницы, потом, умиротворенный, выключал свет: можно спать.
Следующие три дня я ночевала дома: он находился в депрессии.
– Ты приедешь сегодня полечить меня? – негромко спросил он по телефону.
– Приеду, – с облегчением отвечала я.
Вечером после ужина я спросила о его состоянии и почему он от меня шарахается и трясется ночью.
У него глаза округлились:
– Ты чего себе понапридумывала? Ну, два дня мне было нехорошо, и все.
Говорил, что со мной нет проблем и нервов, есть лишь озабоченность, как найти дорогу к его детям. Сказал, что восхищается мной и удивляется тем, как я веду себя дома, что у меня через две минуты могут появиться готовые котлеты на столе или отбивные за десять минут. «Ты метеор», – смеялся он. И еще говорил, что, если бы ему раньше сказали, что существует женщина с такими качествами, как у меня, ни за что бы не поверил.
Ну и слава Богу, что все так.
В пятницу после работы встретились опять в Манхеттене и гуляли до ночи пешком, машину припарковали: там Неделя высокой моды, так интересно все, да и вообще везде красота, и жизнь прекрасна.
В следующие выходные поехали в гости к его двоюродному брату. Дорога заняла более двух часов туда, а обратно и того больше. Я была расстроена новостью, полученной утром. Оказывается, он едет вместе с внуками и бывшей женой в Доменикану. Я огорчилась, но он сказал, что путевки куплены еще в марте, когда мы были незнакомы. Я переживала, и милый пребывал тоже не в духе. Причина его мрачного настроения мне казалась совершенно непонятной. Он даже не разговаривал, что было совсем несвойственно для поездки за город. Машину гнал, будто она ракета, а не автомобиль, и сколько я ни просила сбавить обороты, он молчал и жал на газ. На обратном пути мои нервы не выдержали, и я прямо на ходу перелезла на заднее сиденье.
Там, сжавшись в комочек и молясь об успешном завершении пути, задала вопрос, внезапно пришедший на ум:
– А вы в одной комнате спите с женой на отдыхе?
– Да, – коротко ответил он.
Его ответ был равносилен нокауту. Как же так?
Меня словно размазали по стене. Я вжалась в кресло, и горе вместе с ужасом, превратившиеся в моем воображении в страшное существо, охватили меня своими щупальцами.
Когда вошли в квартиру, я сразу ушла в спальню и не выходила. Через десять-пятнадцать минут он буквально ворвался с немым вопросом на потемневшем лице Я гладила его рубашки. Показала язык и отвернулась. Просветлев, вышел так же молча. Может, он подумал, что я собираю вещи? У меня в тот момент таких мыслей еще не было.
За неделю острота новости о поездке сгладилась. Был вечер пятницы. После вкусного ужина Лев улегся на диван, места на котором для меня не было, а развернуть эту «книжку» он и не думал. Я подтащила поближе плетеное кресло-качалку и уселась рядом.
– Вот сколько мне дней рождений пережить нужно за год? – сам себе с улыбкой задал вопрос он.
– Вроде бы все закончились.
И он начал перечислять эти даты своих близких родственников, начиная с марта, когда родился сам. Вспомнил всех, потом, встрепенувшись, сказал:
– О, Валентину забыл, – сказал, как пулю выпустил.
– Ты еще и Катерину забыл, – с горечью сказала я и, встав с кресла, ушла в спальню.
– Катюша, да с тебя все начинается, – пытаясь сгладить свой промах, прокричал он вслед.
Но стало ясней ясного, что меня в его жизни нет. Все эти страстные объятия не стоили и ломаного гроша.
Я пыталась читать – буквы не хотели складываться в слова, пробовала вязать – рисунок сбивался ряд за рядом. Заболел зуб. Он ныл и ныл, как надоедливый соседский ребенок, и не было никакого сладу.
Среди ночи он спросил:
– Ты спишь или болеешь?
– Сплю.
Короткий секс, и он отвернулся, засыпая.
Рано утром попросила:
– Отвези меня к стоматологу.
– Может, дотерпишь до понедельника и пойдешь к своему врачу?
– Не собираюсь мучиться еще двое суток, – буркнула я, чувствуя себя несчастной до глубины души.
Мы сели в машину и поехали туда, откуда я могла уже никогда не вернуться.
– Ты там надолго? – спросил он.
– Наверное, час, – ответила я, понимая, что вопрос задан просто для проформы.
Несмотря на субботний день, клиника неподалеку от моего дома работала. Принимала доктор, женщина лет тридцати пяти или чуть старше. Она переспросила:
– А может, вы до понедельника дотерпите и пойдете к своему врачу?
Я удивилась странности задаваемого вопроса и ответила:
– Но вы ведь тоже врач, я доверяю вам.
Болело где-то под коронкой, в районе зуба мудрости. Врач обследовала область боли и ввела укол с анестезией. Предполагалось распиливание коронки, удаление моста, а там уж – по ходу выявленной картины.
Спустя пятнадцать минут, выяснилось, что заморозка не действует совершенно, и доктор ввела дополнительную дозу обезболивающего средства. Десна мгновенно превратилась в глыбу бесчувственного льда. Доктор сломала уже пять буров, а коронка все не поддавалась. Хорошо была сделана, на совесть. Доктор нервничала.
Внезапно у меня резко потемнело в глазах, потек ручьями пот, жестокая судорога свела грудь. Махнув рукой, чтобы доктор прекратила пилить, я села и, налив в стаканчик воды, пробовала пить. Вода выплескивалась, руки тряслись, грудь разрывал страшный кашель.
– Зачем вы встали? Вот вам и стало плохо, – принялась отчитывать меня врач.
– Так я и встала, потому что у меня потемнело в глазах, стало страшно, я чувствовала, что просто умру, если не встану.
Мне дали понюхать нашатырный спирт, я смочила лицо водой из того же стаканчика, стало чуть легче.
– Почему я кашляю? – испугалась я.
– Наверное, вы простудились, – отвечала неприязненно врач.
– Да я пришла к вам совершенно здоровая. Мне очень жарко, я вся в поту, – пробуя снять кофту, сказала я.
– Оденьтесь! – закричала на меня медсестра. – У нас здесь мужчины ходят.
Испуганно поморгав, чувствуя себя совсем уж нахлебницей, пришедшей просить милостыню у богатой тети, я натянула кофту и присмирела.
– Что будем делать? – переждав приступ кашля, спросила врач.
– Не знаю, если вы считаете, что можно продолжать, то давайте. Мне уже лучше.
Я чувствовала себя виноватой в произошедшем. «Может, я закрыла глаза? Теперь не буду закрывать», – решила я. И доктор приступила к распиливанию вновь. Через несколько секунд темнота навалилась на меня, и новый страшный приступ вновь схватил меня в свои лапы. Хриплый громкий кашель рвал легкие. Обильный липкий пот покрыл все тело, руки ходили ходуном, в ушах звенел набат, и очень тошнило.
Вот теперь испугались все. Доктор закричала:
– Срочно звоните девять-один-один, быстрее, быстрее!!!
Я, позвонила дочери, попросила принести футболку и сказала, что, наверное, умираю. Раздеться мне так и не дали.
Дочь, жившая рядом, прибежала так быстро, будто стояла за дверью, следом за ней вошли два крепких молодых медбрата. Они сняли кардиограмму, измерили давление и предложили немедленную госпитализацию. Я сказала, что совершенно здорова и никогда не болею, что это все пройдет, но меня никто не слушал. Врач же, отведя дочь в уголок, убеждала в необходимости ехать в госпиталь. Меня без разговоров усадили в кресло-носилки и закатили в машину. Дочь поехала вместе со мной. Я позвонила Льву.
– Ты где?
– Далеко, – ответил он.
– Меня везут в госпиталь, мне совсем плохо.
– О'кей, звони, скажешь, куда отвезут, – ответил он.
В приемном отделении долго выспрашивали, как это случилось, где тот доктор, который делал анестезию, что вводили. Я ответить по сути не могла, доктор со мной не приехала, что вливала – тоже покрыто мраком.