Покойная императрица – эмпат цветов. Огюстин не знала, что и думать.

Танец закончился. Нориберт посадил Огюстин напротив пышного букета роз.

Огюстин хотела подойти к букету, но её опередили Жизель Жарр и морган из совета лордов. Морганы не обращали на цветы ни малейшего внимания. Огюстин стало обидно за розы.

Морган что-то говорил Жизель. Огюстин показалось, что цветы, рядом с которыми стояла моргана, завяли. Огюстин моргнула. Нет, цветы рядом с морганой по-прежнему радовали гостей изыском белоснежных лепестков, но они уже не были здоровыми.

«Что же здесь происходит?», – взволнованно подумала Огюстин.

– Огюстин, ко мне, ко мне, – из ниоткуда раздался нежный голос.

Никто на него не отреагировал.

Неужели Флориан зовёт её? Мелкая ворожба в Санторини не запрещена, тем более для принца.

Огюстин поискала глазами Флориана. Его нигде не было. Сердце Огюстин забилось, точно пойманная птичка.

– Огюстин, я жду тебя.

– Вы отлично выглядите, Ваше величество.

– Надеюсь, ты рад за меня, Шарль? – император насмешливо и пытливо посмотрел прямо в глаза Крайту.

– Мой император… Конечно же, я рад за вас…

– Рад, – эхом откликнулся Фабрис, отворачиваясь от друга детства, – любопытно, куда подевался мой сын? А знаешь, Шарль, завтра я преподнесу тебе сюрприз.

Шарль Крайт поклонился.

Огюстин шла на голос.

Два особенно пышных букета роз, скрывающих узкий тёмный коридор. Крошечная комнатка в самом начале коридора. В свете свечей плавало, как в чаду, смазливое лицо Штейна Креола.

Сердце Огюстин мгновенно успокоилось.

– Леди Буво, я не просто так позвал вас сюда. Вы испуганы, милая?

Широко распахнув глаза, Огюстин кивнула.

– А зря. Я ведь добра вам желаю, – проникновенно молвил Креол, – в этом столетии человеческая раса не станет второй доминирующей. Понимаете? Принц на вас не женится. И в фаворитки он вас не выберет.

– Он сам вам об этом сказал? – голос Огюстин дрожал.

– Да, леди Буво. Нас с принцем связывает многолетняя дружба. Ваше сердечко будет разбито, но я мог бы вас утешить, пунцовая роза, – Креол вплотную приблизился к Огюстин.

– Вы женитесь на мне, господин Креол? – радостно спросила трепетная Огюстин.

– Это потом, всё потом, о, роза. А сейчас подарите мне рай ваших объятий, – шептал Креол, поглаживая Огюстин по ложбинке на груди.

Огюстин выскользнула, отошла к двери.

«Если я резко откажу ему, он оклеветает меня. Креол скажет, что я сама предложила ему себя, дабы он попытался склонить ко мне сердце Флориана. Хотя почему Нориберта? Штейн дружит с Норибертом», – подумала Огюстин.

– Моя матушка, господин Креол, учила меня добродетели. Я рада, что в меня влюбился такой благочестивый господин, как вы, – елейным голосом произнесла Огюстин, – я сейчас же пошлю слугу к моей матушке и объявлю ей о нашей помолвке.

– Огюстин, но это будет неприлично. Ведь вы невеста принца.

– Ах, господин Креол, перед любовью нет преград! Мы сейчас же упадём в ноги императору, расскажем ему о нашей святой любви. Уверена, император поймёт и простит нас! – повысила голос Огюстин; на её глазах выступили слёзы, – идёмте же, Штейн Креол, идёмте к императору и падём пред ним ниц!

Огюстин крепко схватила Креола за руку и потащила его к выходу. Огюстин напоминала муравья, Креол – опешившего шмеля: куда меня тащат, я ещё жив!

Штейн Креол вырвался из рук Огюстин и выскочил за дверь.

– Леди Буво, вы, вероятно, неправильно меня поняли. Ну да взволнованы балом, и я думаю, что всё… что всё, что здесь произошло, останется между нами! – выпалил Креол и ретировался.

«Не переиграла ли я? Этот Креол – опытный интриган, с ним надо держать ухо востро. Он положил на меня глаз. Как эти воспользоваться? А этот коридорчик, похоже, ведён не в одну такую сераль. В одной из комнат может оказаться Флориан наедине с Оаной. А что, Флориана в зале нет, Оаны тоже. Мне надо всё выяснить, чтобы знать, какую тактику поведения выбрать», – думала Огюстин, осторожно пробираясь по коридору.

Запертая дверь. По обе стороны – букеты белых роз.

Узнать бы, что за этой дверью. Огюстин прижалась щеками к нежным лепесткам роз, и сделал то, что не раз проделывала в отчем доме. Она как бы отождествилась с цветами; Огюстин стала розами, а розы стали Огюстин.

Лепестки такие нежные, такие красивые, так изысканно пахнут. Примите же меня в свои объятия, милые, раскройте мне свою душу.

В той комнате тоже стояли букеты белых роз. Комната была просторная, с большим окном.

Освещённые одной только луной, друг напротив друга сидели Оана Стан и морган из совета лордов.

Луна покрывала невесомой платиновой пылью лепестки роз и лицо Оаны. Морган сидел к спиной к окну.

В волосах Оаны уродливо отливал грязным фуксином круглый камень. Он похож был на живое существо, на морского гада.

– Значит, всё-таки пришли, леди Стан, – голос моргана был печален.

– Меня позвали. Я не могла не прийти.

– А я предупреждал…

– Что мне с ваших предупреждений?

Струны лунного света протянулись к розам, нежно их поглаживая. Огюстин поёжилась. Ей было холодно и приятно.

– Действительно… Кем я был тогда? Простой морган и леди.

– Зря вы так, господин Герен. Я много думала о нашей встрече и даже сочинила балладу.

– Балладу? Могу ли я её услышать?

Оана кивнула.

– Я спою. И тогда, возможно, вы…

Она не договорила, взяла лютню и тихо запела.

Смеркается. В бухте тишина.

Вечерняя заря плотна, как пелена.

Багровая, цвета бычьей крови,

Сгущается, чернеет, точно Оаны брови.

Оана Стан, дочь аристократа,

Была она весьма богата.

В высоком замке леди Стан жила,

Но не в неволе, хоть и по течению плыла.

Мать – славный пример, непреложно слово отца.

Живёт Оана в замке на скале, ожидая своего принца.

Неизвестно, кому больше чести брак тот принесёт –

Королевский род знатен, но весьма небогат.

В один из вечеров задержалась Оана у моря.

Дома ждёт ужин, лютня, баллада… Нет в мире горя.

Всплеск. Из моря вынырнул юноша младой.

Заря багрово окутала лик его златой.

Прозрачно-синие, как бриллианты, очи.

Но взгляд его горел, и был он горячее южной ночи.

«Кто вы, юноша?», – появление его в душе Оаны вызвало ураган.

Сверкнул он зубами белыми, как жемчуг, отвечая: «Я морган,

Из тех я, кто живёт на дне океана.

Идём со мной, прекрасная Оана.

Блеснула Оана очами, плеснув на дерзкого парня

Тёмной кровью подступающей ночи, как ламия.

«С кем ты говоришь! Невеста принца я!».

Но сердце Оаны молвило совсем иное.

«Мы, морганы, в силах отодвинуть будущего пелену

И узреть судьбы человека кайму.

Знай же, Оана: смерть тебя ждёт в королевском дворце».

Не побледнела, не переменилась Оана в лице.

«Я леди Стан, и выращена я, дабы королевою быть».

«Оана, разве ты не хочешь жить?».

«Как зовут тебя, морган?».

«Эймери Герен имя моё».

«Плыви же, Эймери Герен, в свой океан,

А меня предоставь судьбе – не пойдёт Оана на судьбы обман».

Всплеск… Тишина.

Баллада, лютня – нет в мире горя. Но я, Оана Стан, совсем одна.

Лунные лучи на лепестках розы звучали последними аккордами лютни. Тишина. Затихающий, последний аккорд.

– Всё так и было, – опустил голову морган.

– Скажите, господин Герен, вы прибыли во дворец ради меня? – спросила Оана.

«Да, после твоей песенки я ни капли не сомневаюсь в том, что ты – самовлюблённая гордячка. Думаешь, что весь мир вокруг тебя вертится, а что тебя подслушивает ещё кто-то, помимо меня, не знаешь, и морган твой не знает. И хитрая какая. Знает, что морганы любят песни», – подумала Огюстин.

– Вы должны жить, леди Стан, – убеждённо произнёс Эймери Герен.